Валентин БОГУН 

Счастливчик 

Повесть. 

Ростов-на-Дону 

2002 г. 

Глава 1. 

Отойдя сторону, я полюбовался своей работой. Теперь увидеть машину с шоссе было невозможно. Разве что, подойдя к ней чуть ли не вплотную. Пора в дорогу. Термометр показывал минус десять по Цельсию. Шел мелкий снежок. Это избавляло от необходимости так уж тщательно заметать следы, которые шли сюда от хайвея. 

Перебросив лямку через плечо, я двинулся по чахлому лесу, волоча за собой нарты с имуществом. Идти большого труда не составляло, хотя толщина снежного покрова была незначительна, и сани порой цеплялись за голую землю. Примерно через час лесок кончился. Передо мной расстилалась почти идеально плоская покрытая снегом равнина. Отсюда до побережья миль пятьдесят. Что ж, хотел приключений или хотя бы чего-то необычного – пожалуйста! Надел лыжи. Теперь вперед! 

Идти было по-прежнему не трудно, мысли успокоились, и я занялся анализом событий последнего полугодия. 

Из армии меня выставили. Я особо и не противился. Почти два года в спецкоманде были очень нелегкими, а перспективы довольно унылыми. Не для меня все это. Очень хотелось снова в университет, копаться в книжках, ходить на лекции. Но после второго курса материальная поддержка семьи прекратилась, и пришлось уйти. Болезнь отца поглотила все семейные сбережения. Главное, что ничего не помогло, как эскулапы и предсказывали. 

Мой отец работал помощником бухгалтера в весьма солидной фирме, и он поставил перед собой в жизни две задачи: купить приличный дом и дать детям образование. Дом купил, а вот с образованием не получилось. Собственно, с моим образованием. Сестра после школы сразу вышла замуж и уехала с мужем на Запад. Я не придумал ничего лучшего, как податься в армию. 

Скромный тихий человек, мой отец и из жизни уходил так же незаметно, стараясь никого не обеспокоить. Незадолго до смерти он говорил мне. 

− И зачем я жил? Кроме тебя ничего путного не нажил. Неужели и ты вот так ... 

Недоуменно пожимал плечами. В лице растерянность. Мне было бесконечно жаль его, но что я мог ему ответить? 

− А другие? Иначе живут? Это только в кино приключения. 

− Верно, но все-таки…. 

Сестра на похороны не приехала. Учебу, как я уже сказал, мне пришлось бросить. Иногда я думаю, что зря пошел в армию. Тупое дело. Да и перспектив для такого как я по сути никаких. Конечно, стрелять и драться меня научили хорошо, но что бы так всю жизнь?! 

В университете с Дени мы учились в одной группе. У него были другие проблемы. Папа – крупная шишка в Голливуде плюс интересы в нефтяном бизнесе на Аляске. С деньгами у Дени проблем не было. Несмотря на имущественное неравенство, мы были друзьями. В эти годы превалируют другие ценности: успехи в спорте, у девушек, в учебе. Тут я был выше. Не на столько, чтобы вызывать зависть, но все же. В общем, я не задавался. При расставании Дени был искренне опечален. «Если что, приходи. У папаши большие возможности. Можешь на меня всегда положиться». 

После армии я сменил множество работ, но зарабатывал мало. Собственно на жизнь хватало, но мне нужно было собрать на учебу, а это получалось плохо. И тут я вспомнил про Дени и возможности его папаши. 

Вечерок посидели в заведении, куда я по своим финансовым возможностям не смел и носа сунуть. Дени держался солидно и несколько отчужденно, но что-то дружеское между нами все же осталось. Мне даже показалось, что я ему зачем-то нужен. Мои проблемы были ему понятны. Да и что там можно было не понять?  

Сказал, что кое-что у него для меня на примете есть, но нужно посоветоваться с отцом. Договорились − о делах утром. Ночевать он потащил меня к себе. Чего-чего, а свободных комнат в их доме хватало. 

Утром за завтраком познакомился с его отцом. Энергичный торопящийся мужчина. Очевидно, разговор обо мне уже состоялся, и решение было принято. Попрощавшись, напомнил сыну: «Дени, в двенадцать тридцать у меня, и не опаздывать!». Мне до этого времени была предоставлена полная свобода, и я использовал ее для ознакомления с городом. 

Разговор с отцом занял секунд сорок. Суть сводилась к тому, что я, как друг Дени, должен был оказать семье некую услугу. Подробности мой приятель излагал мне в своем кабинете и уже без всякой спешки. 

Странная и не совсем понятная история. После окончания университета Дени с еще одним богатеньким приятелем отправились «проветриться», как он выразился, с девицами на яхте вдоль западного побережья. Крушение они потерпели уже на севере, у побережья Аляски. Крупнотоннажную яхту выбросило на берег, но обошлось почти без жертв. Вертолеты береговой охраны сняли их с какого-то островка вблизи побережья, в который они врезались, а яхту пришлось бросить, поскольку она была основательно изуродована. Дальше все было еще туманней. Следовало пробраться на яхту и….сжечь ее, покопавшись предварительно в каких-то потаенных местах. Искать следовало наркотики. Кто этим занимался – Дени не знал. При аварии погиб помощник капитана, а вся информация исходила от самого капитана, который ныне пребывал в госпитале, шансов выбраться из которого у него практически не было. 

Я не мог себе представить, чтобы наркотиками занимался Дени. Зачем? Наркота – это деньги, а в деньгах он по моим представлениям не нуждался. Впрочем…..Газетный шум в случае чего, и ущерб репутации делали такие операции для людей из круга Дени совершенно нерентабельными. 

Мне следовало пробраться на яхту по возможности незамеченным и уничтожить все следы. Следы чего? И какие еще следы, если яхту сжечь! На мой естественный вопрос, почему бы ни воспользоваться вертолетом, последовал ответ: «Это было бы не желательно, поскольку, несомненно, привлекло бы внимание. Вертолет – это на самый крайний случай». Туманно что-то, но уж бог с ним. 

Вся экипировка, включая машину, за счет нанимателей. Соответственно и дорожные расходы. А так же соответствующие документы, определяющие мой статус, как сторожа частного имущества. Но лучше с полицией не встречаться. 

Если я найду что-нибудь ценное (кроме наркотиков), то могу взять себе. Наркоту я обязан уничтожить без следа. 10000 долларов получаю авансом и еще 15000 по завершении операции. 

Предстояла прогулка по тундре миль пятьдесят, и мили две по льду пролива до островка. Потом тем же путем обратно. Связь по рации яхты лишь в крайнем случае. Она вроде бы цела. Но лучше без шума даже в эфире. Связь в согласованное время по спутниковому телефону. На мой вопрос, не будет ли конкурентов, неопределенно пожал плечами. «Вроде бы не должно быть». Но если спасатели растрепались, то яхту могли и обчистить. Вряд ли, однако, найдут наркотики. Для этого нужно знать, что они там есть. Пока все тихо. Хитрил, конечно. Меня, по всей видимости, и посылали-то затем, чтобы предотвратить неприятности от тех, кто мог меня опередить. Так что всякие ситуации были вполне возможны.  

Выложил передо мной ключи от сейфа, каюты капитана и прочие. Впрочем, утверждал, что все впопыхах брошено открытым. 

Я молчал, пытаясь соотнести объем работы и степень риска с предлагаемой оплатой. Мне она казалась недостаточной, хотя и при такой я отказываться не собирался. Деньги были мне нужны. Видно Дени тоже что-то такое почувствовал. Затянувшееся молчание он прервал таким заявлением: «Если все проходит успешно, то в порядке премии мы оплачиваем тебе обучение на третьем курсе». 

Что ж, это уже лучше. Задача сразу показалась проще. Собственно у меня уже был некоторый опыт в таких делах. Испытывая новое снаряжение и питание, я проделал в одиночку по тундре 100 миль. Кончилось, правда, моим увольнением из армии, но это уже совсем другая история. 

Дени еще долго распространялся о доверии, которое мне оказывает семья и прочее, но все это я уже слушал в пол уха. 

Быстро темнело. Ветер усиливался, и явно холодало. Пора было устраиваться на ночлег. Поставил свою мини палатку, поел и залез в спальный мешок. Заснул почти мгновенно. 

Проснулся в точности, когда и приказал себе. За ночь немного подвалило снега. Термометр показывал  

-15С. Поел и двинулся дальше. Появились небольшие возвышенности с очень пологими склонами, но большого разнообразия в ландшафт это не вносило. Все тот же порывистый ветер, стремительно несущиеся облака, бескрайняя заснеженная равнина.  

До побережья добрался к середине следующего дня. Поверхность замерзшего моря даже не напоминала тундровую гладь. Делать нечего. Остров уже был виден. Надо идти, хотя ощущение, что под тобой не твердь суши, а холодная вода, было не из приятных. На термометре около – 20С. 

Лыжи приходилось то снимать, то снова надевать. Сани опрокидывались. Да и свежий лед порой угрожающе потрескивал. На берег выбрался уже почти в темноте, и изрядно выбившись из сил. Уж очень не хотелось ночевать на льду. Что ж, пока все шло без проблем. 

Ночью немного замерз. Вот только простудиться мне не хватало! К тому же с пушечным грохотом начал ломаться лед в проливе. Не зря я так спешил выбраться на берег! Теперь осталось взобраться по не очень крутому склону, но с санями это было не легко. 

На вершине сильнейший ветер. Островок маленький, и весь просматривался, но снежная пелена существенно ухудшала видимость. Судя по описанию Дени, яхта застряла межу скалами у самого берега. Такое место было на побережье только одно. К нему я и начал спускаться, хотя никакой яхты там не видел.  

Ветер крепчал. Поднялась вьюга, и мысль об очередной ночевке угнетала. К тому же термометр показывал уже – 26С. Яхта стояла практически на берегу. Видимо ее выдавило льдами. Правым бортом она была прижата к скале, которая возвышалась над рубкой футов на двадцать. Невысокие скалы по левому борту почти доходили до фальшборта. Судно было выкрашено белой краской и почти все завалено снегом. Наверное, поэтому я и не смог разглядеть его в бинокль. С носа свисал штормтрап. Привязав к нему на всякий случай нарты, я полез на борт. Палуба завалена снегом. С трудом добрался до лестницы, ведущей в рубку. Полузамерзшими пальцами еле вставил ключ и открыл дверь. В рубку я не столько вошел, сколько ввалился. С трудом закрыл за собой дверь и упал в какое-то кресло. Переход был разительный. Снаружи надрывный вой и свист ветра. Снеговая круговерть, а здесь недвижимый воздух и, как мне показалось, даже тепло. Впрочем. Когда я взглянул на градусник, иллюзии тепла быстро рассеялись. В рубке было всего на пару градусов выше, чем снаружи. От усталости меня начало клонить ко сну, что при -23С было смертельно опасно. Добавил еще феномина и подошел к панели управления. Никакого штурвала. Множество приборов, кнопок, лампочек. Ни одна из них, естественно, не светилась. Справа экран компьютера. Слева повыше − экран радара. Вполне современная посудина, стоившая, наверняка, кучу денег. Темнело. Следовало как-то устраиваться на ночлег. Через заднюю дверь спустился в большое помещение. Столовая и она же кают-компания. Планировку я изучил основательно, а потому уверенно двинулся влево. В коридоре абсолютная темень. Зажег фонарик, что моим негнущимся пальцам было не легко. Повернул по коридору еще раз налево и уперся в металлические двери. Куда они ведут, я уже знал. Снова соответствующие ключи и я в прихожей. Незапертая дверь направо, и я …. в прекрасно обставленной гостиной. Мягкая мебель. Никакого беспорядка. Вспоминаю планировку. Слева должна быть спальня, а справа кухня-столовая. Так. Все на месте. Даже санузел. Немного посидел в мягком кресле, снова вышел в коридор и пошел в обратную сторону. Первые открытые двери – каюта помощника, который погиб. Дальше еще несколько открытых кают, и в конце коридора дверь в машинное отделение. 

С верхней площадки видны страшные разрушения. Впечатление такое, что они двигались кормой вперед и на полном ходу врезались в скалы. Но, по-видимому, это результат в основном давления льда Корма была смята, все помещение залито водой, давно, впрочем, замерзшей. Главный дизель сорван с основания и почти весь вмерз в лед. Вал погнут. Слева у самого борта еще два дизеля. Один над другим. Нижний почти весь под водой. До верхнего вода не добралась на каких ни будь пару дюймов. На него теперь вся надежда. Но в моторах я немного разбирался, а с этим специально знакомился перед отъездом. В основном баке горючего чуть меньше половины. Запасной почти полон. Зачем-то переключил горючее на резервный бак. Через пол часа все заработало. Повезло! Включил питание левого борта и без сил опустился на ступеньки лесенки. Почувствовал, что действие феномина кончается, и от усталости могу свалиться и заснуть прямо здесь. Испугался и поплелся обратно в свои апартаменты. Шел по уже освещенному коридору. В гостиной тоже горел свет. На стенах обнаружил два электронагревателя. Включил. Еле слышный шелест вентиляторов. Постепенно поток воздуха делался все теплее. Начали розоветь спирали. Термометры, закрепленные на переборке, показывали: за бортом -31.В каюте -18.Надо бы сходить за своим имуществом, но это я уже из упрямства. Высовываться в это завывающее и обжигающее холодом пространство ужасно не хотелось. Походил по своим апартаментам и обнаружил еще три нагревателя. В спальне, на кухне и в прихожей. Включил. Потом отправился в рубку. В полутьме на панели управления светились какие-то лампочки. Заставил себя выйти и в два приема поднял содержимое нарт на борт. Вся эта снежная кутерьма, и режущий лицо ветер воспринимаются совсем иначе, если знаешь, что в любой момент можешь уйти в закрытое и теплое помещение. Достал спальный мешок и в полубессознательном состоянии вернулся в уют своей гостиной. Уже в прихожей почувствовал тепло. Снял унты, кухлянку, шапку, расстелил спальник и кое-как влез в него. Ах, какая благодать! 

Проснулся весь мокрый. Жарко. Вызвав недавние ощущения пронизывающего холода, попытался получить от этой жары удовольствие. Пришлось все же выбраться из спальника и раздеться. В темноте розовели спирали нагревателей. Снаружи было все те же -31, а у меня уже + 12! Проспал больше пяти часов. Снова полез в спальник досыпать.  

Утром проснулся почти в полной тишине. Тихо шелестел водух в электронагревателях. Сквозь иллюминаторы, полу закрытые скалой, все же было видно, что снаружи солнечный день. Очень хотелось есть. Голод погнал на кухню. Обнаружил двухкомфорную электропечь и большой шкаф с разными деликатесами. Особо размышлять не стал. Открыл банку с беконом и залил болтушкой из яичного порошка. На десерт кофе с печеньем и ананас. К моему удивлению из крана горячей воды действительно шла горячая вода, так что я еще и посуду помыл. 

Пора было приступать к решению главной задачи. Собственно, одно решение было простейшим: все сжечь. Именно оно было мне рекомендовано. Но сначала я хотел обследовать все, что обследованию доступно. Начал с каюты капитана, которая располагалась по левому борту. Пока шел, пытался рассуждать. 

Что-то тут произошло. Погиб старший помощник (собственно, другого на яхте и не было). В отчете сказано, что его смыло за борт непосредственно перед тем, как капитану удалось выбросить судно на берег. Все, конечно, бывает, но зачем ему было торчать на палубе в такой момент? Ладно. Вот и каюта капитана. Здесь полный раскирдаш. Удивляться этому, учитывая обстоятельства, не приходится. Сейф открыт. Бумаги на столе бросовые. Одно отделение сейфа заперто, но ключи у меня есть. Открыл. Новенький Кольт и коробка патронов. Не очень интересно, но изъял. Особо ковыряться в каюте не стал. Капитан вроде бы вне подозрений. 

Следующим у меня был помощник. Каюта много скромней и тоже в беспорядке. На койке рюкзак. В нем какие-то вещи, пару книг, сувениры из кости и дерева, одежда. Обшарил все тщательнейшим образом с простукиванием стен и потолка. В секретере книги. В основном детективы. Интереса не представляющие бумаги. По делу ничего. 

Перерыв. Сходил на корму проверить движок. Работает себе, не к чему придраться. Не мешало бы вырубить изо льда второй и попробовать его запустить. Для надежности. Тут довольно комфортабельно и можно бы задержаться на пару дней. Кстати, сегодня я должен выйти на связь. Радиостанцию нашел в рубке. Обычную и спутниковую. Вроде бы все в исправности. Но это вечером. Пообедал, оделся и вышел на палубу. Снег полуметровым слоем. Не разгуляешься. Довольно быстро нашел лопату и принялся за работу. Убрал снег от рубки до кормы. Проделал себе дорожку для променада. Из убранного снега соорудил вдоль левого борта стенку. Теперь могу гулять, но увидеть меня можно будет разве что с нависающей над правым бортом скалы. В снежной стенке проделал нечто вроде амбразур, и получил возможность обзора прилегающего пространства. 

Изрядно устал и спустился к себе в тепло и уют. Разыскал бутылку роскошного бренди, уселся в кресло и принялся рассуждать. Странная все же история. Помощник падает за борт, но к эвакуации уже приготовился, о чем свидетельствует набитый вещами рюкзак и отсутствие вне его хоть чего-то ценного. Обыскать судно как положено мне не удастся, однако размыслим трезво. Если кто-то вез наркотики, (если это, конечно, не плоды воображения), то куда их везли? С юга в Штаты. У них же по плану предстоял заход еще только в один северный ближайший городок. Логично предположить, что товар «сбрасывали» по дороге, а не повезут сначала туда, а потом обратно. Значить товара или вообще уже нет, или осталась самая малость. Но тогда что же искать? Скорей уж деньги. Впрочем, деньги тоже можно «сбрасывать» по дороге. Вскочил и, забыв про холод, бросился в каюту помощника. Даже матрац я уже исследовал. Рюкзак. Начал выкладывать его содержимое. Холодина зверская. Но вот и то, что я искал. На дне рядами уложены пачки долларов. Как же я сразу не догадался? Между деньгами пакет с белым порошком. Вряд ли зубным. Вконец закоченев, перенес полупустой рюкзак в свои обогреваемые хоромы. Вот и все. Задача решена. Подробности меня просто не интересуют. Пересчитал деньги. 316 тысяч. Приличная сумма, докладывать о которой нет никакой необходимости. Согласно договоренности – это мои трофеи. Теперь нужно смываться. 

До оговоренного времени связи осталось три часа. Оделся и вышел на вечерний променад. Взял с собой приемник и настроил его на местную станцию. Меня очень интересовал прогноз погоды на ближайшие дни. Стоять на месте было трудно. Мороз около 20 градусов. Прохаживаюсь по палубе и размышляю о свалившемся на меня богатстве. Теперь только благополучно выбраться. Если такая погода удержится – завтра же отправлюсь. Стало темнеть. Музыка прервалась, и диктор занялся погодой. Ничего для меня утешительного. Завтра к концу дня сильный ветер, пурга. Температура до – 30. На последующие дни без существенных изменений. Атмосферное давление меня не интересовало. 

Вернулся в каюту. В блаженное тепло и уют мягких кресел. До связи полтора часа. 

В шкафу с одеждой висела симпатичная кожаная куртка, и я решил ее примерить. Между шкафом и переборкой обнаружил узкий металлический ящик. Ящик оказался запертым, но ключа от него у меня не было. Отправился на корму за инструментом и вскрыл его без особых проблем. В ящике находилось оружие. Два охотничьих ружья и одно боевое. Я еще такого не встречал. Нечто ультра современное. С оптикой, лазерным наведением, ночным прицелом и глушителем. Представляю, сколько оно стоит! Кроме того, небольшой автомат вроде Узи, и патроны ко всему этому хозяйству. Почему не взяли с собой? Мне тут же захотелось пострелять. Оделся, прихватил ружье и вышел на палубу. В носовой части моей стенки не было и можно было обозревать окрестности совершенно свободно. Стемнело, и разобрать что-нибудь было уже совершенно невозможно. Включил ночной прицел и начал просматривать все, что доступно обозрению. Совершенно однотонная картина. Уже хотел выключить, как вдруг обнаружил светлое пятно над левой оконечностью острова. Пятно колебалось и меняло яркость. Костер. С той стороны холма, невидимой отсюда, кто-то жег костер. Стрелять мне сразу расхотелось. Свет на палубе включать тоже. Вряд ли кто-то придет ночью, но штормтрап я все же поднял, чего раньше никогда не делал. Настроение у меня сразу испортилось. 

Спутниковая аппаратура работала безукоризненно, и мой разговор с Дени по качеству ни чем не отличался от обычного, хотя между нами было много тысяч миль. Мое сообщение его очень обрадовало. Я сказал, что, по-видимому, задержусь из-за погоды. Он потребовал, чтобы наркоту я уничтожил немедленно. Принял к исполнению. О деньгах я говорить не стал. В общем, разговор носил довольно будничный характер. Когда я сказал, что товар обнаружил в каюте помощника, не выразил никакого удивления. Непонятно. Если знал или подозревал, то почему сам туда не заглянул? Спросил, что делать с оружием? Зачем спросил – сам не знаю. Велел утопить. 

После сеанса связи снова вышел на палубу, но светлого пятна уже не было. Несколько встревоженный, поужинал и отправился спать. 

Долго ворочался. Если там кто-то есть, то наверняка завтра объявится, и возможен конфликт со стрельбой. Мне он совершенно не нужен. Мне бы убраться отсюда поскорей! Не повезло. 

Проснулся затемно. Есть не хотелось. Выпил кофе и отправился в рубку. Здесь было сравнительно тепло и все видно. 

Они появились примерно через час. Как только рассвело. Четверо. У всех ружья. Я запросто мог бы их перестрелять, но как-то рука не поворачивалась. Подпустил футов на 200 и уже в последний момент, глядя в бинокль из одной своих амбразур, увидел на холме пятого. Он тоже наблюдал в бинокль за происходящим, но было уже не до него. 

Эффект моего появления был для них полнейшей неожиданностью, и явно в их планы не входил. В мегафон сообщил, что являюсь сторожем этой посудины, и им лучше повернуть обратно. Мегафон я отложил в сторону и взялся за ружье, надеясь, что за фальшбортом они ружья не видят. 

Долго стоять неподвижно ни они, ни я не могли – мороз был уже за 30. Собравшись в кучку, они о чем-то совещались. Вцепившись в ружье, я напряженно ждал дальнейшего развития событий. Руки в тонких перчатках начинали коченеть. Внезапно один из них, сложив ладони рупором, прокричал: «Пусти обогреться!» Я энергично покачал головой. Тогда произошло то, чего я и ожидал. 

Все они дружно сорвали со спины ружья и защелкали затворами. Всё. Игры кончились. Мой выстрел прозвучал первым. В тот же миг я бросился на палубу, чем спасся от больших неприятностей. Ни одна пуля не ударилась в борт. Все пролетели через проем, в котором я только что стоял. Выглянув из следующей амбразуры, я успел заметить, что трое охватывают яхту полукольцом, а один сидит на снегу. Отойдя назад и не высовывая ствол, я выстрелил в того единственного, который оказался в поле моего зрения. В ответ прозвучало два выстрела, но я уже лежал на палубе, уткнувшись носом в снег. На что они могли надеяться? Не я, так мороз их доконает. Сунул правую руку за пазуху отогреваться и, пригнувшись, побежал вдоль борта. 

Ошибка. Кто-то из них выстрелил на звук. Пуля рванула одежду и слегка зацепила бок. Дальше я уже пробирался ползком. У последней амбразуры вытащил кольт и сбоку глянул наружу. Все точно. Один полз по скале на борт. Второй видимо его прикрывал. Как я понял, ружья у них были не автоматические, что давало мне шанс. Нужно было спровоцировать его на выстрел и успеть выстрелить потом. Желательно не промахнуться. Выбросил руку вправо и выстрелил примерно в нужном направлении. Он ответил моментально. Хорошо, что я там не стоял. Раздался звук передергиваемого затвора, но я уже был у амбразуры. Он вскинул ружье, когда я открыл огонь. Полезно в некоторых ситуациях уметь хорошо стрелять. Я попал с первого же раза и этим сбил ему прицел. Его пуля ушла далеко в сторону. После следующих четырех выстрелов он уже не отвечал. 

Глянув налево, я увидел, что не опасный до той поры четвертый оставил надежду успеть взобраться на борт, и скатился вниз. Остаток обоймы достался ему. Все. Я победил! Бок болел, но не очень. По дороге к рубке выглянул. Трое лежали. Четвертый видимо пробрался под самый борт и был для меня недоступен. Мороз его прикончит. Пятого видно не было. Забрался в рубку хоть чуточку обогреться. Немного меня трясло, но, в общем, я был в порядке. 

Немного согревшись, вышел снова. Услышал стон и голос того, кто сидел под самым бортом. 

− Эй, я сдаюсь! Кто там есть? Помоги мне! 

Это могла быть ловушка. Не высовываясь, крикнул: 

− А какого черта вы стреляли в меня? Теперь не жалуйся. 

− Помоги мне. Ты мне плечо прострелил. Я кровью изойду. Помоги! Будь человеком! 

Я на мгновение выглянул. Он сидел, прислонившись к борту. Оружия при нем вроде не было. Его карабин валялся шагах в десяти. Поднял голову. Лицо искажено болью. Взглянул на остальных троих. Все были неподвижны и вроде бы опасности не представляли. Ну и что было делать? Оказывать помощь человеку, который только что пытался тебя убить? И не сделал этого вовсе не по своей воле. Бросить его и пусть подыхает? Заслужил, конечно, но…. Я снова высунулся. 

− Выбрось пистолет. – Это я сказал наугад. 

Он чуть пошевелился. 

− Мне его не достать. Рука закоченела. 

Была не была. Сбросил шторм трап и полез вниз. Даже ружье не взял, но кольт за пазухой. Подошел к нему. Что теперь делать? Раздеть его на таком холоде или втащить наверх? Но как? Расстегнул мех и попытался добраться до раны. Кровь снаружи замерзла, и все залипло. Ухватил за плечи и подтащил к трапу. Кажется, он потерял сознание. Я стоял и не знал, что предпринять. Поднять его лебедкой? 

Но работает ли она? Оставил его и полез на борт. Лебедка работала. Кое-как установил ее нужным образом и опустил крюк. Снова полез вниз и попытался просунуть крюк под телом. Присмотревшись, понял, что он мертв. Остальные тоже не подавали признаков жизни. Я убил четырех человек! Конечно, они пытались убить меня, и я защищался. 

Конечно…. Я убил четырех человек. 

Снова поднялся по трапу на палубу. Оглянувшись, увидел пятого. Он шел по направлению к яхте, держа в руках лыжную палку, на конце которой трепыхался какой-то белый лоскут. Оружия у него не было. Что-то странное было в его походке и даже в фигуре, хотя меховая доха скрывала подробности. Но вот он поднял лицо, и я все понял – женщина. 

Она подошла совсем близко и остановилась. Мы стояли и молча смотрели друг на друга. Наконец она спросила:  

− Ты меня тоже убьешь? 

− А ты не будешь пытаться убить меня как эти? Это кто? Твои друзья – бандиты? Пришли грабить? Стреляли в меня Ты такая же?  

Она не ответила. 

− У тебя есть оружие? 

− Нет. 

− Кто-то еще остался? 

− Нет. 

− Зачем ты пришла? 

− Я не могу одна вернуться. Я замерзну.  

Помолчали. 

− Это твои друзья?  

Она молчала. Что было делать? Стоять на таком морозе долго было невозможно. У меня уже закоченели ноги. 

− Что же с тобой поделаешь? Подымайся наверх. 

Немного постояв, пошла к штормтрапу. Подал руку и помог ей взобраться на борт. 

− Пошли. 

В прихожей помог ей раздеться. Она тоже изрядно замерзла. Теплая каюта с мягкой мебелью ее видимо поразила. Усадил в кресло и сел напротив. Красивое чуть смугловатое лицо. Слегка приподнятые скулы говорили о примеси, очевидно, индейской крови. Испугана. 

− Как вы сюда попали? 

− На машине. По льду можно проехать. 

Я был в легком шоке. Оказывается, не нужно было совершать героических переходов, а можно было просто подъехать на машине! Ну и идиот! 

− Что вам здесь нужно было? – Она немного помолчала, а потом, опустив голову, тихо сказала. 

− Ребята думали чем-нибудь поживиться. Один из них работал раньше в береговой охране и знал про судно. 

− А меня они хотели убить так, мимоходом. Кто они? 

− Местные. Не то, чтобы бандиты, но убить могли. У них у всех нелады с законом. Двое сидели в тюрьме. 

− У тебя тоже проблемы с полицией? 

− Нет. Я выступаю в баре. Стриптиз. – Она подняла голову и, криво ухмыльнувшись, добавила. − Деньги нужно зарабатывать. У меня сын трех лет и мать старуха. 

− А что тебя связывает с этими уголовниками? 

− С Билом я жила. А остальные – его дружки. Они сказали, что едем в город, но обманули. В город они и не собирались 

− Где машина? 

− Мы не доехали с пол мили. Пришлось бросить. Торосы пошли. 

− Почему же ты не уехала? 

− Я плохо ориентируюсь и могу не найти машину. Да и вожу плохо. 

− Эти сволочи хотели меня убить. Что я должен думать о тебе? 

− Они и в правду дерьмовые парни, но я ведь не сделала тебе ничего плохого! – Она взглянула на меня и вдруг улыбнулась. − Я боялась, что ты меня убьешь. Знаешь, как свидетелей убирают. Теперь поняла – ты не убийца. 

− А ты не убийца?  

Ответила очень серьезно. 

− Они не мои друзья. Это приятели Била. Отказать Билу я не могла. У нас тут с законом не очень… − Она запнулась, подбирая слова. − За меня в случае чего заступиться некому. Если бы я разругалась с Билом, могла бы и работу потерять. И куда бы я тогда делась с ребенком и матерью? А ты не убийца. Это я вижу. Переживаешь? 

− А как по твоему? 

− Не переживай. Они скверные парни. Никто не знает, что они сюда поехали. Их не скоро хватятся. А если что, так я за тебя. Была самооборона. Я ведь все своими глазами видела. Погода наладится и уезжай. Ты можешь уехать? 

Я молча смотрел на нее. Чему верить? 

− И я бы уехала, так у меня ни денег, ни профессии. 

− Если хочешь, я возьму тебя с собой. – Мое заявление удивило, прежде всего, меня самого. С чего бы это я расчувствовался? 

Поужинали мы уже в совершенно спокойной, я бы сказал, в домашней обстановке. Словно снаружи не лежало четыре трупа. 

Позвонил при ней Дени. Без деталей рассказал о нападении. Он посоветовал немедленно убираться. 

Она с восторгом приняла душ. Спали мы вместе. За бортом буря и -35. Через два дня мы уехали. В первом же крупном городишке распродали имущество, причем Нел торговалась и, собственно, взяла на себя все хозяйственные функции. Отправили 500 баксов и письмо ее маме. Долго думали, что написать. В итоге коротко сообщала, что летит с Билом в Чикаго. В гостинице я тоже записался под его именем. Еще через день мы были в Нью-Йорке. 

В самолете я заснул, и мне приснилась сцена нашего ухода с яхты. Столб пламени и дыма. Мы с Нел молча стоим и смотрим на это. 

− Тебе не жалко? 

− Жалко. Но таково распоряжение хозяев. 

− Сколько они тебе заплатили? – Наверное, следовало возмутиться ее бесцеремонностью и сказать что-нибудь вроде: «Не твое дело», но вместо этого я рассказал ей все с подробностями. Я вообще почувствовал, что нас двое. Сколько дурней вляпалось таким способом в самые большие неприятности? Но эта женщина почему-то стала мне дорога. И это всего после трех дней знакомства! Да еще при таких необычных обстоятельствах! 

Когда я проснулся, ее голова лежала на моем плече, а я держал ее за руку. Обьявили посадку. Нел спросила. 

− Чем собираешься заняться? – В ее голосе чувствовалось некоторое напряжение. Следовало определиться. 

− Чем бы я ни занялся, но я хочу, чтобы мы были вместе.  

Она молчала. Поднес ее руку к губам и поцеловал. Через два часа мы были дома. 

_____ 

Мать похоронили две недели назад. Если не считать сестры, которая уже давно перестала подавать о себе вести, я остался совсем один. В наследство я получил дом и пять тысяч долларов. Я любил мать, и на душе у меня было скверно. 

− Здесь нам предстоит жить, если ты не возражаешь. 

− Фред, я совсем не против. Я тоже хочу, чтобы мы были вместе, но как ты это себе представляешь? У меня сын. Я же не могу его бросить! 

− Привези его с матерью сюда. Места всем хватит. Я не хотел бы иметь жену, способную бросить на произвол судьбы своего ребенка или мать. Деньги у нас на ближайшие пару лет есть. 

Медленно подошла и взяла меня за плечи. Она была не намного ниже меня, а во мне чуть меньше шести футов. 

− Спасибо. Подождем немного, как у нас сложиться. Я буду искать работу. 

− Какую работу? Запомни, никаких стриптизов. Для начала пойдешь на курсы водителей. Я завтра поеду в университет. Может быть, удастся догнать? С начала занятий прошло всего полтора месяца. 

На автобусе поехали в город. Зашли в банк, и я положил на ее счет пять тысяч долларов. «Это чтобы ты не зависела от меня по мелочам». Заодно обзавелись кредитными карточками. Потом посетили магазин женской одежды, что обошлось нам примерно еще в шесть тысяч. После посещения автомагазина, наш счет уменьшился еще на 25 кусков. Но без машины в Нью-Йорке нельзя, а дома оставалась только старенькая родительская «Тойота». 

Дальше жизнь потекла внешне довольно однообразно. С утра мы разъезжались Я в университет. Нел на бухгалтерские курсы. Появились какие-то знакомые. На уик-энд ходили куда-то в гости или в театры. Нел забеременела, и мы поженились. К нам переехала ее мать с Джони. Славный парнишка трех с половиной лет. Я считал, что очень удачно женился. Нел как-то сказала, что встреча со мной – это самая большая удача в ее жизни. 

Я решил специализироваться по искусству доколумбовой Америки, и с удовольствием работал в этом направлении. В общем, все у нас было хорошо, пока из покинутых нами мест не сообщили, что начались розыски парней, чьи тела давно уже лежали на дне океана. Искали Нел и, конечно, скоро найдут. Оставив мать с Джони, мы срочно отбыли сначала в Мексику, а потом еще дальше.  

_____  

Сон заканчивался. Как почти всегда у меня красочный и с приключениями. Испарения джунглей и жара давили на сердце, но просыпаться все равно не хотелось. Еще не придя окончательно в себя, я уже отлично понимал, что давление снова подскочило, и с сердцем тоже ставшие уже привычными нелады. Наконец, проснулся окончательно и измерил давление. Не так уж и много, хотя, учитывая принятое на ночь, могло бы быть и меньше. Заглотнул, что надо и полежал еще с четверть часика. Внуки еще спали. Перебрал все свои милые мордашки. Фред – сын Джона, самый старший. Ему уже восемь. Боевой парень. Мики – сын нашего с Нел сына Кена, младше на пару лет. Единственный цветной в этой компании – Чекильо или попросту Че. Его мы подобрали в далекой стране и растили как своего. Самый младший – Пол. Это сынишка нашей дочери. Ему всего четыре года. Бабушкин любимец, как и все малышки. Веселая компашка! Мончита справляется с ними с помощью двух служанок. Кроме того, у нас есть еще вполне универсальный Джек, который одновременно садовник, шофер и еще бог знает кто. Когда-то всем этим занимался покойный Джон. 

Но надо вставать. Резких движений делать не рекомендуется, хотя иногда они мне и сходят с рук. Я однажды даже побежал. Доктор Робинсон, правда, заметил, что в следующий раз могу после таких «подвигов» там и остаться. Вдохновляющая реплика. 

Выпил безкофеинового кофе и съел пару тостов, заев этим все свои утренние таблетки. Теперь променад. На выбор: направо – к побережью. Там яхта и бескрайний простор. Налево – можно дойти до озера. Лучше всего на машине за пределы поселка, а там уже пешком хоть в лес, хоть к озеру. Погода прелесть. Едем налево, хотя океан – это тоже хорошо. В кармане у меня устройство с красной кнопкой. Нажмешь – и дома переполох. Пока еще не пользовался. В другом кармане набор лекарств. И даже парочка шприцов. Трость больше для вида. Ноги пока еще держат. Пистолет с глушителем вовсе не для самозащиты. 

Просто люблю по старой памяти пострелять, хотя делаю это все реже и реже. Не знаю как у других, но у меня старость сопровождается все уменьшающимся количеством желаний и интересов. По-моему, это вполне естественно. На то и старость, черт бы ее побрал. Но жаловаться нечего. Жизнь прожил на мой вкус вполне удачную. Во всяком случае, закончить ее гораздо раньше у меня было множество возможностей. Мне не редко говорили, что я счастливчик. 

Люблю свой городок, а, точнее, пригородный поселок, зажатый между океаном и лесистыми холмами. Много зелени. Все знакомо и глаз ничего не раздражает. Вот только необходимость вскорости покинуть сей мир несколько угнетает. Но тут уж ничего не поделаешь. Большинство людей, которых я знал, уже сделали это. 

Слева показалось кладбище. Одно из неудобств пользования автомобилями состоит в том, что они выдают ваше присутствие где-то поблизости. Поэтому я проехал дальше и, свернув с дороги, заехал в лес. 

Мавсол со своей сестрой-женой может быть спокоен. На величие Тадж Махала я тоже не посягал. Напротив. Свой склеп я пытался сделать снаружи не бросающимся в глаза. Минимум украшений. Узкие застекленные проемы, железная дверь и очень скромные барельефы. Внутри было комфортно. Большая фотография Нел и еще десяток в специальном ящике. Скромные вазы с прахом моих любимых. Думаю, что жене все это не очень нравилось, но она молчала. Мне кажется, что я был образцовым мужем, искренне к ней привязанным. Тем более что свои посещения кладбища не афишировал. Почти скрывал. Но все это часть моей жизни. Забыть это не возможно. 

Обычно, поставив желаемую фотографию, я усаживался в кресло напротив и «прокручивал» какие-нибудь эпизоды из нашей совместной жизни. 

___ 

В тот день Нел вышла с Кеном прогуляться к морю. Кен мирно спал в своей коляске. Пьяный мерзавец на бешенной скорости только задел ее своим «Линкольном». Свидетели говорят, что он сделал это нарочно. Видимо, хотел напугать, но не рассчитал. Кен вылетел из коляски, но не пострадал ни чуть. Нел была убита на месте. 

Примерно через неделю после похорон я понял, что полиция мне не поможет. Деньги у меня еще были, и я занялся этим сам. Краденый Линкольн полиция обнаружила в тот же день. Но дальше дело не шло. Частному агентству понадобилось шесть дней. Меня привели в бар и просто показали его. На этом их работа заканчивалась.  

Я сидел за столиком и размышлял, что мне с ним делать? Тип был мерзкий. Мощный подбородок, очень темная кожа, курчавая копна волос. Лет тридцать, я думаю. Отсидел за вооруженный грабеж, но доказать его участие в убийстве не удалось. Особенно задерживаться в баре не стоило – преобладали чернокожие. Из белых только я один. Но в тот момент, когда я уже созрел для ухода, какой-то здоровенный негр бесцеремонно уселся за мой столик и нахально уставился мне в лицо. Пока я узнал своего сержанта Фила, прошло несколько неприятных секунд. Но Фил – это совсем другое дело. С Филом мы были добрыми друзьями. Даже не помню, что это нас так сблизило. Была, помниться, одна драка, в которой мы стояли рядом. Филу слегка разбили голову кастетом, и я с трудом доволок его. Были еще ситуации, где мы выручали друг друга. Но главное – итог. Мы обнялись, и это как-то оправдало мое присутствие в заведении. Набрались мы прилично, и проснулся я на мате в каком-то облезлом спортивном зале. 

После душа и кофе, когда жизнь снова стала сносной, поведал Филу свои проблемы. Моя посуду, он сказал. 

− Не стоит тебе влезать в это дело, Фред. 

− Простить? 

− Да нет. Но если ты не пожалеешь кусков десять, то безопасней все поручить профессионалам. Не приведи бог, засветишься! А стоит ли из-за такого подонка садиться? На тебе же двое парней! 

Он, конечно, был прав, но…Я должен был это сделать сам. И желательно обьяснить ему под занавес за что. Глупо, конечно. 

− Фил, десять кусков я для такого дела найду, но неужели ты не понимаешь?.. 

− Ладно, понимаю. У меня тут в подвальчике небольшой тир. Приходи потренироваться. 

С той поры после университета пару раз в неделю я навещал Фила. Денег он с меня не брал, но разрешил поставить новые стекла в витрину. Заодно я заказал ему неоновую рекламу. 

Район был негритянский, и в спортзале тренировались только цветные. Видимо Фил провел определенную работу, и осложнений на расовой почве у меня не возникало. Вообще, я заметил, что авторитет Фила был высок. При нем была небольшая команда – парни, сложением напоминавшие самого Фила. И хотя с финансами у него почти всегда трудности, но, по его уверениям, в уголовщину они не ввязывались. Как-то после тренировки Фил сказал: 

− Я знаю парней, которые очень сердиты на твоего Джейка. Ты мог бы их использовать. Поговори с ними. Можно по телефону. А я сделаю так, что к тебе отнесутся с доверием. Выслушай их предложения. Ну и лишнего, понятное дело, ничего не говори. 

На следующий вечер я позвонил из автомата. План у них был простой. Раз в неделю Джейк еще с двумя парнями навещал трех девиц. С одной из них был налажен контакт. За три тысячи баксов она обещала оставить входную дверь открытой. Если я заплачу эти деньги, то остальное они берут на себя. Получалось совсем дешево, хотя для меня это было не так уж важно. Три дня на размышления. 

Что-то во всем этом было нехорошее. Да и что могло быть вообще хорошего в организации убийства? Пусть даже и подонка. Но, с другой стороны, Фил был, конечно, прав. Не следовало недооценивать Нью-йоркскую полицию. Согласился. Единственное, на чем я настоял, это присутствие на его похоронах. Фил и тут был против, но я настоял. Я должен был убедиться, увидеть этого подонка в гробу. Что ж, увидел. Нел это, конечно, не воскресило, но мне принесло хоть какое-то удовлетворение. 

После завершения операции в спорт зале Фила был произведен основательный ремонт, и я поставил ему и его ребятам выпивку. Кроме того, купил ему пару тренажеров. За такие деньги можно было убрать еще пару подонков, но это в мои планы уже не входило. 

______ 

В университете Южной Америки я проучился два года, после чего мы вернулись в Штаты, поскольку вроде бы дело о пропавших парнях заглохло. В Нью-Йорке я поступил на последний курс университета. 

Миссис Элизабет Гленервиль вела у нас курс современной Западной литературы. Мне она необычайно нравилась. Лет слегка за тридцать, высокая шатенка с божественными ногами и далеко не отталкивающей внешностью. Хотя я усердно и не безуспешно карабкался по крутым ступеням культуры, но люди ее уровня по-прежнему казались мне недосягаемыми. Тонкости ее суждений, когда шел разбор того или иного произведения, я мог только почтительно восхищаться. 

Прочитав мой реферат по Томасу Манну, она попросила меня остаться после занятий и устроила мне небольшой разнос. Я разозлился и защищался, как мне показалось, довольно успешно. Сошлись на том, что мой взгляд все же заслуживает внимания. Я мог считать, что весьма преуспел. Складывая бумаги в портфель, она вдруг сказала. 

− Мистер Бенингсен, я хотела Вам заметить кроме всего прочего, что Вы до неприличия пялитесь на мои ноги. Я, конечно, польщена безмерно вашим вниманием, но давайте все же соблюдать приличия. Надеюсь, Вы не обиделись?  

Тут на меня что-то накатило, и я «выдал»: 

− Миссис Гленервиль, у Вас действительно такие красивые ноги, что даже только созерцание их доставляет огромное наслаждение. Просто счастье, что Вы необычайно интересно излагаете материал. Это позволяет не только созерцать прекрасное, но и улавливать смысл произносимого вами. Я надеюсь, Вы не обидитесь на меня за откровенность? 

Она очень мило улыбнулась (а могла бы и рассердиться), и не без иронии спросила: 

− У вас есть еще какие-либо соображения относительно создавшейся ситуации? 

− Я был бы счастлив, если бы вы согласились как ни будь поужинать со мной. Со всей почтительностью прошу вас отнестись к моему предложению по-возможности серьезно. 

Она надела очки и принялась меня внимательно разглядывать. Сейчас выдаст! – подумал я. И есть за что. Ей 34 года, не замужем. Дочке одиннадцать лет. Очень элегантна и почему-то всегда одна. Я стоял, почтительно склонив голову, а она продолжала меня разглядывать. Наконец я услышал: 

− Для бывшего капрала спецназа морской пехоты вы изъясняетесь уж очень изысканно, но все же несколько по-солдатски прямолинейно. Уж простите, но я не могу по понятным причинам принять ваше любезное приглашение, хотя и благодарю вас. – Тут она усмехнулась и продолжила. − Я думаю, что если бы Вы обратились с подобным предложением к мисс Шервуд, то это было бы и уместней и успешней.  

Мисс Шервуд, Лина Шервуд была, несомненно, самой красивой девушкой в группе. Закончив собирать бумаги, она насмешливо кивнула мне и направилась к выходу. 

− Миссис Гленервиль, меня никто кроме вас не интересует, и дело тут не в красивых ногах. 

Уже в дверях она обернулась, слегка наклонила голову и, мило улыбнувшись, сказала: 

− Обещаю подумать над вашими словами. 

С чего это меня понесло? Она, конечно, мне нравилась, но что бы вот так «переть» без всякой подготовки! Да, насчет капрала. Это что же, она в мое досье заглядывала? Интересно. Со дня смерти Нел прошло уже около года. Время делало свое дело. Я не то, чтобы забыл ее. Просто она перешла в моем сознании в иное качество. Место в моей душе для другой женщины или даже жены она освободила, став как бы частью меня, моего сознания.  

Жизнь моя протекала ровно, даже монотонно. Исключение было летом в период каникул, во время которых я принял участие в археологических раскопках под руководством моего бывшего преподавателя профессора Диаса Розенцвейга, считавшегося специалистом по доколумбовой культуре индейцев южной Америки. Познакомились мы с профессором во времена моего пребывания в южноамериканском университете. Он пригласил меня в экспедицию. И хотя Нэл была не в восторге, я согласился. Это было ничем не выдающееся предприятие в богом забытом и полупустом городке, оживлявшимся только на время воскресных ярмарок. Мы раскапывали какой-то древний храм, который до нашего вмешательства выглядел как обычный заросший зеленью холм. Работа продвигалась медленно, и к концу дня мы выматывались до такой степени, что валились порой даже без ужина. Конечно, больше денег, и все было бы иначе, но вот как раз денег нам выделили очень мало. Когда они кончились, мы уехали. Статья в университетском сборнике, где моя фамилия стояла на четвертом месте, была перепечатана (не без моего финансового содействия) в виде дайджеста в одном солидном американском археологическом журнале. Там моя фамилия переместилась уже на третье место. Остальную часть лета я провел с ребятами дома. Мы с Джоном ремонтировали отцовский катер и даже выходили пару раз в море. Джон был очень горд своим участием в мужской работе. Кен ему завидовал, но не так уж давно он только ходить научился. 

После гибели Нэл нас осталось четверо. С ее матерью мы жили дружно, так что дома никаких проблем не возникало. Деньги, правда, таяли, но еще на пару лет вполне безбедного существования должно было хватить. А, окончив университет, я надеялся начать работать и что-то зарабатывать. 

Два раза в неделю я ходил к Филу на тренировки. Уик Энд старался проводить с детьми. Поездки каждый день в университет были связаны с большой потерей времени, поэтому я снял вблизи университета небольшую квартирку, где оставался ночевать, и занимался вечерами. Я много занимался и сверх программы. Порой ловил себя на том, что занимаюсь явно не тем, чем нужно, но уж очень интересно. Немного спасала отличная память. Познакомился с соседкой по этажу, милой девушкой, студенткой филологом, так что еще кое-какие проблемы были решены. Практически в чисто деловом стиле. Нас обоих это вполне устраивало. И вот эта история с миссис Элизабет. Что-то в этой истории было иррациональное. При том обилии очень милых представительниц женского пола, при моей вполне благополучной внешности, при наличии денег, в конце концов, приставать к своей преподавательнице, которая к тому же еще и старше меня на семь лет! Нет, логики здесь не было никакой. Но чувства и логика! Да они испокон веков плохо стыковались. Классическая литература тому свидетель. Нет, взывать к логике смысла не имело. Тут действовали другие законы, и ничего нового в этом не было. 

Через четыре дня я дождался ее в вестибюле и предложил съездить на выставку современного искусства в музей Гугенхаймера. Она ненадолго задумалась, и у меня успела проскочить мысль, что вот сейчас все и решается. Решилось вполне для меня благополучно. 

− Вы поклонник современного искусства? 

− Скорей наоборот. Впрочем, что под этим и вообще под искусством понимать? Но даже, чтобы сказать нет, нужно сначала увидеть своими глазами. 

Все шло отлично. Сегодня она неважно себя чувствует, но вот завтра, если ничего не помешает… Я пробормотал что-то маловразумительное о том, как рад и тут же помчался в музей, где проторчал часа два. За это время успел обойти всю экспозицию дважды, из них один раз в сопровождении экскурсовода. 

Впечатление от увиденного было, выражаясь деликатно, несколько обескураживающим. Древние утверждали, что человека, прочитавшего только одну книгу следует опасаться. Я, положим, прочел несколько больше. Даже, можно сказать, не прочел, а проштудировал, но понятие красоты, прекрасного, что, на мой взгляд, было неотделимо от произведения искусства, оставались у меня довольно смутными. Я больше полагался на интуицию. Вечер я потратил на попытки восстановить прочитанное в памяти, что, впрочем, ясности в проблему прекрасного не внесло. 

На следующий день мы отправились в музей, хотя я предпочел бы совсем другое место. 

Осмотр происходил в режиме почти абсолютного молчания. Самое сильное впечатление я испытал в тот момент, когда она взяла меня под руку. Потом я пригласил ее перекусить, и мы отправились в ресторанчик, который был мной присмотрен заранее. Уже в машине она спросила. 

− Ну, и как Ваши впечатления?  

Умничать мне расхотелось начисто. Я довольно откровенно высказался, что в основном все это неправомерно претенциозная чепуха. На большинство зрителей действует магия музея, печатные утверждения, что это действительно искусство, а сложность восприятия корениться в его авангардизме. Другими словами, в неспособности зрителя понять. Вряд ли обнаружив большинство экспонатов в других условиях, они причислили бы их вообще к произведениям искусства. Все это представляет интерес больше в плане историко-социологическом, для характеристики нашего времени. Каких нибудь эстетических чувств все эти конструкции у меня не вызывают. Хотя есть и исключения.  

− Для меня самым приятным было ваше присутствие.  

Она засмеялась. 

− Знаете, я обдумала ваше предложение и решила его принять. 

Примерно месяц спустя за завтраком я сказал. 

− Эли, я сниму большую квартиру и хочу, чтобы мы жили вместе. Хочу, чтобы присутствовали твоя дочка и мои парни. Я отношусь к тебе очень серьезно. Ты нужна мне не только для постели, уж поверь. 

Я совсем не был уверен в успехе своего предложения, хотя чувствовал, что вместе нам хорошо. Она долго молчала. Времени у нас было в обрез. Встав из-за стола, пошла одеваться, обронив по дороге: 

− Я совсем не возражаю, Фред. Только нанимать новую квартиру не нужно. У меня свой дом в….. − она назвала район города, который Ньюйоркцу говорил о многом. Район был ультра престижным, и соответственно проживали там весьма состоятельные люди. Я что-то такое давно подозревал. Ее туалеты, ее машина, подарки, которые она иногда мне делала – все говорило, что живет она не на свою зарплату. Но меня это как-то не очень интересовало. Уже в машине она добавила. 

− Приглашаю тебя сегодня в гости. Часов в шесть тебя устроит? Будь дома. За тобой заедут. 

Заедут? Кто заедет? Но я молчал. Так в молчании мы доехали до университета. Выходя из машины, она легко поцеловала меня и напомнила:  

− Так я тебя сегодня жду. 

Пожал плечами. Что-то не совсем понятно, но разберемся. 

Дома я был уже где-то к трем часам. Как обычно погрузился в свои книги. В шесть раздался телефонный звонок. Звонил охранник из вестибюля. 

− Мистер Бенингсен, простите сэр. Вас ожидает шофер миссис Гленервиль. 

− Спасибо. Спускаюсь. 

В вестибюле на встречу мне встал внушительного вида негр в форменной фуражке. 

− Мистер Бенингсен? 

− Да. 

− Миссис Гленервиль просила заехать за вами, сэр. 

Улица состояла из роскошных особняков, обрамленных ухоженными насаждениями и лужайками. Ворота открылись автоматически, и мы подъехали к трехэтажному особняку. На пороге появилась Элизабет. Поцеловала меня, словно мы не виделись бог знает сколько времени. Зайдя в дом, я, признаться, был несколько ошарашен. Подобную роскошь видел только в кино. Когда из огромного холла мы поднялись на второй этаж, нас встретила нарядно одетая девочка и чинно со мной поздоровалась. Я подал ей руку. 

− Тебя, кажется, зовут Ненси? 

− Да. А вас мистер Фред Бенингсен. Рада вас видеть, сэр. Мама была права. Она рассказывала мне о вас. 

В чем была мамина правота, я выяснить не успел. Эли увлекла меня в гостиную. 

− Как видишь, покупать квартиру нет никакой необходимости. 

− Черт подери, я не предполагал, что ты такая богатая! 

− Надеюсь, это не испортит наших отношений? В конце концов, я ни в чем не виновата. Все это получено мной в наследство. Наша семья владеет значительными средствами, вложенными в промышленность, и еще бог знает во что. Тебя это не смущает? 

− Что ж, ради тебя я готов это терпеть, хотя… 

− Предпочел бы, что бы все было наоборот? 

Я ухмыльнулся и покачал головой. 

− Уж очень вы проницательны, миссис, для такого простого парня как я. 

Она подошла и уселась мне на колени. 

− Я тоже несколько ошибалась в вас, мистер Бенингсен. Оказалось, что, не смотря на спортивную выправку и солдатское прошлое, вы довольно тонкая штучка. 

− Не слишком дураковат? 

− Прости, мой милый. Ты ведь молчун! Я начала кое-что понимать, выслушав твою защиту реферата по Томасу Манну. Это, скажу откровенно, была очень приятная неожиданность.  

Я молчал, прижимая ее к себе. 

− Пригласи меня в гости. Я хотела бы познакомиться с твоими сыновьями. 

Освободившись из моих объятий, она села в кресло напротив и, немного помолчав, спросила: 

− Это правда, что ты один уложил четырех бандитов? Ты уж извини, но собираясь связать свою жизнь с твоей, я навела о тебе кое-какие справки. Ты действительно прикончил убийцу твоей жены? Мне сказали, что там, на прииске ты не только перестрелял всех мужчин, но застрелил и женщину! И в то же время твои суждения о литературе, живописи, твой образ жизни говорят о культуре, порядочности и тонкости восприятия. Обычно это несовместимые качества. Что ты за человек? Даже супермены в кино не столь разносторонни. 

− Эли, ты поднимаешь очень серьезные вопросы. Человеческие чувства – вещь хрупкая. Или в отношении меня ты руководствуешься персональной презумпцией невиновности? 

− Да, примерно так. Я вижу, что ты не убийца. Ты мог убить, только защищаясь, или в порядке наказания преступника. Хотя с точки зрения закона и это недопустимо. 

− Что ж, спасибо. Но воспоминания о моих «подвигах» не доставляют мне удовольствия. Впрочем, повторись все с начала – действовал бы так же. Я действительно убивал, защищаясь, спасая свою жизнь. Полагаю, это право каждого человека. О преступниках я не говорю. Если на мою долю выпало такое, то это просто случайность или судьба. Полагаю, что раз уж мы собираемся быть вместе, то я просто обязан тебе рассказать, как оно было на самом деле. 

На прииске случилось вот что. Неделю я должен был совершать переход по тундре при весьма низкой температуре, испытывая новейшее снаряжение. Прииск был моим конечным пунктом. Зимой там работы не ведутся. По договоренности с компанией я должен был прожить там еще десять дней, питаясь специальным рационом. После этого за мной должен был прилететь вертолет. Но на прииске оказались люди! К сожалению, не все они были головорезами. Некоторые работали там летом и сумели что-то припрятать. Другие видимо решили их грабануть. Это, как я понимаю, они намеревались сделать в конце, а пока все дружно жгли костры и пытались намывать золото. Я просто свалился им на голову и представлял для них изрядную угрозу. Разобравшись, они поняли, что просто так убрать меня они не могут. Стоило мне один раз не выйти на связь, как сейчас же начались бы розыски и нагрянули бы армейские спасатели. Там было пять мужчин и одна девушка – сестра главного мерзавца и дочка второго. Четвертый член банды был ее не то женихом, не то любовником. Впрочем, может быть, он совмещал обе роли. И еще двое работяг, летом работавших там легально. Мне, в общем-то, было не до таких нюансов. Я понимал, что живым они меня постараются не выпустить. Ружье и рацию у меня сразу отобрали. Передачи мои строго контролировали. 

Так я прожил у них неделю. Положение для них (да и для меня) складывалось какое-то патовое. Отправив меня как-то за дровами, они устроили собрание, где, как я понимал, решали мою судьбу. Мне удалось подсунуть свой диктофон. 

Хотя качество записи оставляло желать лучшего, общий смысл можно было понять. Решено было накачать меня виски и выставить на мороз. Самим же исчезнуть. В процессе прений никто не возражал. Спорили лишь о деталях. Что я мог сделать? Бежать, но за мной следили. Да и имущество мое заперли. Пытаться все же что-то передать – получил бы пулю тут же. Я размышлял, а время уходило. Покончить со мной они должны были до истечения срока моего пребывания. Подходя к зданию прииска, я догадался спрятать в снегу свой пистолет. Оставалось достать его и пустить в ход. 

В тот день расклад был такой. Отец с сыном – основная сила банды, остались чистить оружие. Доли с женихом сидели в котельной. Работяги ушли работать. Мне поручили чистить печки и приносить со склада топливо. Пистолет я достал без труда, идя на склад. Дальше все было просто. Даже слишком просто. Увидев у меня в руках оружие, отец с сыном схватились за винтовки. Оба получили по пуле в голову. Я хорошо стреляю. Потом я пошел за третьим, сказав, что его зовут…. 

Увидев меня, работяги рассвирепели. Видимо место, где они работали, мне знать не следовало. Я применил старый прием, и сказал, что старик их зовет, но на этот раз номер не прошел. Дальнейшее чуть не стоило мне жизни. Вылезя из своей ямы, они оба схватились за ружья. Испытывать судьбу я не стал… 

Вернувшись, обнаружил Доли, стоявшую возле запертой двери котельной, и смотревшую на меня ничего не понимающими глазами. Посадил ее на табуретку, а сам сел напротив. Она молчала, ожидая объяснений, а я молчал, не зная с чего начать. Наконец выдавил из себя: 

− Сегодня вы собирались меня убить – так вы решили. Ты тоже не возражала. – Она молча ждала продолжения. Тут я не выдержал и заорал: 

− Я убил их всех! Понимаешь? Убил. У меня не было выхода: или я их, или они меня. 

В ответ она засмеялась каким-то странным смешком. 

− Ну да! Ты один убил всех. 

− Мне ничего другого не оставалось. Возможно, ты бы предпочла, что бы убили меня, но я, понимаешь ли, против. 

Она продолжала с усмешкой смотреть на меня. Что мне оставалось? Я сказал: «Пойдем» 

Все трое лежали там, где я их оставил. Она оцепенела. Покорно дала увести себя в котельную. 

− Ты посиди, а я пойду − приберу там.  

Она не ответила. 

Стащил все трупы в одно место и накрыл одеялом. Собрал все оружие и закопал в снегу. В поисках еще какого-нибудь оружия, обыскал их личные вещи. Нашел у нее небольшой револьверчик калибра 6,5. Разрядил его. Вытащил пули, высыпал порох, и начал вставлять патроны на место. Успел разрядить только три патрона, как раздался сильный стук в дверь котельной и крики. Положил револьвер на место и спустился вниз. У нее была истерика.  

А потом она как-то совершенно успокоилась. Перед сном мы поужинали и основательно выпили. Она даже легла со мной. Все произошло на следующее утро. Когда она достала свой револьверчик, я не заметил. Убирая посуду со стола услышал характерный щелчек спущенного курка. Отскочил от стола, доставая свой пистолет. Одновременно услышал еще два щелчка. Она стояла в двух шагах и держала меня на мушке. Спасла ее растерянность. Перед тем, как нажать четвертый раз, она замешкалась. Лицо ее выражало крайнее недоумение. У меня не было выбора….И вот всё это я должен был вывернуть на Эли? Вариант, который я ей выдал, был правдив, но изрядно укорочен. В завершение я сказал. 

– Меня судили, оправдали, однако из армии выставили, чему я был рад, понимая, что попал в скверную историю. Наверное, я правильно действовал, но… не так просто убивать людей, даже если спасаешь свою жизнь. Особенно женщин. – Чуть наклонив голову, она внимательно меня слушала. 

− Военный суд меня оправдал, но для меня очень важен мой внутренний суд. 

− И что он говорит? 

− Мнения расходятся. Вроде бы я не мог поступить иначе. Спасая свою жизнь, я вынужден был их перестрелять. Они, как ты понимаешь, меня бы не пощадили. С другой стороны, я перепугался. Может быть, стоило действовать как-то иначе. Во всяком случае, не всех убивать. Уж очень дорого я заплатил за свою жизнь! В общем, не знаю. Стараюсь не думать об этом и очень надеюсь, что не попаду больше в такие передряги. Вот, пожалуй, все, что я могу тебе сказать. 

Мы молчали довольно долго. Наконец она сказала. 

− Зная тебя, я верю, что ты не мог в той ситуации поступить иначе. Я прочитала и речь обвинителя, и речь защитника. 

Это меня очень удивило. Документы военного суда не подлежали разглашению без специального разрешения. 

− Как тебе это удалось? 

− Связи, мой дорогой. У моей семьи большие связи. 

Снова наступило молчание. Кажется, в таких ситуациях пишут, что молчание повисло а воздухе. У меня такого ощущения не было, но напряженность спала. 

− Я должна тебе сказать, что серьезно больна. 

− Если только я могу помочь, располагай мной. Ты все делаешь, что нужно? 

− Думаю, что все. 

− Я не покину тебя.  

Через месяц мы поженились. 

______ 

В доме проживала еще и ее тетка – миссис Беатриче Гленервиль, мисс Бетси как ее называла прислуга. В сущности, она заправляла домом и воспитанием Ненси. У нее была своя горничная и свои апартаменты. Кроме того, в доме были еще одна горничная, кухарка с «кухонной девочкой» и универсальный негр Джон. С ним я познакомился, когда он в качестве шофера привез меня в дом первый раз. Раз в неделю приходил садовник с помощником, и раз в неделю приходила бригада негров для основательной уборки помещения. Довольно скоро я привык ко всему. Отлично ладил с миссис Бетси и Ненси. Перевез своих ребят с бабушкой. Бабушку Ло великолепие дома сначала несколько подавляло, но тоже привыкла. Как-то миссис Бетси мне сказала:  

− Этому дому как раз и не хватало хозяина и еще пары ребятишек. 

Экзамены я сдал вполне успешно и получил долгожданный диплом. Мы с Элизабет собирались в Южную Америку. Мне нужно было встретиться с профессором и обсудить предстоящую экспедицию. Иногда мы ходили в гости. Люди, с которыми я знакомился, принадлежали, если можно бы так выразиться, к высшей финансовой знати. С ними у меня в прошлом не могло быть ничего общего. Его, собственно, не было и сейчас. Для них я был мужем Элизабет, и не более того. У большинства мужчин за плечами Гарвард, или нечто равноценное. Все были более чем просто состоятельны, и далеко не в первом поколении. Скоро я обнаружил у большинства из них изрядные знания по довольно широкому кругу вопросов. С ними было интересно, и я не всегда дотягивал до их уровня. К тому же подавляющее большинство мужчин было старше меня. Сегодня в мужской компании почти весь вечер разговор шел о социализме. Очень интересно. Даже придя домой, я мысленно продолжал дискуссию. Конечно, сторонников социализма среди них не было. Спор шел о том, социализм ли то, что мы видели в России! И что такое вообще, с учетом исторического опыта, социализм? Кто-то процитировал: «Социализм – это общество социальной справедливости». С этим не спорили, но что есть эта самая социальная справедливость? И как зависит содержание этого определения от конкретных исторических и экономических обстоятельств? Поразило меня представление о социализме, высказанное кем-то из присутствующих и поддержанное большинством: «В идеале – это благородная попытка очеловечить мироустройство, закончившаяся, впрочем, весьма плачевно». Почему? И последуют ли очередные попытки, учитывая опыт прошлого. Или дело изначально утопично в принципе? Сошлись на последнем.  

Да, не думал, что «киты» бизнеса способны столь беспристрастно смотреть на вещи! Впрочем, это, по-видимому, элита. 

Эли, пообщавшись предварительно с приятельницами, сообщила мне, что я произвел очень хорошее впечатление. Чувствовалось, что она довольна. Она даже обронила такую фразу: «Меньше будет дурацких разговоров». Можно было догадаться, что за разговоры шли по поводу ее замужества. Охотников за богатыми наследницами было предостаточно. 

На следующий день мы вдруг обнаружили, что делать особенно нечего. Поскольку никаких конкретных планов у нас не было, решили посетить выставку сюрреалистов. Эли пошла готовиться к выходу в свет. Я проводил детей с миссис Бетси, которых Джон повез в зоопарк и бродил по дому, собирая воедино свои скудные познания в области этого самого сюрреализма. Поскольку Эли долго не появлялась, я зашел ее поторопить. Она лежала на тахте, успев, видимо, смыть с лица макияж. Вид у нее был жуткий. Меня она не видела. Глаза полузакрыты. Лицо невероятно бледное с оттенком неживого. Что-то нужно было делать! Я окликнул ее, но она не среагировала. 

Бросился к телефону и вызвал ее постоянного врача Эдварда Робинса. Он взял трубку и молча выслушал меня.  

− Постойте около нее. Если она придет в себя, то знает что делать. Сама или с вашей помощью. Если ничего не изменится, позвоните мне снова через десять минут. А вообще-то дела ее неважные. Полагаю, она вам об этом говорила. 

− Очень туманно. Не могли бы мы с вами встретиться?  

− В принципе это возможно, но сейчас взгляните как ее дела. 

На прежнем месте Эли не было. Дверь в ее комнату была заперта. Я постучал и окликнул ее. Она ответила довольно спокойно. Просила подождать минут пять-десять. 

Появилась, как ни в чем не бывало. Звонить доктору она мне не позволила – позвонила сама. В машине, криво улыбнувшись, сказала. 

− Извини. Бывает иногда. Я тебе говорила. 

− Хотелось бы побеседовать с Робинсом. 

Она ничего не ответила. Немного погодя, спросила. 

− Ты помнишь прошлую выставку? 

Откровенно говоря, темы искусства казались мне после только что увиденного какими-то малозначащими. Перед глазами стояла жутковатая картина. Лежащая на диване Эли с омертвелым лицом…. Но надо было отвечать. 

− Помню. По мне, так к искусству почти все там относилось только в том смысле, что было искусственно. Ничего из сферы прекрасного я там не заметил. Сплошной декаданс. 

− Сюрреализм – это совсем другое дело. Что до определения всего искусства двадцатого века упадочным, то это весьма сомнительное утверждение. 

− А кто это сказал? Но декаданс явно превалирует. Во всяком случае, создается такое впечатление. Или создают. 

− Ты у меня просто универсал. Не слишком ли продолжительно для декаданса? И когда, по-твоему, намечается ренессанс? 

Насмешливость в ее голосе начинала меня раздражать. 

− Я придерживаюсь того, по-видимому, в твоих глазах ретроградного убеждения, что прекрасное – неотъемлемая составляющая произведения искусства. Не эпатаж, не стремление к новизне ради самой новизны, не выбросы болезненного подсознания, а, прежде всего, красота, элементы прекрасного. А кроссворды и прочие загадки персональных кодов я предпочитаю в журналах. 

− Но в человеке наличествует иррациональное. Почему же отражение этого факта в искусстве не имеет права на существование? Что мы сделаем с Герникой? 

− Почему же не имеет? Безусловно, имеет, но оно не должно доминировать. Капричос Гойи и Босховские заморочки – первое, что приходит в голову. 

− И как у тебя с чувством прекрасного при созерцании Босха?  

Я засмеялся. 

− Или вспомни «Старуху» Родена. Выразительность необычайная, но где там прекрасное? 

− Однако эти идеологизированные выбросы были весьма незначительны в общей массе искусства. Сегодня, если судить по выставкам, этой массы почти нет. Остались одни выбросы. Усиленно пропагандируемые, кстати. 

− Но ведь человечество изменилось! 

− Конечно. Мне кажется, что рыночные отношения и тотальный либерализм в сочетании со СМИ скверно влияют на искусство. 

− Возможно, ты в чем-то и прав, но все же ты слишком консервативен. Жизнь, мироощущения меняются. Соответственно, и их отображения в сознании художника, в искусстве. Сюрреализм, кстати, является, чуть ли ни единственным направлением после обыкновенного реализма двадцатого века, которое в значительной степени традиционно, содержит в себе весомые элементы искусства прошлых веков, и как-то примиряет современность с прошлым. В нем много от Рафаэля, Леонардо, Караваджо. 

− Ты имеешь в виду, что если у отлично выписанного рояля, стоящего в пустыне на куриных ножках сидит пианистка, то лицо ее выписано в манере мадонн Рафаэля? Действительно. Преемственность налицо. Но все же в оценках психологов, наше нынешнее искусство отражает духовный кризис, который явно надвигается на мир. Сюрреализм действительно, по крайней мере, в лучших своих образцах, несет в себе элементы художественных традиций. Но все же нарочито выпячивается даже не столько иррациональное, но просто абракадабра. Как на твой вкус такое название картины: «Голова человека, следящего за полетом неэвклидовой мухи». 

Эли усмехнулась. На каком-то повороте ее прижало ко мне. Я обнял ее за плечи, и дальше мы так и ехали. 

Вечером у нас было весело. Парни мои расшалились, и Ненси от них не отставала. К тому же у них были гости – дети наших соседей. У Эли разболелась голова, и она рано легла спать. Воспользовавшись этим, позвонил доктору Робинсу. Я знал, что он крупный специалист в своей области, и имеет свою клинику. 

− Я слышал от Элизабет, что вы собираетесь в путешествие! 

Сейчас это не ко времени. Вы, если очень нужно, поезжайте, а она должна лечь ко мне в клинику. 

− Это серьезно? 

− Да. 

− Но она же вроде бы не плохо себя чувствует! – В голосе у меня звучала паника. − У нее плохие анализы? 

− Скверные. Она знает. Но если вы попросите, то поедет с вами. Повторяю, этого делать не нужно. 

В итоге я полетел один. 

_____ 

Остановился не в самой роскошной гостинице, хотя деньги для меня теперь существенной роли не играли. 

С профессором Диасом Розенцвейгом мы встретились в тот же вечер. На прощанье Эли сказала мне, что если нам как в прошлый раз не хватит денег, то мы с ней достаточно состоятельны, чтобы финансировать экспедицию самим. На следующий день, уже перед самым отъездом я обнаружил, что на моем счету появился миллион долларов! Размеры ее состояния были мне не ведомы. Как-то мы об этом не говорили. Но миллион – это впечатляло. Профессору я сказал, что добился финансовой поддержки от неких частных лиц. Поскольку экспедиция финансировалась теперь в значительной степени мной, то я как-то автоматически выдвигался в экспедиционной иерархии на второе после профессора место. Настроение у нас было приподнятое и планы обширными. Звонил Эли в больницу. Она сказала, что дела идут хорошо и скоро ее выпишут. Не исключено, что она к нам присоединится. Мне бы Робинсу позвонить! 

За день до отправления экспедиции я получил телеграмму за подписью профессора. « Элизабет умерла. Срочно приезжайте на похороны». 

___ 

Осознавать происшедшее я начал только в самолете. Если быть точным в определениях, то я не любил Элизабет, но был к ней искренне привязан. Сначала с приматом сексуальности, а потом преимущественно как к личности. Ее смерть была неожиданна, болезненна и неприятна, я бы сказал, с организационной стороны моей жизни. У меня был свой дом, семья, были (благодаря Эли) деньги… и все рухнуло. Деньги играли не самую главную роль. Тем более что она обо мне позаботилась. Да и вообще! Я молод, здоров, и на жизнь себе уж как-нибудь заработаю. Мне вдруг стало неловко оттого, что смерть Эли я оцениваю только с позиции своих личных проблем. Смерть Нел я переживал совсем иначе. 

Меня встретил Джон. На рукаве креп. Посидел около гроба и попытался прочувствовать смерть. Но мысль все время перескакивала на себя, на свои проблемы. Казалось, что они по сравнению с небытием? Интересно – это эгоизм или естественно? И я ведь умру. И около меня будет сидеть кто-то, задумываясь и грустя больше о своей смерти, чем о моей. Наверное, что-то существенное надо сделать для людей, что бы они искренне горевали о твоем уходе. 

На похоронах соболезнования принимали мы с Ненси. После церемонии один из новых знакомых спросил, ожидать ли меня как обычно в пятницу? (Карты и интеллектуальный треп.) Сказал, что буду. 

Двоюродный брат Элизабет спросил Ненси, не хочет ли она переехать жить к ним? «Хочу остаться с Фредом». Мне это было приятно слышать. 

На следующий день меня, Ненси, и еще нескольких родственников пригласили в адвокатскую контору для оглашения завещания. В небольшой комнате, обставленной строгой кожаной мебелью, кроме меня, Ненси, миссис Бетси и двоюродного брата Элизабет, Рольфа, не было никого. Несколько погодя зашел глава адвокатской фирмы, которая вела дела семьи. Состояние Элизабет оказалось весьма значительным. 100 миллионов было вложено в различные ценные бумаги, которые давали в среднем до семи процентов годовых! Весьма внушительная сумма даже после вычета всех налогов. 27 миллионов были размещены в нескольких банках, принадлежащих, как я понял, семье. Если не считать мелких дарений, то Эли завещала мне десять процентов ценных бумаг, половину банковских вкладов, и право пользования 30% доходов до достижения Ненси совершеннолетия, при условии, что я возьму на себя все заботы по воспитанию ребенка. Если же я не буду заниматься воспитанием Ненси, то эти 30% переходят к Рольфу, который станет опекать Ненси. Конечно, все это излагалось куда детальней и многословней, но суть была именно такова. Да, дом переходил в наше совместное с Ненси владение. 

После завершения процедуры оглашения завещания, Ненси официально спросили, с кем она хотела бы остаться жить? Со мной или с Рольфом. Держась за мою руку, она сказала, что со мной. После этого я подписал документ, уполномочивающий все ту же адвокатскую фирму вести все мои финансовые дела, и на этом процедура завершилась. На данный момент опротестовывать завещание никто не собирался. 

Рольф пригласил нас с Ненси на следующее воскресенье в гости. 

Джон вез нас домой, а я размышлял о своем новом статусе богатого человека. Мой годовой доход исчислялся теперь несколькими миллионами долларов, истратить которые лично на себя я был не в состоянии. Потребности мои, человека воспитанного отнюдь не в атмосфере материальной избыточности, весьма скромны, но зато открывались большие возможности финансировать раскопки…. Дальше мое воображение не шло, и это создавало в голове некоторую сумятицу. Ладно, нечего из этого делать проблему. Попробуй – выскажись о своих затруднениях вслух! Сочтут, что ты сумасшедший. Деньги – это же мечта всех людей! За них они готовы и на тяжкий труд, и на преступления. А тебе вот так попросту с неба свалилось. Не скажешь же, что ты их заслужил. Просто повезло. Спасибо тебе, Эли. 

Когда мы подъехали к дому, и Джон почтительно распахнул дверцу машины, я почувствовал, что теперь я хозяин этого дома, и судьба моего обслуживающего персонала тоже теперь зависит от меня. 

− Джон, передайте, что все остаются на своих местах. Миссис Бетси по-прежнему командует парадом и, в общем, все остается без изменений. 

− Спасибо, сэр. Сейчас же передам, а то все волнуются, сэр. 

Я разбирал бумаги Элизабет, когда ко мне зашла миссис Бетси.  

− Фред, вы теперь хозяин в доме. Я достаточно состоятельна, что бы жить, где пожелаю. Но в мои годы мне бы не хотелось менять свой образ жизни. 

− Миссис Бетси… 

− Зови меня просто Бетси. 

− Спасибо. Бетси, вы для меня главная опора в доме! Я с радостью воспринимаю вашу просьбу. Ваша роль в воспитании детей бесценна. Особенно в нашем нынешнем положении. Я хотел посоветоваться с вами по вопросам безопасности. Кроме новой сигнализации, мне хотелось бы, что бы в доме все время находился охранник. Когда Джон уезжает, в доме остаются только женщины и дети. У меня есть люди, которым я доверяю. 

− Что ж, это не помешает. Как Вы смотрите на то, что бы немного повысить персоналу зарплату. Скажем, на 10%? 

− Не возражаю. Джону на 15 

______.  

Вечером я отправился к Филу. Зал не был переполнен. Несколько человек «качались» на станках. Двое вели неспешный рукопашный бой. Витрина снова была разбита. Часа через два зал опустел. Я принял душ, и мы с Филом открыли по банке пива. 

− Как идут дела? – Фил неопределенно пожал плечами. 

− Кое-как перебиваюсь. Такому как я заработать прилично, не нарушая закон, довольно трудно. К бизнесу у меня никаких способностей. Идти в полицию у меня никакого желания. Вот мой китаец требует прибавки, а где я ему возьму? Он, действительно, стоит большего, но у меня нет возможности ему платить. Жаль, если уйдет. 

− Элизабет умерла. 

− Знаю. Переживаешь? 

− Как ты смотришь на то, что бы перейти ко мне на постоянную работу? С «пушкой» в кармане. 

− А на кого бросить зал? 

− Можешь вообще бросить. А можешь на брата. Будешь захаживать, если захочешь. Сем наверное не будет против. 

− А что Джон, уходит? 

− Да нет. Просто расширяю штаты. 

− И что ты мне хочешь платить? 

− Мне нужен дома свой человек, Фил. А за деньгами дело не станет. Мы ведь с тобой всегда отлично ладили! А о деньгах не беспокойся. У меня теперь куча баксов. Эли мне оставила весьма приличную сумму. Я мог бы нанять кого угодно, но твоя физиономия меня устраивает больше всего. Будешь командовать Джоном. А если понадобиться, наймем еще кого-нибудь. 

− Заеду к тебе завтра с утра. Посмотрю. 

Фил перебрался ко мне, и с тех пор мы всегда были вместе. 

______ 

В воскресенье мы с Ненси отправились в гости. Сначала нас видимо обозрели телекамеры. Потом дверь отворил дворецкий, но за ним уже стояли Рольф с женой и дочерью. Ненси убежала с женщинами, а мы с Рольфом уселись в гостиной за традиционным мартини. 

− Фред, вы теперь состоятельный человек! Какие, если не секрет, планы в отношении свободных денег? Вы уж простите мое вмешательство в ваши дела. Дело в том, что за всеми вложениями сестры наблюдал я. Если позволите, я продолжу в том же духе. Речь, прежде всего, идет о деньгах, лежащих мертвым грузом в банках. Я допускаю, что какой-то процент наличности вам может понадобиться для ваших экспедиций, но советую при первой возможности вложить деньги во что-нибудь более прибыльное. 

− Рольф, будем откровенны! Я весьма смутно разбираюсь в бизнесе, и буду вам очень признателен, если вы и впредь будете присматривать за моими финансами. 

− Кажется, вы опять собираетесь в экспедицию? 

− Да. Вы меня не одобряете? 

− Напротив. Надеюсь, вы не обидитесь, но когда я узнал от Эли, что она собирается за вас замуж, то ознакомился с вашей деятельностью весьма детально. Очень серьезные люди заверили меня, что вы с профессором занимаетесь нужным делом. Более того, я даже хочу предложить вам некоторую финансовую поддержку. О, я понимаю, что вы в ней, возможно, уже и не нуждаетесь. Но дело в том, что я собираюсь оставить бизнес и заняться политикой. Хочу выставить свою кандидатуру в конгресс. Для моей избирательной компании было бы полезным участие в финансировании такой экспедиции. 

− Разумеется! Никаких возражений! И если вы подскажете, мы с профессором упомянем об этом в нужных выражениях. 

− Благодарю вас. Чек пришлю по почте. 

− Скажите, ради чего вы идете в политику? Это нужно для вашего бизнеса, или попытка изменить что- либо в политике Соединенных Штатов? 

− Скорей второе. 

− У вас есть какие-то идеи? 

− Вот именно. Вы задумывались всерьез о будущем человеческой цивилизации? Назревает необходимость в больших переменах. 

− Вы имеете в виду, что масса глобальных проблем приближается к критической? Проблемы глобализации?  

Он с нескрываемым удивлением взглянул на меня. 

− Вот именно. Элизабет не зря восхищалась вашей разносторонностью. Беда в том, что капитализм даже в постиндустриальном обличии в развитых странах изжил себя, и проблем глобализации должным образом не решает. А пора бы. – В устах преуспевающего дельца с Уол Стрита все это звучало как-то необычно. 

− Вы полагаете, что история – это уже не стихийный процесс? 

− Она всегда была многоальтернативной. Полагаю, что теперь степень управляемости историческим процессом значительно возросла. Точнее сказать, возросли возможности управления, которые используются, на мой взгляд, недостаточно. Я, признаться, еще не в должной мере вник в проблему, но мои эксперты работают над этим. Кто-то из философов сказал, что задача состоит не в том, чтобы мир познать, но чтобы мир переделать.  

Я еле удержался от смеха. 

− Это сказал Карл Маркс. В одной стране вроде бы попытались это сделать, но кончилось, как известно, плачевно. И не без нашей помощи.  

Он несколько смутился и, разведя руками, выдал: 

− Но идея была первоклассная!  

Нет, он положительно сбивал меня с толку. 

− Вы сочувствовали Советам? 

− Ни в коем случае. Но я приветствовал саму идею управлять историей. А они там шли не тем путем и наделали глупостей. − Я что называется, развесил уши. Меньше всего, идя сюда, я ожидал беседы на тему о переустройстве мира. – А вы думаете иначе? 

Ему было хорошо за сорок. Мне только двадцать девять. Он со своими экспертами видимо всерьез взялся за эти проблемы. Мое знакомство с ними весьма поверхностно. 

− Я вижу, как мне кажется, проблемы, но очень смутно представляю себе пути их решения. Люди трагически эгоистичны и не дальновидны. Из истории мы знаем, что без основательного бития по головам они вряд ли пойдут на какие-либо серьезные политические изменения, а особенно, если они к тому же потребует каких-то весомых материальных жертв. Но в нынешних условиях, когда гром грянет – может оказаться уже поздно. 

− Вы совершенно правы. Но боюсь, что поступиться какой-то частью свобод и благосостояния в конечном счете все же придется. 

− Попробуйте сказать это своим избирателям.  

Он засмеялся. 

− Но когда кончится нефть или голодающие миллиарды Юга двинуться на сытый Север? Что тогда? Всемирное ядерное побоище?  

Вошли женщины, и мы перешли в столовую. За обедом Рольф спросил. 

− Вы не будете возражать, если на время вашего отсутствия Ненси поживет у нас? 

− Если Ненси захочет, то, пожалуйста. Ненси, ты как? 

− А нельзя поехать с тобой? 

− Милая, там довольно тяжелые условия. Я не хотел бы рисковать твоим здоровьем. 

− Я спрошу у тети Бетси. 

− Примите мое почтение, Фред. Дети очень привязаны к вам. У вас какой-то секрет в принципах воспитания? 

− Не думаю. Я их всех люблю. 

Через день я улетел. 

____ 

Сон был тягостен. Меня все-таки поймали и собирались повесить. Проснулся весь в поту. Ныло сердце и не хватало воздуха. Включил свет, измерил давление. Слава богу, новые аппараты позволяли это делать довольно быстро. Что ж, вопрос ясен. Сунул спасительную таблетку под язык и стал ждать. Минут через 15-20 должно полегчать. Тема размышлений на это время обычно одна, и проходит под девизом: «Если это неизбежно, то почему не сейчас?» Смерть – это выпадение человека из времени. Нечто, умершим не ощущаемое. Но существует еще процесс умирания. Очень противное состояние. Особенно, если длится долго. По-моему, я как раз в таком состоянии и нахожусь. Не так уж стар, но с сердцем серьезные нелады. В какой-то книге читал, что процесс этот психологически сложен, многоступенчат и т.д. Наверное. Одно могу сказать точно: он неприятен. Даже, если тебя и не гложут сомнения на счет разумности твоей жизни минувшей. Даже если ты веришь в воскресение Христово. Несогласным предлагаю попробовать. 

Стало легче. Не то, что бы прошло, но не сравнить! Кряхтя и чертыхаясь, оделся. Вывел машину и отправился выверенным маршрутом в сторону лесистых холмов. Буквально через считанные минуты уже сидел в своем кресле в склепе, и созерцал портрет Элизабет. Умница. Тонкий человек. Если бы не эта ее треклятая болезнь, мы жили бы с ней долго и счастливо. Эли очень много сделала для меня. Я имею в виду, прежде всего, деньги. Деньги, которые обеспечили мне свободу и независимость. Свободу поступков. Мне кажется, я не злоупотребил этими деньгами. 

С точки зрения расхожей морали я, несомненно, грешен, поскольку уже через неделю после ее смерти с кем-то был, но это всего лишь физиология. Изменил Эли, ее памяти я много позже. Но что поделаешь с жизнью? Она требует своего. Так уж получилось, что Эли нет, а я еще почему-то есть. И все у меня на месте. А женщины, ушедшие и пребывающие уже только в моей памяти, вовсе не требовали отречения от жизни. Они всегда желали мне только хорошего. Нынешней жене уже много лет, но если после моей смерти она захочет как-то устроить свою жизнь, замуж выйти (в чем я очень сомневаюсь), то разве я против? Пусть ей будет хорошо. 

______ 

Итак, я вернулся на юг, где, по словам профессора, только меня и не хватало для начала экспедиции. 

В самолете моим соседом оказался работник американского посольства. Рослый и веселый парень, с которым мы скоро перешли на «ты». Не знаю, чем он там, в посольстве конкретно занимался, но осведомленность о положении в стране проявлял завидную. Когда же узнал, куда конкретно мы собираемся направиться, изрядно посерьезнел. 

− Фред, я бы не советовал туда соваться. Напряженность в этих районах изрядно возросла. 

− В прошлом году там было абсолютно спокойно. 

− Да. Но, знаешь ли, все действительно течет, и, порой, довольно быстро меняется. Сейчас там партизанская зона крайних леваков. Можете запросто угодить к ним в заложники. 

− Ты считаешь, что они так уж не правы в своих требованиях? 

− Пожалуй, нет. Уж я-то знаю степень коррумпированности тамошних чиновников, нищету в провинции и моральный облик их военных. По части критики левые правы. Вот по части способов лечения своих социальных недугов у нас с ними большие расхождения. Социализм, который они хотят установить, как показал опыт, разрушает экономику, и по существу ничего не меняет. Разве что на первых порах. Кроме того, я не вижу на практике четкой грани между наркодельцами и левыми. У левых – это тоже важнейший источник доходов. В общем, мешанина страшная. Мы поддерживаем правительство только потому, что из всех местных зол – оно наименьшее, и не враждебно Соединенным Штатам. Но какое все это имеет отношение к вашим частным проблемам? 

− Боб, но почему я об этом раньше ничего не знал? Почему ничего не знает профессор Розенцвейг? Руководство университета? 

− В общих чертах знают. Можешь удивляться, но вполне возможно, что они уже договорились. 

− Кто с кем? 

− Университетское начальство с левыми. Или, даже, с наркобаронами. Не исключено, что ваша экспедиция повезет что-то для партизан. Медикаменты, например. 

− Но неужели я бы об этом не знал? 

− Если очень захочешь, то возможно и узнаешь. А если откажешься – сорвешь экспедицию. 

− Ты советуешь закрыть на все это глаза? 

− Затрудняюсь тебе советовать, но предупреждаю о риске. Официального запрета на поездку американских граждан в страну нет, но опасность уже есть.  

Я довольно долго «переваривал» услышанное. 

− Спасибо, Боб. Приму к сведению все, что ты сказал. 

− Буду признателен, если при возвращении из экспедиции расскажешь о ситуации в тех местах. Я даже дам тебе список вопросов, которые меня интересуют в первую очередь. У нас хорошие отношения с церковными властями. Настоятельница монастыря там преподобная Хуана – очень интересная дама. Начальник местного гарнизона – майор Вильянос, − изрядная сволочь и взяточник, скажу тебе. Есть подозрения, что наркомафия держит его в руках. Собственно поэтому его и перевели в этот район, где наркотиками пока никто не занимается. Что вы там собираетесь раскапывать? 

− В прошлый раз мы обнаружили остатки древнего храма. Поковыряемся. Может, найдем еще, что-нибудь интересное. Пока мы даже не знаем, что это за храм, какой эпохи? 

− Как у тебя с испанским? 

− Кое-как объясняюсь. 

− Тебе нужно пожить в испанской семье, или завести местную девочку. Могу даже порекомендовать. 

− Но мы же уже отправляемся!  

Он усмехнулся. 

− Не думаю, что это произойдет так уж скоро. 

Я вновь обратился к задремавшему Бобу, когда мы уже шли на посадку. 

− Дружище, признавайся, ты, наверное, в посольстве главный разведчик.  

Он ухмыльнулся. 

− Тебе скажи. 

− Небось, сегодня же затребуешь все материалы на меня. Но это не доставляет мне особого беспокойства. Вот если бы ты мог оказать мне одну услугу, то при случае, я, со своей стороны, постарался бы что-нибудь сделать и для тебя. Из досье, которое тебе пришлют, ты узнаешь, что кое-какие возможности у меня есть.  

Он снова ухмыльнулся. 

− А что надо? 

− Чтобы не досматривали мой багаж слишком внимательно. 

− А что там? 

− Личное оружие. Знаешь, в джунглях может пригодиться. Особенно в связи с твоей информацией. 

− Оно тебе не поможет. Скорей наоборот. 

− Не скажи. Все же два года в морском спецназе меня кое-чему научили. К тому же я намерен выписать своего учителя-сержанта на должность охранника. А вдвоем, поверь, мы уже кое-что. Но на рожон, конечно, переть не будем. Только самооборона, и в самом крайнем случае. 

− Стоило тащить сюда из Штатов оружие. Да я тебе тут хоть танк организую. За бабки, разумеется. 

− Ну, кто же знал, что мы с тобой встретимся! Но у меня там тоже не рухлядь. – Перечислил свой арсенал, чем вызвал у Боба уважительную мину на физиономии. 

− Ладно. Выпивка с тебя. Давай квитанцию. 

− Естественно! Это как минимум! 

И действительно. С багажом никаких проблем не возникло, что еще больше убедило меня, что Боб в посольстве не клерком работает. 

Боб оказался прав. Министерство внутренних дел задержало экспедицию на неопределенное время. 

Встречала меня на вокзале жена профессора Анна-Мария, которую я для краткости звал Ан. Бывшая студентка профессора. Младше его лет на двадцать. Стройная брюнетка. В лице что-то индейское. Поведала мне все нас касающиеся новости. Профессор в связи с задержкой переключился на другую работу – пишет книгу. Приглашает меня сегодня вечером в гости. Мне Ан нашла квартиру вблизи от университета, куда и везла сейчас. Разговаривали мы с ней на несколько странном испано-английском. Я к ней обращался по-испански, а она мне отвечала по-английски. Со стороны, наверное, выглядело забавно. 

Квартира была очень удобна и состояла из двух приятно меблированных комнат и балкона. Расположившись, не дожидаясь вечера, позвонил профессору. Ответила Ан, которая уже успела добраться до дома. У профессора затянувшаяся сиеста, так что все равно придется подождать. Потом позвонил Бобу на службу. Почему-то я был уверен, что неженатый Боб сначала пойдет на работу. Действительно. Договорились вечерком встретиться. Мне предстояло ставить выпивку! 

Нужна машина, и, было уже, собрался за ней отправиться, но вспомнил, что теперь я человек состоятельный и могу себе кое-что позволить. Позвонил в салон и попросил прислать ВМW. В ответ недоуменное молчание. Наконец к телефону подошел сам хозяин и сказал, что у них так не принято. «Приезжайте и выбирайте сами». Возможно, в этом был свой резон. Тогда я попросил прислать за мной машину. Снова замешательство. Нет, торговать они еще не научились. 

− На американский взгляд странно вы ведете коммерцию. Придется обратиться в другую фирму. – Это возымело. 

Хозяин торопливо заявил, что никуда обращаться не нужно и машина за мной сейчас выедет. Прождал больше часа, но никакой машины не дождался. Опять позвонил Бобу и поплакался ему на местный сервис. Боб почему-то обрадовался, и направил меня к одному парню из посольства, который возвращался в Штаты и просто мечтал продать кому-нибудь пару машин с гаражом. Заполучив машины вкупе с сердечной благодарностью соотечественника (одна из них как раз ВМW), позвонил домой в Штаты. Дома Фила не было, но в клубе я его застал. Согласился без лишних слов. По-моему даже с радостью. Потом договорился с профессором о встрече, и после обеда поехал к Диасу. 

Он был очень расстроен. Говорил, что не все еще потеряно и, возможно, кому-то придется «дать». Как я на это смотрю?  

Я сказал, что все зависит от суммы и согласия спонсоров. Выдумав мифических спонсоров, я уже вынужден был о них не забывать. Выступать в качестве мецената-миллионера мне почему-то не хотелось по многим соображениям. Потом подъехал Боб и был представлен. Побеседовав о разном, мы уже собирались отбыть, когда вошла Анна-Мария при полном параде. 

– Диас, ты не будешь возражать, если я присоединюсь к молодым людям, и мы посидим вечерок в каком- нибудь модном кабаке?» Мы с Бобом немножко растерялись, но Диас согласился раньше, чем мы успели прореагировать. Изобразили радость и отбыли. 

Ресторан, куда нас затащила Ан, назывался «Парадиз». Примерно через часок Боб откланялся, и мы с Ан остались наедине. Если бы эта молодая и привлекательная особа не была женой Диаса, так почему бы и нет! Я попытался перевести беседу в сферу наших с Диасом научных интересов, но это не нашло никакой поддержки. Тогда я попросту выдал текст, что супруг уже, по всей видимости, заждался и пора домой. В ответ Ан рассмеялась.  

− Знаешь, если я и вовсе не приду, он не очень огорчится. Только бы не было разговоров, порочащих его честь. − Взглянув на свои часики, добавила. − Если только в этом проблема, то поехали к тебе. Во всяком случае, еще пару часов у нас есть. 

Деваться было некуда. Мораль в данном случае тривиальна: не женись на красотке, которая младше тебя на двадцать лет. Со временем природа отомстит. 

На следующее утро Диас позвонил мне, но вопреки предчувствиям, по совсем другому поводу. Профессор предлагал не ждать разрешения министерства, а отправиться совсем в другое место. Правда, без него. Побывавшая там студенческая экспедиция утверждала, что обнаружила в некой пещере следы пребывания древнего человека. В свете дискуссии о заселении Американского континента в сравнительно позднее время, это открытие представляло бы огромный интерес. Лопес, его помощник, согласен ехать. Он отличный специалист. Еще с одним неизменным спутником профессора − Хуаном, следовало переговорить. Но тут, по-видимому, проблем не будет. Хуан во всех экспедициях профессора выполнял охранно-хозяйственные функции. Впрочем, если было нужно – брался и за лопату. Я был с ним в прошлой экспедиции, и мне расписывать его достоинства не нужно было. Главная проблема по профессору – это деньги. Если я добуду их у своих спонсоров (сверх предназначенного для основной экспедиции), то все остальные проблемы он берет на себя. Я ответил, что сегодня же позвоню в Нью-Йорк и незамедлительно извещу его о результатах переговоров. Действительно, незамедлительно запросил себя и решил, что требуемая сумма, в сущности, для меня незначительна, а посему спонсоры выразили свое согласие. Сидеть в городе и ждать разрешения бог знает сколько времени не интересно, даже если при этом развлекаться с Анной-Марией. Вечером прилетел Фил, а еще через два дня мы отправились поездом по назначению. 

____ 

Небольшой унылый городок в предгорье, который казался пустым, встретил нас жарой и пылью. Перемещаться дальше следовало на лошадях. Через пару часов Хуан эту проблему решил и, переночевав в каком-то сарае, поскольку никаких гостиниц или чего-то подобного в городке не было, мы на рассвете тронулись в путь.  

Проводник, которого Хуан нанял, готов был довести нас только до самого селения. Дальше мы должны были добираться сами, порасспросив местных жителей, которые, как я понял, любезностью не отличались. 

Пустынный ландшафт, изредка нарушаемый зарослями кустарников и одиночными деревьями. Почва серо-бурая. Дороги как таковой нет. 

Заночевали в какой-то лощине. После ужина сидели у костра и толковали о разном. Проводник сказал, что пещеры, в которые мы стремимся попасть, проклятое место. Там во времена войны с испанцами расстреливали людей, и их неприкаянные души до сих пор бродят по ночам. Мы с Лопесом переглянулись. Не их ли останки студенты приняли за нечто доисторическое? 

− Лучше бы не ходили туда. Уж сколько людей пробовало, но добром это никогда не кончалось. 

− Они поумирали, что ли? – Фил спросил по-английски, а я перевел. 

− Не они, так другие. Но всегда что-нибудь с ними нехорошее случалось. 

− В прошлом году была там группа наших студентов. Вроде бы все в добром здравии.  

Немного помолчав, проводник сказал: 

− Они выпустили оттуда зло. – Еще через некоторое время добавил. − На правом берегу реки деревня, но вместо старосты всем заправляет какой-то монах. Вроде христианин, но не такой, как все. Он там главная власть. А на левом берегу живут несогласные. Всего одна семья. Большая семья. Живут все вместе. Дом большой построили. Тоже христиане. Хорошие люди. Они как отделились – мирно стало. А с прошлого года все вроде озверели. С ружьями ходят. Сюда полиция приезжала – предупреждала ихнего попа. 

− И вы связываете это с посещением пещеры студентами? – подал голос Лопес.  

Проводник пожал плечами. 

− Сами посудите. Это завсегда так. Что-нибудь нехорошее случается непременно. 

Фил завернулся в одеяло и улегся спать. Хуан спал уже давно. На всякий случай решили по очереди дежурить. Мне выпало первому. Лопес продолжал сидеть, уставившись в огонь. 

− Лопес, я вижу, эти рассказы на вас подействовали! Вы верите в бога, в мистику? 

− Как вам сказать? В бога, пожалуй, не верю, но в нечто, стоящее над нами и как-то организующее мир верю. 

− Разве это, по сути, не то же самое? Просто вы как бы отвергли ритуальную компоненту. Но для таких как вы, она может быть и не нужна. Странно, однако. Вы ведь человек весьма просвещенный! 

− Просвещение само по себе не решает ни нравственных проблем, не вносит достаточной ясности в миропонимание вообще. Не очень-то добавляет миру ни доброты, ни ответственности. 

− Но все же содействует. Однако причем здесь пещерные суеверия? Это незнание порождает мистику, оккультизм. 

− Нельзя же с такой легкостью всегда отрицать некоторые многократно зафиксированные вещи! Отрицание непонятного, хотя и наблюдаемого – это всего лишь защитная реакция психики. 

− В отношении твердо установленных фактов я с вами согласен. Но их ведь не так уж много! К тому же со временем многое разъясняется на вполне научной основе. 

Вера в нечто мистическое – это не объяснение, а просто уход от решения. Это тоже психическая защита. 

Долго молчали. Наконец Лопес встал и начал устраиваться на ночлег. Уже лежа, пробормотал. 

− Разум всегда должен допускать наличие чего-то нового, неизведанного. А если он с ним встречается, то следует его изучать, а не «заметать под ковер». 

− С этим не поспоришь. Вот у нас есть шанс одно такое суеверие, одно неизведанное проверить.  

Он не ответил. 

Утром двинулись дальше. Кроме нас пятерых, с нами еще две лошади, навьюченные имуществом. Кроме Лопеса все вооружены. Я со своей супер-винтовкой. Пистолет тоже при мне. Ружья для Фила и Хуана достал Боб. С отдачей. У проводника что-то древнее времен второй мировой войны. 

Часам к двум мы въехали в редкий лесок, который постепенно густел. Еще через пол часика показалась река. Футов триста не меньше. Проехали с милю вдоль по берегу, когда проводник остановился. 

− Если хотите в деревню, то здесь брод и переходите на правый берег. Если к несогласным, то они ниже по эту сторону. Пещеры там. – Он махнул рукой влево. 

− Зачем нам в деревню? 

− Может, рабочих нанять захотите. Эти навряд согласятся. У них своей работы хватает.  

Расплатившись с проводником, решили в деревню не заезжать, и направились вниз по течению к «несогласным». 

Заметили нас, очевидно, еще издали. Двухэтажный деревянный дом, огороженный высоким забором. Из ворот вышли двое с ружьями в руках. Еще один ствол я заметил в окне второго этажа. Злобно лаяли невидимые за забором собаки. 

В переговоры вступил Лопес. Оказывается, он запасся письмом от ребят из прежней экспедиции, и это сразу решило все проблемы. Я не был в восторге от того, что Лопес утаил это от меня, но решил не обращать внимания. 

Нас устроили в чистом сарае и пригласили к обеду. Обед прошел без особой чопорности, но и без даже намека на какую-то развязность. За столом были только взрослые. Не считая нас, пять мужчин и пять женщин.  

После обеда были улажены без проблем все материальные вопросы, и мы отправились в свой сарай разбирать вещи. Вечером молоденькая девушка лет пятнадцати принесла нам на ужин кувшин молока, сыр и лепешки. Ко мне она обратилась по-английски. Акцент был сильный, но понять ее можно было вполне. Она учиться в колледже иезуитов, и просила разговаривать с ней по-английски, для практики. Пока мы ели, я попутно рассказывал ей про нашу экспедицию, про университет. Выразил удивление, что именно ее отправили учиться. Засмеялась.  

− Я способная. У меня это хорошо получается. Летом приезжаю домой и помогаю в работе. 

Расспрашивал ее про прошлогоднюю экспедицию, про пещеру.  

− Вы католики? – Она слегка замялась. 

− Не совсем, но выбора не было. 

− А те, за рекой? 

− Они сектанты. Держитесь от них подальше. Они на все способны. – Она сразу посерьезнела. – Их бог жалости не знает. 

Чувствовалось, что разговор на английском дается ей не легко. Увидев, что мы поели, собрала посуду и ушла, не забыв пожелать нам доброй ночи и по-испански, и по-английски. 

Немного погодя, зашел хозяин. Финансовые вопросы вроде были все урегулированы! Но он зашел предупредить нас в отношении деревенских. В прошлый раз студентов сопровождали солдаты. А сейчас нас мало и они могут доставить неприятности. Говорил уклончиво. Уходя, еще раз заметил, что нас предупредил. 

Утром после завтрака мы выехали. Хозяин послал с нами одного из своих сыновей – парнишку лет двенадцати. С ружьем. Дорога шла с небольшим подъемом. Вдали синели горы. Лесок скоро кончился, и мы ехали по бурой и сравнительно ровной пустоши. Наконец, часа через полтора добрались до подножья невысокого, но протяженного холма. На высоте примерно десяти футов зияли два больших проема. К левому вела дорога явно искусственного происхождения. По ней, слегка пригнувшись, мы въехали в довольно обширную пещеру, в которой можно было разместиться вместе с лошадьми. Мальчонка ускакал, а мы стали располагаться. Пока Хуан с Филом раскладывали вещи, мы с Лопесом осмотрели пещеру. В левой части чернел вход в низкий и извилистый коридор, который вел куда-то в глубь холма. В правой части в известняке было вырублено нечто вроде тоннеля высотой примерно футов в десять. Мы двинулись по нему, но ярдов через пять уперлись в завал, так что пришлось возвращаться. 

Пошли по левому коридору. Он был гораздо уже и к тому же скоро начал еще больше сужаться. Потолок тоже опустился. Пришлось пригибаться. Пол был очень не ровный. 

− Где-то он разветвляется, – пробормотал Лопес.  

И действительно, скоро мы обнаружили ответвление влево. Поразмыслив, продолжили идти прямо. Минут через десять подошли к выходу, заросшему кустарником. Выбравшись на свет, оказались на противоположном склоне холма. Ничего интересного. Обратно шли, внимательно осматривая потолок и стены. Судя по всему, коридор был искусственного происхождения. В одном месте на стене вырезаны еле видимые и малопонятные символы. Нам, во всяком случае, они ни о чем не говорили. На полу изредка попадались кости всевозможных мелких животных. 

Левое ответвление было еще уже и ниже. Через сотню футов пришлось пригнуться. Футов через двадцать коридор оканчивался небольшой круглой камерой. По середине находился полусгнивший столб, и вокруг него еще можно было различить следы костра. Это было странно, так как при отсутствии вентиляции тут можно было попросту задохнуться. Да и для горящего костра кислорода вряд ли было достаточно. На стенах и потолке никаких знаков. Только у самого выхода дотошный Лопес обнаружил полустертые цифры, из которых различить можно было только первые 1 и 8. Получалось 18… Это была уже современность. От интересующего нас древнего мира довольно далеко. 

За четыре дня мы изрядно перекопали главную пещеру. Нашли множество человеческих костных останков, но по уверению Лопеса, это были сравнительно поздние захоронения. Можно даже сказать, современные. Нашли и несколько плоских кремней, но чтобы назвать их рубилами или какими-то другими орудиями труда древних, нужно было иметь уж слишком богатое воображение. Зато нашли две расплющенные пули от мушкетов или чего-то подобного. Удивляло отсутствие остатков одежды. 

Сидя у вечернего костра, мы с Лопесом решали, что делать дальше? Можно было продолжать углубляться в главной пещере, а можно было попытаться разобрать завал. Кто знает, что там за ним. С утра решили заняться завалом. 

Но утро приготовило нам другой сюрприз. На костре, разведенном снаружи, варился утренний кофе, когда к нам пожаловали два всадника. За спинами у них торчали ружья. Я находился в пещере и быстренько взял свое ружье. Не слезая с коней, один из прибывших, чуть ли не давя Лопеса лошадью, спросил далеко не мирным голосом, что мы тут делаем, кто мы такие и кто нам разрешил копать в пещере? Стоя в проеме, я в тонах по возможности мирных объяснил, что мы экспедиция столичного университета, и что у нас имеется разрешение на археологические раскопки, подписанное министром внутренних дел и военными властями. Разрешение военного коменданта района у нас тоже имеется. Немного покрутившись вокруг, они потребовали предъявить им эти бумаги. У меня были ксерокопии всех документов, и одну из них я им передал. Сделал я это, преодолевая сильное желание послать их куда подальше, но здравый смысл возобладал. Все же я спросил, кто они такие? Это их почему-то чрезвычайно разозлило. Они начали еще энергичней дергать своих лошадей за поводья. Один из них, по-видимому, старший, выругался и заявил, что без разрешения их старосты ничего здесь трогать нельзя, и что бы мы немедленно ехали с ними. Я возразил в том смысле, что юрисдикция старосты на столь отдаленные от деревни места вряд ли распространяется. Майор Рамирес не говорил мне, что кроме него здесь может командовать еще кто-то. Небрежно сунув наши бумаги за пазуху, он заявил:  

− Получите свои бумаги у старосты. А с этими заречными лучше не якшайтесь. Вам же хуже будет. 

Развернув лошадей, они стремительно унеслись прочь. Из глубины пещеры вышли Хуан с Филом. Оба с ружьями в руках. 

Мы поняли, что пора сворачивать работы. Власти были далеко, а эти отнюдь не мирные поселяне могут разделаться с нами очень быстро. Нравы в стране всем известны. Но и любопытство наше было велико. Поэтому, наскоро позавтракав, мы принялись за расчистку завала. К концу дня напряженной работы мой лом провалился в пустоту. Но мы валились с ног от усталости. Лопеса, от которого в этой тупой работе было минимум пользы, направили для приготовления ужина. Поели и завалились спать. Первым дежурил Фил. Но в течение ночи не произошло ничего угрожающего. Едва поев, мы тут же кинулись расширять отверстие. При свете фонаря было видно, что тоннель идет дальше и что стены его чем-то облицованы. Еще через час в отверстие уже можно было пролезть, что я и сделал. Действительно, стены были облицованы камнем. На высоте примерно пяти футов из белых прямоугольных плиток по обе стороны коридора шли полосы. Нечто вроде фриза, причем на каждой плитке было какое-то изображение красного цвета. Да, это была действительно находка, достойная внимания. Присмотревшись, мы с Лопесом поняли, что на белых плитках изображены жуткие сцены истязания людей. Вот некто с бородой перерезает своей жертве глотку. Вот два, по-видимому, воина удерживают на каком-то столе жертву, а над ней нависает бородатый и горбоносый тип с ножом и совершенно очевидными намерениями. А, что бы не было сомнений, на следующей плитке изображено расчленение тела. И все в таком же роде, причем некоторые сцены явно повторялись. 

Пройдя еще шагов двадцать, мы очутились в большом круглом помещении футов двадцать в диаметре с купольным сводом. 

По середине зияло чернотой круглое отверстие – колодец диаметром футов в пять. От глубины его кружилась голова. У стен помещения располагались две каменные как бы лежанки. Под впечатлением только что увиденных картинок, я живо представил себе, как на них-то и производят все эти жуткие экзекуции. Возможно, я был не так уж далек от истины. Но что-то подсказывало нам, что нужно спешить и уносить поскорее отсюда ноги. Фил с Хуаном начали сворачивать лагерь, а мы с Лопесом фотографировали и подбирали осколки нескольких выпавших плиток. Кое-как заделали проход и очень скоро двинулись к своим гостеприимным хозяевам, которых не видели уже почти неделю. Ехали в напряжении потому, что ожидали в любой момент уже не двух, а пару десятков «гостей» с отнюдь не добрыми намерениями. 

Не доехав до леса, Фил остановил лошадь и показал нам на столб дыма, поднимавшийся со стороны усадьбы. Доносились еле слышные на таком расстоянии выстрелы. Конечно, в местные усобицы лучше не встревать. Мы скучились на опушке, не зная, что предпринять. Через некоторое время услышали, что кто-то бежит по лесу в нашу сторону. На всякий случай рассредоточились и приготовили ружья. Из леса выбежала Лусия. Та самая, которая говорила со мной по-английски. Увидев нас, она зарыдала и опустилась на землю. Я спешился и подошел к ней. Сквозь слезы и всхлипывания она рассказала, что сегодня утром на них напали сектанты. Отец велел ей бежать к нам, но она спряталась в кустах и все видела. Убили всех. Даже детей. Забирают скот, инвентарь, домашнюю утварь. Уцелела она одна. 

Мы молча слушали, пораженные дикой жестокостью. Она как бы дополняла только что виденные нами картинки на фризах подземелья. Лопес предложил немедленно уезжать. Я возразил. Может быть, там кто-то уцелел и нуждается в помощи? Фил и Хуан поддержали меня, и через некоторое время мы уже подъезжали к остаткам догоравшей усадьбы. 

Из одного окна свисал обгоревший труп женщины. Из-за сильного жара близко подъехать было невозможно. Фил подозвал меня и показал нечто бесформенное и кровавое. Это было туловище мужчины. Обезглавленное и с обрубленными конечностями. На пороге лежало обгоревшее тельце ребенка с разможженой головкой. Все. Я дошел до точки кипения. 

− Лусия, их еще можно перехватить? – Она не отвечала, молча глядя на пожарище. Потом, словно очнувшись, заговорила. 

− Наверное, можно. Они со своими телегами едут очень медленно. К броду. Выше есть другой брод, но с телегами там не пройти, а на лошади можно. 

− Я никого не зову с собой, но я хочу их на переправе встретить. А вы подождете меня на левом берегу. 

До верхнего брода добрались быстро. Фил и Хуан молча присоединились ко мне. Лопес с Лусией должны были ждать нас здесь, на левом берегу. 

Правый берег был сравнительно высокий. На месте, где можно было переправляться с телегами, высокий берег снижался, и проходила дорога к броду. По заверению Лусии другого места для переправы с телегами в окрестностях не было. Бандиты, как я надеялся, еще не проходили. Видимо, награбленное имущество сильно тормозило их продвижение. Бандиты. Какие же это бандиты? Мирные поселяне. В Христа верующие. Ненависть захлестывала меня. Но следовало спешить. Они могли появиться в любую минуту. Привязав лошадей, разбились на две группы. Фил с Хуаном залегли слева, а я справа от дороги. Еле успели. Обоз, окруженный всадниками в круглых черных шляпах, показался буквально через несколько минут. «Кажется, все-таки их бог против них» − успел я подумать и занял позицию. 

Изрядно нагруженные возы медленно въезжали в реку. Всадники с двух сторон поддерживали их, пытаясь противостоять течению. Видимо, это требовало изрядных усилий. Как-то не верилось, что эти самые люди только что, в сущности, ни за что убивали других людей, проявляя просто-таки зверскую беспощадность. Какая религия, какой бог могли позволить такое? И тут я вспомнил кровавых жрецов на фризе в пещере. Что ж, достойные продолжатели традиции. Но погодите! 

Когда передний воз достиг примерно середины реки, я выстрелил. Выстрела никто не услышал. И не только потому, что ружье мое было почти бесшумным. Река тоже шумела изрядно. 

Лошадь рухнула в воду. Всадники, не понимая в чем дело, кинулись ее поднимать. Вся колона остановилась. До них не было и шестидесяти ярдов. Мишень они представляли собой отличную. Державший вожжи на первой телеге рослый старик с седой бородой и крючковатым носом показался мне ожившим жрецом с одной из картинок подземного фриза. 

Он получил вторую пулю. В тот же миг открыли огонь Фил с Хуаном. Это было побоище. Я методично снимал их одного за другим. В меня даже не стреляли. Когда обойма кончилась, я немного пришел в себя. Надо было уходить. Две лошади, потерявшие всадников, выбрались из воды и брели по дороге. Схватив одну из них под уздцы, я побежал к своим лошадям. На встречу мне выскочил Фил почему-то с двумя ружьями.  

«Хуан убит». Рассуждать было некогда. Мы вскочили на лошадей и понеслись к верхнему броду. 

Что ж, я сделал все, что мог. Погони не было. Перебравшись на левый берег, мы обнаружили кроме Лопеса и Лусии еще и ее брата Педрито. Того самого, который сопровождал нас к пещере в первый раз. Как ему удалось спастись, я не знаю, но выяснять это не было времени. Лусиия и Педрито сели на пригнанных нами лошадей, и мы отправились восвояси с предельно возможной скоростью. Нас не преследовали. 

В городке я, прежде всего, отправился к военному коменданту. Записали показания Лусии. Я тоже добавил. Все мы расписались в протоколе, и майор Родригес обещал наказать преступников. 

Вечером Фил подал мне бумажник Хуана. Лопес, глядя в окно, сказал: «Его смерть на вашей совести». Я перевел его слова. 

Фил стукнул кулаком по столу, выругался и вышел из комнаты. Воцарилось тягостное молчание. 

− Лопес, я никого не принуждал. Это было делом совести каждого. Ваша совесть подсказала вам умыть руки. А он хотел отомстить негодяям. Как и я. Если вы скажете, что наши действия незаконны – это другое дело. Но добро и справедливость никогда не победят в этом мире, если у них будут слабые кулаки. – Он молчал. – Обо мне можете говорить, что хотите, но порочить имя Хуана при мне настоятельно не советую 

− А у вас нет ощущения, что это просто расправа, вызванная приступом гнева? Праведного гнева, не спорю. Они нецивилизованные дикари, а вы опустились до их уровня. Они заслуживают сурового наказания, по суду, после тщательного расследования. Ведь вы, в сущности, разделались с исполнителями. Отвели душу.  

Все, сказанное им, было справедливо. Я бы сказал, абстрактно справедливо. 

− Вообще-то говоря, вы, пожалуй, правы. Но ведь условия специфические! По сути, никакое право на этой территории не действует. Если не сделать то, что мы сделали, то это было бы торжество безнаказанности. В таких ситуациях действует право гнева. Мы осуществили возмездие. Насилие по праву гнева. Оно несовершенно. Порой и несправедливо. Полагаю, что последнее в данном случае не таково. – Он с сомнением покачал головой. 

− Может быть, в данном конкретном случае вы и правы, но ощущение от вашего поступка тяжелое. Они дикари, но вы-то…И это право гнева….Что-то новое в юриспруденции. 

− Скорей архаичное. Я отлично понимаю, подаваться чувству гнева следует далеко не всегда, хотя чувство это вполне естественное. Более того, чувство это переходяще, а закон по идее должен быть холоден, бесстрастен и справедлив. Но, повторяю, ситуация была чрезвычайная. 

− Может быть. Может быть. Я понимаю, что и вы рисковали своей жизнью. 

Уже на перроне, перед расставанием он подал мне руку и сказал.  

− Извините. По всей видимости, в нашем споре я был не прав. Иногда нужно прислушиваться и к своим чувствам. Мне следовало тоже пойти с вами, но я не умею стрелять. 

Трудно было понять, он действительно согласился со мной, или попросту не хотел портить отношений с финансовым источником. 

_____ 

В столице никаких заметных изменений. Разрешения министерства все еще нет. Мы с Лопесом сделали подробный доклад профессору. Наши снимки очень его заинтересовали. Лопес засел за отчет, а я за статью в журнал. Подробный доклад представил и Бобу. Выслушал меня молча, выражая свои эмоции в отдельных местах лишь покачиванием головы. К концу моего повествования он только сказал: «Закажи еще бутылочку». Немного помолчав, добавил. «Значить, попер один против всей банды!» Я уточнил, что не один, но он только махнул рукой. «Счастливо ты отделался, вот что я тебе скажу». Обещал связать меня с монахами на предмет устройства судьбы Педро и Лусии. И действительно, связал. Я был принят помощником епископа, который распорядился при мне о зачислении их в иезуитский колледж на полном содержании. Я тут же оплатил за год вперед. Он же обещал воздействовать на армию с целью содействия в «искоренении ереси». Редкий случай! Интересы клерикалов и мои совпали. Вообще, знакомясь с историей и нравами доколумбовой Америки, я все больше убеждаюсь в том, что нравы, привнесенные католиками, неизмеримо либеральней кровавых порядков, царивших в этих местах до их прихода. Симпатии мои к церкви не возросли. Но я стараюсь быть объективным. 

Уже на следующий день, экипировав ребят, я отвел их в колледж. 

Статья была готова через три дня. Моя фамилия по настоянию Лопеса стояла первой. Профессор написал обширное введение. В общем, все были вроде бы довольны. 

В последний вечер перед моим отбытием в Штаты Лопес зашел попрощаться. Впрочем, как только разрешение будет получено (если!), мы с Филом тут же вернемся. Боб обещал похлопотать, а это было весомо. Собственно, можно было ожидать и здесь, но я соскучился по своим детишкам. 

Сидели в креслах и потягивали очень недурное местное вино. 

Резко меняя тему разговора, Лопес спросил: 

− Так что, приходиться признать, что в легендах прошлого больше правды, чем способен признать современный рациональный разум! Зайдя в пещеру, мы таки выпустили какую-то порцию зла. Этого, я полагаю, вы отрицать не будете? 

− Но, как ученый, вы прекрасно знаете, что одного такого факта все же не достаточно, чтобы уверовать в нечто мистическое.  

Он помолчал, а потом заметил. 

− Мы уже говорили, что рассудок должен допускать возможность чего-то принципиально нового, неизведанного. 

− Но не обязательно все это неизведанное считать мистическим! 

− Конечно, не обязательно, но происшествие с нами все же говорит в пользу последнего. Вам не кажется, что наше миропонимание отнюдь не окончательно, и не обязательно отражает реальную картину мира? Ведь, возможно, существуют более глубокие причины явлений, не явные для ординарного разума. И если их найти и суметь ими управлять, то появится возможность влиять на происходящее, на мир явлений сегодняшних иным, более эффективным способом. 

Переход был слишком резок, и некоторое недоумение, по-видимому, отразилось на моем лице. 

− Я хочу сказать, − продолжал Лопес, − что всякая причина дает соответствующие следствия. Должен существовать определенный механизм взаимодействия этих причинно-следственных связей. Если этот механизм познать, то можно попытаться изменить причины и этим изменением воздействовать на цепочку последующих следствий. 

− Лопес, вы это серьезно? 

− В порядке гипотезы, которая многое объясняет. 

− Но, ведь, сразу возникает ряд сложнейших вопросов! И если на них не ответить, то вся ваша гипотеза не более чем игры разума. Во-первых, время. Причины были когда-то, а следствия, быть может, через тысячи и даже более лет. Сегодня их уже нет, этих причин, так на что же воздействовать? Но, предположим, они запечатлелись на каком-то неведомом нынешней науке носителе информации. Вечном носителе. Что это такое? Но, предположим, есть такой носитель. Гипотезы такого рода мне известны. Некое Вселенское информационное поле. Но, откуда следует, что эта зафиксированная информация о прошлых событиях-причинах способна сегодня подвергаться воздействию и, в свою очередь, воздействовать на эти, давно уже не существующие, причины? Тут, простите, без чуда не обойтись. 

− Но, может статься, что представляющееся сегодня чудом есть лишь мера нашего незнания, или просто невежества. Существуют люди, которые, в силу определенных способностей мозга, умеют отыскивать эти причины. Они обладают особым тонким чувствованием, неким внутренним озарением. 

− Дорогой мой, но это уже не наука, а шаманство. Убедительных доказательств таких предположений, таких фактов я не знаю. А будь они – мир науки перевернулся бы. 

− Что ж, может быть, когда ни будь и перевернется.  

Он засмеялся, и мы выпили еще по рюмке отличного вина 

− У вас, коллега, нет ощущения, что уж слишком вы консервативны? – Лопес вежливо улыбался.  

– Вам предсказали событие. Оно совершилось в точном соответствии с предсказанным, но, в угоду своим убеждениям, вы замечать это не хотите. 

− Нет, вы не правы. Я не просто заметил совпадение! В моей памяти оно сохранится навсегда. Но одно совпадение – это не статистика. И вы это знаете не хуже меня. А что до консерватизма, то он просто необходим и в жизни вообще, и в науке особенно. Это защита от потока малоубедительных, но очень, порой, ярких идей и концепций. 

Так мы интеллектуально развлекались, пока вино не кончилось. Он откланялся, а я принялся укладываться. Но тут позвонил Боб. 

− Фред, надо бы срочно встретиться. Давай через пол часа в Парадизе.  

Время было уже не раннее, но к Бобу я привык относиться серьезно, а потому не задумываясь ответил:  

− Слушаюсь, сэр! Прибуду незамедлительно.  

Когда я пришел, он уже ждал меня, прихлебывая нечто из рюмки. 

− Что случилось?  

Он спокойно допил свою рюмку, поставил ее на столик и развернулся всем корпусом ко мне. Я понял, что принял он уже прилично. 

− Майор Рамирес прислал бумагу, в которой обвиняет тебя и твоих людей в нападении на мирных жителей и массовом истреблении местного населения. Оказывается убийство «заречных» тоже твоих рук дело. 

− Вот сволочь! Не съездить ли и пристрелить этого подонка! 

Боб рассмеялся. 

− Вот тебе еще одно доказательство злонамеренности подлых янки. Я вижу, что ты вошел во вкус разделываться с негодяями! Но почему только с Рамиресом? Большинство остальных не лучше. Большинство людей вообще – изрядные сволочи. Или ты этого еще не заметил? Короче. Если ты хочешь в будущем благополучно пребывать в этой стране, то дело нужно замять, а для этого следует кое-кому дать. Здесь – это обычное дело. Твоя проблема в том, что они почуяли у тебя доллары. Я могу обеспечить твою безопасность до отлета самолета завтра утром. И то при условии, что ночевать ты будешь в посольстве. 

− Кому и сколько? 

− Кому – это тебе придется положиться на меня. А сколько? – он ненадолго задумался. 

− Думаю, трех «кусков» хватит. 

Я молча достал свою чековую книжку и выписал 5000. Передавая чек, заметил, что вовсе не настаиваю, чтобы отдавать им все. Он внимательно прочел, сложил его пополам и порвал. 

− Извини. Следов оставлять не нужно. Утром ты вполне успеешь в банк, а я, так уж и быть, приду тебя провожать. 

Он снова наполнил свою рюмку. Потягивал вино и разглядывал меня. 

− Не подумай Боб, что я люблю разбрасывать деньги. Но почему не сделать другу приятное, если это в моих возможностях? И сейчас, и впредь.  

Он усмехнулся. 

− Что ж, спасибо. Учту на будущее. Знаешь, а ведь действительно жуткая история! Не уверен, что на твоем месте я поступил бы так же. Ты преподал этим подонкам урок. Показал, что такое американский спецназ и американское оружие. Но ты здорово рисковал! – Наклонил голову и, не спуская с меня глаз, добавил. – Приятно отметить, что не все еще прогнило в нашем государстве, и благородные мстители есть не только на экранах. Кстати, не плохой сюжет для сценария очередного боевика. И что поразительно, все будет правдой. 

Уже в машине сказал: 

− В этом деле с Рамиресом у тебя есть мощный союзник. 

− Это кто же? 

− Глава местных католиков, епископ. С его помощью Рамирес получит хорошую нахлобучку.