В соавторстве с Арсением Платтом
                      *  *  *  
 Голгофу закрывали на ремонт, 
На брошенных крестах играли дети… 
И на вопрос «Зарежут, игемон?» 
Пилат, пожав плечами, не ответил. 
Он по ночам писал «Кто виноват?», 
Причём в стихах, и вовсе не для славы. 
Спаситель вызван Кесарем в сенат, 
Где осудил развратной знати нравы. 
Дискуссии оратор был бы рад, 
Но спорить Назарею стало не с кем. 
Проснувшись, закричали все: «Vivat!», 
Ни слова не поняв на арамейском. 
Он разбудил догадливых мужчин – 
Схватили суть по страсти интонаций, 
Сын Божий получил высокий чин 
И порученье плебсом заниматься. 
Он о таком мечтал десяток лет: 
Учить народ, себе готовить смену, 
И, чтоб завоевать авторитет, 
Трезубец взял и вышел на арену 
Для паблисити в бой вступить со львом, 
Взглянул ему в глаза с улыбкой прежде, 
Лев промурлыкал, завилял хвостом 
И  ноги стал лизать Га-Ноцри нежно. 
Без крови чах в упадке Колизей 
Недолго – расцветала оперетта, 
Иешуа средь дюжины друзей 
По вечерам ходил смотреть про это. 
За сотни лет прогресс был нулевой, 
Лишь гнусность терм сменила похоть саун. 
И Гибсон уговаривал Его, 
Чтоб в фильме о себе сыграл себя Он. 
Забыл Мессия, что его Отец 
Послал для соблюденья строгих правил, 
Не пас в трудах заблудших он овец, 
А стриг и на углях нередко жарил. 
Сей вариант был признан неспроста 
Бесперспективным и изъят из Яви, 
И на Голгофе римляне Христа 
Под свист евреев всё-таки распяли.