Земное царство у каждого свое. И бог нам всем судья.
Я ж говорю о Поэте.
Ольховая сережка
Уронит ли ветер в ладони сережку ольховую, начнет ли кукушка сквозь крик поездов куковать, задумаюсь вновь, и, как нанятый, жизнь истолковываю и вновь прихожу к невозможности истолковать. Себя низвести до пылиночки в звездной туманности, конечно, старо, но поддельных величий умней, и нет униженья в осознанной собственной малости – величие жизни печально осознанно в ней. Сережка ольховая, легкая, будто пуховая, но сдунешь ее – все окажется в мире не так, а, видимо, жизнь не такая уж вещь пустяковая, когда в ней ничто не похоже на просто пустяк. Сережка ольховая выше любого пророчества. Тот станет другим, кто тихонько ее разломил. Пусть нам не дано изменить все немедля, как хочется,- когда изменяемся мы, изменяется мир. И мы переходим в какое-то новое качество и вдаль отплываем к неведомой новой земле, и не замечаем, что начали странно покачиваться на новой воде и совсем на другом корабле. Когда возникает беззвездное чувство отчаленности от тех берегов, где рассветы с надеждой встречал, мой милый товарищ, ей-богу, не надо отчаиваться – поверь в неизвестный, пугающе черный причал. Не страшно вблизи то, что часто пугает нас издали. Там тоже глаза, голоса, огоньки сигарет. Немножко обвыкнешь, и скрип этой призрачной пристани расскажет тебе, что единственной пристани нет. Яснеет душа, переменами неозлобимая. Друзей, не понявших и даже предавших,- прости. Прости и пойми, если даже разлюбит любимая, сережкой ольховой с ладони ее отпусти. И пристани новой не верь, если станет прилипчивой. Призванье твое – беспричальная дальняя даль. С шурупов сорвись, если станешь привычно привинченный, и снова отчаль и плыви по другую печаль. Пускай говорят: «Ну когда он и впрямь образумится!» А ты не волнуйся – всех сразу нельзя ублажить. Презренный резон: «Все уляжется, все образуется...» Когда образуется все – то и незачем жить. И необъяснимое – это совсем не бессмыслица. Все переоценки нимало смущать не должны,- ведь жизни цена не понизится и не повысится – она неизменна тому, чему нету цены. С чего это я? Да с того, что одна бестолковая кукушка-болтушка мне долгую жизнь ворожит. С чего это я? Да с того, что сережка ольховая лежит на ладони и, словно живая, дрожит... 1975
И если учиться Поэзии, то у кого же, если не у таких Поэтов как ЕЕ? У графьев Gennadiy и mirage что ли?
А счет человекам, как они жизнь свою прожили, не нам предъявлять.
2018-12-18 11:32 А вот тут я с Юрием не согласен. Несмотря на свой цинизм и отсутствие изящного воспитания, не услышал я тут космическую эротику. Вероятно, староват стал для таких ассоциаций...) Мне стих понравился немногословной болью. Я автору поверил и разделил с ним понимание потери. Кстати, частушка в классическом варианте звучала так: Валентина Терешкова за полет космический получила от Хрущева... И далее по тексту.
ответить