Записки оленевода
Эх, тундыр мой, тундыр...
Мучает и гложет извечный проклятый вопрос...
Не дает покоя, едрить...
Лютый, онахо, вопрос, неудобный, тля...
Главный квестчион всей жизни местной интеллигенции и разного прочего,
гораздо более бестолкового народа.
Вопрос – отец всех вопросов.
КОГДА ЭТИ ПАДЛЫ ЗАВЕЗУТ ВОДКУ В СЕЛЬПО?!
Когда?...
Скулит мой пес. Нюхач верный, следак, друган мой, Нытэнкин, иди сюда – иди поглажу...
Стонет душа беспросветная, ревет ржавой холодной волной в проливе, рвет-метелит заледенелым колючим ветром несвежую рубаху на истомившейся груди.
Падет кытур-кин ылъыл – прошлогодний снег...
Мутен глаз.
Бьется жила неспокойная.
Когда?...
Когда?...
Когда?
Ты-майн'ы-вала-мн'а-ркын...
Уж и мозги по снегу, а они все не везут...
Но...
Чу...
Из-за пригорка показалась вереница нарт...
Ааааа... Да ну?
щелкнуло хрустнуло настом
вьется пар над рогами олешек что тянут большие груженые сани
пробудилась тундра вздохнула голубыми снегами
и бойкие синички да черная сойка невесть откуда слетели к сугробам
сверкнуло блестками из-за тучи и будто золотом одело снега восходящее ненадолго солнце
и вот уж кажется что сидит на нартах в теплой расписной кухлянке поет протяжную песнь и улыбается нежно розовощекая девушка весна
ну да...
Это продавщица. Чувырла. Пьяная рожа, однако. Уже нахлобучила. На бой спишет. Ящики горой на нартах. Это... она... она... родимая...
– Где тулуп? Где, разъедрить вас всех, тулуп! Торбаза! Быстрее! Шнуром! Занимай очередь!
Вперед! Жена! Ты где, ведьма? Ты где! Беги! Вперед! Не жди меня! Беги!...
Где собака? Собака? Ты где? Нытэнкин! Деньги где?!Деньги! Ааааааа!!!
Бегут, орут, несутся со всех ног. Кто знает – сколько там ее. Ведь не хватит! По две штуки!
По две!!
Жена! Я здесь! Я тута! Руку! Отдай рукав! Вот...Вот я тут.
Не жми! Не напирай! Куда мордой-то об дверь?
Вот оно...Вот оно – наше чукотское метро.Березайка-кольцевая.
– А ну расступись! – подошли сани, сгружают на снег ящики и все считают – умножают и делят и выходит... по две! По две на рыло! Блатных гони! В очередь!
Звякнул замок, открылись двери и ящики перекочевали вместе с продавщицей внутрь.
Дверь захлопнулась.
Тишина...
минуты облака тянутся над головою
яркими зарницами трепещет кровь
тундра икает спросонок
застыли птицы в прощальном пике
когда откроет
што она там уснула што ли
открывай!
щас выломаем двери и халабуду твою на щепки!
хорош там квасить!
открывааааааааааааааааааай!
Тихо!
Не орать!
По одному заходи!
В затылок стройся!
Лишние – из очереди – нахер, а то закрою лавку!
Приготовили деньги!
Сдачи нет и не будет!
На старт!
Внимание!
По две на рыло!
Приготовились, вырожденцы!
Пошёл!
Дрожь охватила население
Дрогнули снега и льды Арктики
Скоко ж терпеть?
Чё так медленно?
Получил – уматывай!
Куда по второму разу?!
Держи! Держи его!
Дайте ему кто-нибудь в морду, у меня руки заняты!
Очередь...
Подходит..
Жена...
Две.
Мне.
Две.
Собака, где собака?
Я с собакой!
А что она не человек, что ли?!
Дай хоть одну-то еще!
Нет?
Да провались ты...
Так и знал.
Вон – в Америке, полста километров отсель – отели для собак!
А тут бутылку собаке не дадут!
Тьфу!
Погань!
Кривоногие!
Алкаши!
Прости, бог всех Чукчей, за такие слова на народ свой непутевый!
Напраслину возвожу.
Мы – народ!
Мы еще покажем.
Вот, сейчас выпьем и покажем. Шоу, блин.
Все.
Неси бережно.
Не споткнись.
Оттак...
Неужели?
Дома...
дом мой родной свит хоум едрена печень
как в тебе стало уютно сразу
запахло дымком от очага
греет жена похлебку
дать ей сразу 250 чтоб отрубилась и не мешала радоваться жизни
потянуло добрым духом домоседства
ходики затикали резвее и радио перестало нести всякую хрень замолкло
чтоб не беспокоить тихое счастье
теплую обережность стен
таинственный скрип сухих половиц
дома
который полная чаша
в котором 2 минус 0.25 итого 1.75 литра
потому что ведьма уже приняла
закуси дура а то будет как в прошлый раз
слышишь
это шуршит не лемминг под полом
это сходит с небес благодать
ниспадает белыми хлопьями
пушистое блаженство
соисходит
мир на всю благодарную
землю
хых!
1.75 – 0.25 = 1.5
Одной как не бывало...
Ой, как жалко!...
Мысль.
Оттакося живет себе человечешко – чисто муравей на привязи: пашет-пашет, пашет-пашет, аж память теряет. Днем и ночью на копеечку блестящую смотрит завороженно, гладит ее, пересчитывает, ей только молится...
Тут, однако, противоположное, чувство его за шиворот – хвать!
Замирает, перестает скрипеть в ём вселенское бешеное колесо.Человечешко растет, растет клопом и полнится водкой. Калдырит. И вот уже встал гордый – водочным духом дышит человечешко – плешивый ангел всемирного инкубатора: разинул короткие свои ручонки-крючки в обе стороны гордым бройлером и хохочет он, свеженародившееся дитя туповатого человечества, перьями трясет, водкой потеет. Весело ему жить.
хух
1.5-0.25 = мало, очень мало...
Но приходит преображение.
Образ мысли таков, что аж отскакивает от стенок черепа.
Мысль парадоксальна не по-чукотски.
Чувство живого Эйнштейна в голове.
Движение шариков и роликов в мозгах ускоряется.
Глаза глядят удавом – из чувства высшей гадской справедливости.
Мироустройство проступает со всех стен, с лохмотьев одежды.
Вселенная на стрёме.
Иттельмен я или выхухоль вонючая?
Ведьма тупо бредит: – Шо це?
Не понял. Тупо смотрю на стенку.
– Це? Це муха це-це!
Мы знаем иностранные языки, пусть не думают.
Какого она там черта увидала?
Телевизор... она все время видит телевизор на всем....
Ведьма готова. Больше не наливать.
Я знал на ком жениться.
Расход 250.
И все!
Это удачный брак.
– Ты лучше скажи: это что за араб у тебя на фото над постелью?!
Ты с кем снюхалась? Какой еще Таракан? Ваххабит, едрена печень?
Ну, если, скажем, шахид, то вешь полезная, однако – рыбу им глушить по осени:
хорошее дело. Но зачем над постелью? Я ревную. Тебе моих блох мало?
Тараканов завести решила?
Краткость – вот моя любимая жена.
Сестра таланта.
Мачеха секса.
Подхожу к портрету Эйнштейна.
Наливаю. Хых! Поклон в пояс.
Е равно МЦ квадрат!
Воистину – квадрат.
...
Кренкель...
Он был беспартийным...
Уважаю его.
Как выпью – хожу кренкелем.
Морзирую.
Печень в норме.
Арктика жива!
Родина слышит наш скрежет зубами по снегу.
Полярники Мейныпильгыно не сдаются!
Пришлите водки...
Грезятся дирижабли с Большой Земли.
Летят на выручку, сбрасывают ящики с парашютами.
И парашюты не раскрываются!
Ни один!
Ну что ты будешь делать!
Горе-то какое!...
Морзирую.
Все бутылки побились!
Будь проклята ваша забота о людях Севера!
Все.
Ведьма упала на пол. Квасильда моя...
Она могла бы много полезного сделать для наших
полярников. Но боюсь, что они будут презирать ее после первой же полярной ночи.
Белочка проскакала тихо из комнаты в коридор.
Интересно, это ее или моя?
Тундра зудит в сердце оленевода.
Жажда творчества выскакивает пробкой в потлок.
Завтра же выложу окурками «Девочку с абрикосами».
Сидит девочка, трогает себя за абрикосы и думает: «Ну вот. Опять залетела».
Или «Возвращение блудного сына». Как у него кончилось бабло. И он пришел.
Обрыдайся кто не засох еще!
Или петь начну красиво, с тирольским акцентом – "курлы-курлы-Иъихи!"
А то и по-серьезному, с итальянским.
Ария Калдырино из оперы Джузеппе Керосини «Любовь к трем стаканам».
О том как молодой чукотский принц никак не мог выбрать – какой из трех стаканов
водки он любит больше всего. Он любил их все. Пылкое сердце. Я бы тоже не выбрал. Застрелился бы.
Дом-музей-туалет имени меня построю в родном селе.
Породнюсь с семьей Рытхэу.
Новую жизнь начну.
Спаси Эйнштейн! Как штормит!
Дом раскачивает и крутит как щепку в унитазе.
Собака обезумела. Скоро я буду втыкать нож в ее будку.
Это традиция.
Следующий стакан – за туркестанский флот.
А я уже как паук на сносях.
Никто меня не понимает. Одна собака знает, что я за экологию.
Морзя врывается в дом вместе со своей азбукой, чисто Буратино какой.
– Товариш Папанин? Я вас не слышу! Заткните собаку! Товариш!
Папнин! Алё! Что? Помер… Кренкель…Я – за него теперь…
Вот так новость…
Я скорблю на хрен! Товарищ Папанин!
Я очень исключительно на хрен скорблю! Так ему и передайте.
Все. Я щас укокошу кого-нибудь бесполезного!
Кренкель помер! Такой человечище крякнул…
А твари бессмысленные – по земле ходят.
И молчат еще подозрительно.
Родина, падла, зовет!
И я пью.
Я за Кренкеля теперь.
За всю Чукотку.
Две консервированные сосиски на хлеб туркестанско-андреевским флагом.
Флот – не Му-Му.
Не втопишь.
Хой!
Там за туманами….
Навзрыд выходит стакан…
Критическое количество остается в баке.
Дотянуть бы до полосы...
Но нет.
Все срывается в штопор.
Крякнувший в небытие Кренкель зовет меня на двор.
Ну да, еще ж собака…
И я иду на двор, иду к будке…
Нытэнкин воет. Кренкель зовет. Папанин морзирует. Эйнштейн говорит:
– Встань и иди. Иди уже. Задолбал.
И я иду. Я к соседу иду: он уже готовый, но еще держится.
Я ухожу. Ухожу в коллективное бессознательное.
Прадед пил. Дед пил. Отец пил. Я пью.
Казалось бы – это не кончится никогда.
Но я нашел в себе силы с этим покончить.
Я не стал заводить детей. И я буду последний пьяница в роду.
Черная дыра сосет мою печень.
Белый кит утюжит шершавым пузом мой мозг.
Шаг в неизвестность – это лучшее, что можно предложить
настоящему иттельмену.
Хой!
------------------------------------------------------------------------------
Пастух Вселенной,
теоретик и практик относительности,
Иннокентий Ефимович Никольцев
04 93 567 894
Выдан 25 октября 2002 г.
Сельским советом с. Мейныпильгыно
ответить