Вечером я подключил к телевизору камеру, ее – в электричество, отошел к дивану, рассмотрел картинку, уселся, поправил на столике стакан, потянулся за галетой, нашарил пульт…  

Пульта не оказалось.  

Я зажег свет, огляделся, сказал нехорошее, внимательно сделал руками по мебели. Первым под подозрение попал режиссерский складной стульчик, прозрачный насквозь прочным светлым деревом скелета. Его черная синтетическая спинка крупно вышита иудейским узором, именем владельца: мой неудобный важный стул. Под ним сандалии «Моисей» в первом песке за все лето, на нем футболка, старый пояс, блатные часы настороженно тикают.  

На диване, в диване, за диваном и под диваном ничего не было, было чисто – вчера пылесосил.  

Кухонная досточка, убирающаяся в стену – на ней я частенько ем – смогла предложить недопитый теплый сок, солнечные очки, синий лоскут мокрых плавок, очки на этот раз плавательные, жуткую газету «Субъектив», словом, общие по неподходящей тематике предметы, кроме не вписавшегося в набор пульта…  

Я живу спартански, я аскет. За собой слежу и мне удобно. Не ропщу, не дай Б-г не алчу, в гармонии с собой. Работаю не тяжело и уютно: центр, белый день, много встреч, зарплата. Короче, «бэсэдэр», как у нас говорят. В смысле «нормалёк». Дом у меня не большой, вернее, маленький, холостяцкий, в удивительно тихом загородном районе. Все под рукой, окошки, аппаратурка, шкафчики книжный и бельевой.  

То есть – я возвращаюсь к происходящему – пульт должен быть где-то в радиусе если не непосредственной мгновенной досягаемости, то на расстоянии нескольких шагов до спальни, но там его быть не должно, хотя… нет, там ему самое и место!  

Объяснюсь: в принципе я мог бы обойтись и без пульта. Все, что нужно было сделать, это нажать непосредственно на камере клавишу «Play», улечься на диван под идеальным углом, поправить столик, на столике – пачку сигарет, подхватить напиток, надкусить галетку, перемотать самое нача…  

Зараза! Нужен пульт.  

Я решительно направился в спальню, исполненный энтузиазма. Дверь плавно, с музыкально поставленным механическим шелестом отъехала в сторону. Самое шикарное в моем флигеле – это дверь в спальню.  

Таращился компьютер, настольная лампа белым орошала клавиши. К противоположной стене устало и пугливо жалась кровать – бабушкино наследство, гадом буду, зихрона ле враха старушке. Подушка стояла дыбом, тугая и взбалмошная. У ее основания розовела кокетливым бантиком и филигранными оборками «бирия», она же французская «жартьери», а проще говоря, – подвязка, мой подарок, дурачились. Комом валялось огромное полотенце. Пульта от камеры не было.  

Так, тревога явно не учебная. Без паники! Взгляд упал на крышку от аэрозоли со сливками, поднял колпачок с пола… О, это идея!  

Рванул в кухню: мимо дивана полтора шага через тридцать сантиметров прихожей – и уже там. Дернул раздраженно звякнувший холодильник. Автоматически прикрутил крышку к аэрозоли, оглядел блестящие полочки, пару йогуртов, майонез, полупустую пластиковую банку с огурцами, три полуторалитровые канистры холодного чаю, древнюю бутылка пива, яйца и джем. Чушь какая-то, откуда тут быть пульту от камеры, мы ведь и не так чтобы уж совсем, даже, вон, аэрозоль на место сунул, правда, без крышки… в ванной?  

Ванная – возможно. Душ сегодня был, и не один, и не только. Мало ли?! Два с половиной шага, обогнув столик, захожу. Свет не нужен, хватает из большой комнаты вполне.  

У раковины мыло, шампунь, мочалка. Халат на вешалке, в кармане – пусто. Шкафчик? Допустим. Она могла в нем оставить, хотя, кажется, в руки пульт не брала... Открыл – ничего.  

Я вышел и огляделся в состоянии крайнего недоумения. В квартире практически чистота и порядок, не считая последствий шестичасового пребывания неописуемой молодой женщины, чей еще не старый муж чинит автомобили с утра до вечера. Ничего из ряда вон выходящего мы себе не позволили, было шумно, весело, чувственно и много, хотя даже наш любимый пеньюарчик пострадал лишь незначительно и теперь остывал в шкафу.  

Благоверный Эвелины был мужиком понятливым. Она была у него вторая, а он у нее первый и, скорее всего, оба были друг у друга последними. Этот факт, свойственная его меланхолическому характеру некоторая апатия, а так же наличие малолетнего отпрыска заставляло супруга мириться с жизнью женщины, с которой он не был связан ничем, кроме штампа в документах и общим счетом в банке. О существовании меня он, мягко говоря, догадывался, но не конкретно меня, а некоего «кого-то», на кого Эви выплескивала свой неуемный молодецкий аппетит и темперамент, совладать с которыми единолично муж был не в состоянии, а я взялся со всей отдачей безответственного энергичного холостяка, не очень устающего на работе.  

К слову, муженек нас однажды встретил, расслабившихся после чудесной прогулки по набережной и направлявшихся в сторону ее дома. Мой несколько вычурный разговорный стиль, едва заметное пижонство в одежде, некоторую манерность в жестах и мимике, в комбинации с обескураживающей открытостью в реакциях, супруг со всей узколобостью совкового гомофоба отнес на счет моей, как это принято говорить, «нетрадиционной сексуальной ориентации», о чем признался в приватном разговоре с женой, приложившей нечеловеческие усилия для того, чтобы не заржать сохатому в лицо в качестве опровержения, и – состроив самое серьезное лицо, на которое она была способна – подтвердившей его подозрения.  

С той поры мы нагло перестали «шифроваться», шатались по городу, ходили вдвоем на море, а на редкие звонки мужа Эвелина, не смущаясь, сообщала, что она-де сейчас с Мишкой, мы еще малость поболтаем («руками и ногами» шепотом добавлял я, покусывая не занятое телефоном ушко), и она придет домой готовить ужин. Сказать, что все были довольны, было бы некоторым преувеличением, но и не довольные пока не объявились. Я творчески подозревал за собой плохую карму, но легкомыслие и весьма жовиальный нрав ее постоянно опровергали. Возможно, мне просто изредка и совсем немного иногда везло. Совесть у меня отбили в раннем детстве, предварительно отобрав большой красный трактор с резиновыми колесами, так что эта категория для меня непостижима, что, справедливости ради, невероятно облегчает жизнь со всех ее бесконечных нравственно-этических сторон.  

Что же мы имеем в сухом остатке? За несколько часов на территории общей площадью, рассуждая широко, два на два, да в четырех стенах и при крыше, в компании с парой взрослых человек без посторонних мог самопроизвольно исчезнуть, мистически дематериализоваться пульт от камеры, которой…  

Ага! Стильный чемоданишко фирмы «Panasonik», приткнувшийся к входной двери, порадовал глаз формами, излучал надежность. Эти не подведут, подумал я обо всех капиталистах одновременно и бзыкнул «молнией». Книжка, гарантия, ремешок, господи, чек. Понадеялся на индустрию зря, а пультом мы пользовались, это я не просто помнил, я мог это логически доказать.  

Везти дистанционку на море после всего мы не стали бы никак. Мы к тому времени уже успокоились, рассуждали довольно здраво, внимательно собирались, я даже нашел плавательные очки и не забыл белье, чтобы потом переодеться. За поздним обедом перед посещением закатного пляжа Эви сто раз ныряла в малиновую блеклую сумочку, могла бы обнаружить, а у меня с собой кроме кулька с полотенцем, жуткой газетой, трусами и крутыми «Speedo» с незапотевающими в воде линзами не было ничего. По дороге с моря мы нежно расстались, и я был дома через десять минут в шустром такси за воодушевленной беседой о войне с молчаливым водителем.  

Я дома был. А пульт нет. Не может такого происходить. Рыча проклятья почему-то в адрес китайцев, штампующих дешевку, я, как цунами, прошелся по квартире и добрался до кровати. Больше искать было негде. Словно предчувствуя неладное, подушка качнулась и бесшумно накрыла трогательно съежившийся розовый фетиш подвязки всей длиной пузатого тела.  

Итак, пульт был где-то на кровати. Или в ней. На сантименты эмоциональных сил не осталось. Я рывком поднял толстый матрас вместе со всем помятым на нем безобразием. Маленький пластиковый прямоугольник с кнопочками лежал на доске ближе к ногам, у стены. Как он там оказался я вспоминать не стал, тем более что мне это предстояло сейчас увидеть. Поскольку наводить порядок было все равно лень, я вернулся в большую комнату, закрыв с грохотом об косяк скользящую дверь спальни, методически выключил везде свет, шмякнулся на диван, подхватил напиток, надкусил галетку, щелкнул на пульте клавишей «Play», и уставился во все глаза на отснятое за день.