Стихи мне читал. Скрипучим голосом таким, Он стариковский у него был, голос-то. Откуда звону юношескому взяться у старожила над наличником? Я случайно зацепилась за краешек его жилья, паутиной называется. Думала, блестит что-то, зацепилась и осталась.  

Нет, нет ничего такого, ни мыслей скабрезных, ни касаний нецеломудренных, ни поцелуев под небесами. А небеса синели синевой загадочной, солнцем жарким грели, и я млела, таяла от слов его. 

Милая, ты услышь меня! 

Над окном живу. Льщу себя парою… 

Какое одинокое и мечттельное сердце не дрогнет от пылких признаний, и я подалась ближе к поэту. Я слушала всем телом, я впитывала все звуки, я вибрировала от новых строчек, я улетала в поднебесье бабочкой – я Влюбилась. 

И он, покрасневший от стеснённого дыхания, видя мое медленное, но неуклонное приближение к нему, не отрывал блестящих от волнения глаз и читал новые строчки: 

Ты для меня одна, 

Как сети пелена,  

Ты мой узор родной,  

будь же всегда со мной 

Буду! Я рванулась, влекомая настойчивым, но нежным призывом и, не рассчитав сил, натянула серебряную невесомую нить слишком резко для слабого сердца поэта 

Ах! Очаровательные в своем щетинистом облачении мохнатые лапки дрогнули и замерли: 

Если твои руки  

Вкруг меня сомкнулись, 

если твои губы 

губ моих коснулись, 

если вдруг в глазах твоих 

облака тумана 

это, значит, ты со мной 

о, моя желанная… 

*** 

Мам, мама! Смотри, паук мертвый, а муха в паутине рвется