- У меня тут за пазухой есть одна рукопись, – сказал др. Джеймс Мортимер.  

- А я это заметил еще до того, как вы вошли сюда, – сказал Холмс. 

- Это очень древняя рукопись. 

- Начало восемнадцатого века, если, конечно, не шестнадцатого. 

- Но как вы смогли определить это с такой феноменальной точностью, сер? 

- Вы все время вертите рукопись у меня перед носом, правда, делаете это так быстро, что мне никак не удается прочитать дату в конце документа, ну, да и так справлюсь. Такому эксперту как я было бы нелепо ошибиться в дате написания подобной рукописи даже на месяц. Вы ведь читали мою непревзойденную книгу об этом предмете. Она называется «Все делают Это!». В этой монографии я на примере туалетной бумаги объясняю как по дате ее изготовления и времени использования найти преступника. Таким образом, я датирую ваш манускрипт, который, кстати, написан на рулоне «Нежный Поцелуй Мамы», 1730-м годом, где-то июлем месяцем, когда так хорошо пишутся всякие глупости на туалетной бумаге в ленивом полуприседе на досках отхожего места. 

- Точная дата – июнь! – др. Мортимер раскатал рулон на полу. – Эта семейная реликвия была передана мне на хранение сером Чарльзом Баскервилем, чья внезапная и нелепая смерть три месяца назад так взволновала одну посудомойку из Девоншира. Говорят, он не успел заплатить ей жалование. Я имел честь быть персональным другом, телохранителем и проктологом покойного. Он был человеком беспорядочных взглядов, рассеяным и непрактичным, и совершенно наплевательски относился к этому документу. Однажды он даже хотел использовать этот рулон по прямому назначению, но я, к счастью, отговорил его, ведь бумага к тому времени уже сильно загрубела, и он мог пораниться. Каково же было мое изумление, когда то, о чем предостерегал этот древний манускрипт, над которым сер Чарльз столько смеялся на вечерних посиделках, в конце концов, и случилось! 

Холмс встал на четвереньки и прополз вдоль рукописи. 

- Как видите, Ватсон, чередование длинных и коротких завитков в буквах помогло мне определить время и место написания документа. 

Я нагнулся и через плечо Холмса различил на желтой бумаге оглавление: «Баскервиль холл» и ниже, огромными корявыми буквами дата – 1742. 

- Я думаю, что это какая-то легенда или былина, или анекдот в некотором роде. 

- Да, это запись основной семейной легенды рода Баскервилей. 

- Но какое отношение она имеет к нашему времени? И зачем вообще вы беспокоите меня по таким пустякам? 

- Самое прямое! Самое наипремейшее непосредственное отношение к событию, которое произойдет в ближайшие двадцать четыре часа! Но манускрипт очень короткий, всего три с половиной метра, и, если вы не возражаете, я прочту его вам. 

Холмс растянулся на диванчике, заткнул уши салфетками и закрыл глаза с видом полного пренебрежения к нашему гостю. Др. Мортимер смотал манускрипт, подтащил его к камину и, постепенно разворачивая, начал читать скрипучим зловещим голосом старинные слова: 

«Немало глагола о Еноте Баскервилевом речено бысть и яко есмь от чресел Хуго Баскервилевых по прямой линии и внимаша глагола отче сваго а он от сваго пишаху историю сию да уверовали паче яко начертано. Увещаюша понеже сынов моих ибо несть такого греха злосрамна якого несть вопрощения от искупителя нашаго або несть такого блуда и срама якого не искупитися убо скорбя молитвою и покаянием. Внимайтя сие с верою елико не повторятися плоды прошлаго а тако же буие всеосмотрительны во будущем поелику страсти срамные еже отцы наши вопияли яко тяжко вси могут возвратитеся и помене не подлежат. 

Знамо бо во время Великия Смуты (коея история чудна писана лордом Кларентоном и учитися оной вами рекомендую) поместие Баскервиль холл маелось Хуго от оного имени и бысть он нрава пияного жестокосерного и злаго аки аспид»… 

Далее переводить этот староанглийский бред нет сил. 

Когда др. Мортимер добрался до окончания этой странной повести, он стащил с носа очки и вперил взгляд в Холмса. Мой друг протяжно всхрапнул, перевернулся на бочок и пустил слюну. Его сигарета упала на диван и прожгла в кожаной обивке очередную дырку. 

- Вам это не интересно? – грустно спросил др. Мортимер. 

Холмс открыл левый глаз и отрешенно сказал: 

- Интересно. Для бездельников, привыкших рыться в общественных уборных. 

Др. Мортимер вынул из-за пояса пожелтевший газетный обрывок. 

- Тогда, мистер Холмс, я расскажу вам еще о кой каких фактиках в дополнение к прочитанному. Это «Девонширские деревенские хроники» от 14-го мая сего года. Здесь вкратце описываются обстоятельства смерти сера Чарльза Баскервиля, произошедшей незадолго до этой даты. 

Мой друг засунул салфетки поглубже в уши и отвернулся к спинке дивана. По всему было видно, что предмет разговора все более интересен ему. Наш визитер протер очки полой тулупа, водрузил их обратно на нос и начал: 

«Внезапнейшая и глупейшая смерть сера Чарльза Баскервиля, чьё имя широко известно среди обитателей Девонширских болот, повергла в трепет и панику всю юго-западную часть королевства. Несмотря на то, что сер Чарльз поселился в Баскервиль холле совсем недавно, его вздорный и беспокойный характер уже успел порядком надоесть тем немногим обывателям, имевшим несчастье проживать поблизости. Сер Чарльз, как хорошо известно, нажил баснословное состояние на спекуляциях наркотиками в Южной Америке. Когда местные власти вышли на его след, он свернул свою контору, продал по дешевке дело, и бежал в Англию. Прожив в родном поместье всего два года, он успел развернуть повсеместно бурную и неадекватную с точки зрения закона деятельность, которая была прервана его скоропостижной смертью. Будучи бездетным, он быстро заставил окружающих молиться за свое здоровье и удачу, так как оплел финансовой паутиной весь Девоншир, и многие, кто имел несчастье попасть в зависимость от его темных операций, имели персональную заинтересованность в его здоровье и долголетии»...  

Газетная статья скучна, как петросяновский концерт. Пропускаем… 

Др. Мортимер смотал рукопись и засунул ее обратно за пазуху.  

- Это и есть общеизвестные фактики, мистер Холмс, относительно смерти сера Чарльза. 

- Я должен поблагодарить вас, – сказал Холмс – за то, что вы отняли у меня столько драгоценного времени, чтобы изложить историю, о которой уже давно трубят все желтые газеты Лондона. Но в последнее время я почти не читал их, так как был занят одним пикантным делом, связанным с Ватиканскими Камеями, и почти постоянно жил в Риме на одной лестничной площадке с Папой 1-ым. Так что я слегка потерял нить происходящих в Лондоне событий. Так вы говорите, что статья приводит только общеизвестные факты? 

- Ага. 

- Так дайте же мне поскорее секретные! – он вскочил, сцепил тонкие пальцы в замок и всем своим видом показал внимание и заинтересованность. 

- Так слушайте же! – надрывно сказал др. Мортимер, который от волнения находился почти на грани эпилептического припадка. – Я не верю ни единому слову здесь! Мотивы, по которым я мужественно утаил кое-что от следователя, допрашивавшего меня несколько часов, напрямую связаны с репутацией покойного, ибо для человека научной закалки нет ничего более страшного, чем опоганить доброе имя и ничего более простого, чем обвести вокруг пальца полицию, сообщив следствию обстоятельства, и без того очевидные, как дважды два. Поэтому я, конечно, рассказал органам гораздо меньше, чем знал, но теперь я не вижу причин утаивать что либо от вас. 

Болото наше очень унылое и безлюдное, и все кто живет на нем пытаются почаще встречаться. Поэтому я находил большую пользу в соседстве сера Чарльза. За исключением мистера Франкланда из Лафтер холла и мистера Степплтона, местного чудака-натуралиста, нет ни одного более или менее порядочного человека на много миль вокруг. Сер Чарльз был очень эксцентричным человеком, но его застарелая болезнь и беспорядочные научные познания в некотором роде связали нас сердечной дружбой. Он привез множество диковин из Южной Америки и долгими унылыми вечерами мы убивали время, проводя сравнительный анализ черепов индейцев Майя и конквистадоров. 

На протяжении последних нескольких месяцев стало сдаваться мне, что нервишки у покойного слегка пошаливают. Он почему-то стал принимать слишком близко к сердцу содержание документа, над которым так часто посмеивался и который я вам представил, настолько близко, что перестал гулять в своем собственном саду, не говоря уже о прогулках в одиночестве по пустынному болоту ночью. Представьте себе, мистер Холмс, идея фатального конца полностью завладела им, и часто, во время наших чаепитий, он спрашивал меня, не случалось ли мне замечать на болотах что-нибудь странное или слышать посторонние звуки. Особенно его интересовал вой енота, и этот вопрос он задавал мне множество раз, и всегда голос его дрожал и заикался. 

Я очень хорошо помню как однажды вечером, за три недели до его печального конца, я подъехал на своей тележке к его дому. Он стоял на пороге. Я выскочил из тележки и подошел к нему. Я увидел его глаза, которые смотрели куда-то в даль, и в этих глазах я прочел такой ужас, что у меня чуть не подкосились ноги! Я резко обернулся и успел заметить только смутную тень чего-то большого и темного, метнувшуюся в отдаленные кусты. Взволнованный и обеспокоенный, я бросился к кустам, но ничего, кроме чьих-то рваных подштанников, там не обнаружил. Оно исчезло, но оставило неизгладимое впечатление в мозгу моего друга. Я оставался с ним весь вечер и не могу вам передать все эмоции, которые сер Чарльз явил мне, пока портвейн не сделал своего дела, и проклятый манускрипт не вывалился из его дрожащих рук. Я привел этот маленький эпизод только потому, что, как мне кажется, он имеет важное значение ввиду трагедии, которая вскоре последовала, хотя при других обстоятельствах, вы бы, конечно, подняли меня на смех из-за полного отсутствия рационального зерна в моем повествовании. 

Это по моему совету сер Чарльз собирался отправиться в Лондон, поразвлечься. Я знал, что его сердце надорвано, и атмосфера ужаса, в которой он жил в последнее время, могла серьезно повлиять не его здоровье. Я думал, что несколько месяцев ресторанов, казино и женщин легкого поведения, приятного времяпрепровождения в веселой круговерти города вернут нам совсем нового человека. Мистер Степплтон, близкий друг покойного, очень заботившийся о его здоровье, полностью меня поддерживал. И тут случилась эта ужасная катастрофа. 

В ночь смерти сера Чарльза, Берримор, управляющий Баскервиль холла, который нашел тело, послал кучера Перкинса за мной, и, так как я немного припозднился за рюмочкой хереса и еще не лег спать, то был в Баскервиль Холле меньше чем через час. Я исследовал и запомнил все факты, относящиеся к делу. Я проследовал вдоль цепочки следов в тисовой аллее, я видел пятно примятого мха на том месте, где он остановился, я отметил изменение формы следов дальше этого места и заметил, что других следов, кроме следов Берримора не сохранилось на мягком гравии дорожки. Наконец, я внимательно осмотрел тело, которое до моего прихода никто не трогал. Сер Чарльз лежал лицом вниз, с раскинутыми руками. Его пальцы впились в землю, а все мышцы так свело судорогой, что я еле его узнал. На теле не было никаких физических повреждений. Но, все-таки было одно неверное заявление, сделанное Берримором при допросе. Он сказал, что не было никаких следов на земле вокруг тела. Он просто не заметил их. А я – да, в некотором отдалении, но четкие и свежие. 

- Следы? 

- Следы. 

- Мужские или женские? 

Доктор Мортимер посмотрел на нас совершенно сумасшедшим взглядом и его голос хрипло простонал: 

- Мистер Холмс, это были следы гигантского енота!