|
|
Я смотрю в твои глаза
Синие.
В них деревья в серебре,
Инее.
Огоньки играют в них,
Светятся,
Словно солнышки,
и мне
Верится.
Что изнежится
Твоя зима,
- слюбится.
И желания мои
сбудутся.
А когда
придет Весна
светлая,
Улыбнешься ты,
Моя нежная
И посмотришь мне в глаза
Карие.
В них осенний листопад
Падает.
Золотая метель танцем
Кружится.
Ледяною коркой жгут
Лужицы.
Но теплеют холода
Осени,
Когда рядом глаз твоих
Просини.
Стянулось и навзрыд пошло.
Стрекочет воздух, россыпью рубашка.
В кустах ворона бережет крыло
И в зеркалах аллея-промакашка.
Остекленело, стихло. Через миг
Цвела дуга, дрозды во всю стучали
И солнце подрумянивает лик
Весны заплаканной вначале
Ветер призывно поёт
в ветках форзиции нежной,
кружит и манит в полёт
вслед за лучистой надеждой...
Утром сменяется ночь,
смотрит проталин глазами
радость...- отчаянье, прочь!
...Теплятся под образами
гроздья пасхальных огней...
...В ладаном пахнущем зале
в тихой мольбе обо мне ль
губы твои трепетали?
Поклонюсь тебе я в пояс,
- Уезжаю! – Уезжай...
Сяду в скорый, скорый поезд
и, – бежать! Бежать! Бежать!
Схлынуть талою водою.
Кануть черною дырой.
Спросит мама – что с тобою?
А я просто молодой!
Возвернусь. – Привет, пропажа!
Как ты? – В общем, хорошо...
Полыхнёт закат, оранжев,
как сплошной, сплошной ожёг.
И, с веселием и болью
оглянусь на те места.
Спросят дети, – что с тобою?
А я просто уже стар.
На тёмном вокзале толпились вагоны,
Сцепляясь без цели друг с другом, и – сквозь
Косые проемы виднелись колонны
Мерцающей станции. Сотни колес
Хрипели на рельсах. Железные стоны
Навзрыд громыхали и шли под откос –
Дома и деревья прощались без слез
С плывущим составом и запахом гари,
Гудками и скрипом, и шумом аварий,
И с теми, кому никогда не спалось,
За окнами потными в плотном угаре,
Чьи жизни по рельсам разъехались врозь.
Под светом прожекторов, бьющих лучами,
На миг озарилась небесная ось.
Товарный и скорый касались плечами,
Вслепую, без стрелки, меняя пути,
Года как часы промелькнули ночами,
А станции нужной никак не найти.
В одном направленьи из разных тоннелей
Катились вагоны на старый подъезд,
Мерцали в томленьи невидимой цели
Забытые тени в плацкарте без мест.
Старые стены касались краями,
Линией серой сходились вдали.
Черная горечь – моими губами –
Тихо стонала от вкуса земли.
Плотно зажатая жесткою хваткой,
Жизнь вытекала, как крови струя,
Бледная кожа краснела в прокладках,
Там,где свисали рубашки края.
Крыши сараев и голос глубокий,
Запах подгнивший холодного пня,
Боли пронзительной острые токи
Крепким узлом собрались у ремня.
Взрывом отбросило к сердцу осколки,
Двери открылись в запретный тоннель.
Теплая мгла сквозь стальные иголки
Мягко ложилась в сухую постель.
Смятое время давило на плечи,
Ныло в груди и висело в глазах.
Тихо гудел наступающий вечер –
Страхом дышал в неразгаданных снах.
Ветви деревьев сквозь окна росли прямо в дом,
Зелень густая собой прикрывала лучи
заходившего света.
Время казалось застыло и стало потом
Частью сухого прохладного
сонного лета.
В комнате мир поглощался и падал,
как в бездну, в последнем полете.
Воздух распался и таял, и влага
на листья легла зеркалами.
Звук тишины напряженно гудел на неслышимой ноте,
Сумрак, смешавшийся с белым рассветом,
парил над стволами.
Все отошло и утихло внезапно
в смятении кратком.
И растворился в дыхании
запах едва уловимых значений.
Дом под деревьями спал в сновидениях
миропорядка,
И уплывали желанья по водам небесных течений.
И дни проходили, и годы ушли,
Меня отодвинув в последнюю строчку,
Где ждал, что поставят последнюю точку,
Где рядом стояли, но внутрь не вошли
Пророки, артисты и демоны тоже,
И те, кто на них были просто похожи, –
Замолкли пред голосом той Тишины.
Мгновенье разбилось, и стали слышны
Бесшумные звуки Присутствия там,
Где раньше казалось наступит конец,
И кровь засочится из твердых сердец,
И слово подступит к дрожащим губам,
И с нёба на Небо молитва взойдет,
И стражи не станет у Первых Ворот…
* * *
Я забыл предпоследней лицо,
Имя тоже. Повторы, римейки...
Заедая конфеткой винцо,
Мы сидим tet-a-tet на скамейке.
Мне сценарий знаком назубок,
На коленку ладонь после пятой,
И про сердце больное стишок,
И про душу, что болью крылата.
У последней отменная стать,
Грудь и бёдра, и шея, и плечи,
Ей по делу – рожать и рожать,
А не бегать налево под вечер.
Я б с такою пошёл до конца,
Только семеро дома по лавкам
Ждут в тревоге с получкой отца,
И жена приготовила скалку.
Мне не сбросить проклятья ярмо,
И одно утешением служит:
Незамужних девчонок полно,
Как поэт, я по жизни им нужен.
.
* * *
" С клена падали листья ясеня…"
Между веснами и зимами,
Между днями и неделями,
Мы, подкошенные климатом
Или – с молодостью сделками,
Угодим в ловушки-клиники
Со стерильными сиделками.
Втиснут нас в белье казенное,
Окружат покоем-ласкою,
Косо в раму застекленную
Втиснут улицу ноябрьскую –
Контур некогда зеленого
Клена, впрочем, может, ясеня...
Днями, старые и хилые,
Будем холить свои травмы и
За здоровье нашей химии
Пить полезную отравищу,
А ночами, страшно длинными,
Будем звать своих товарищей…
Будем вновь трястись в вагончиках,
С третьей полкой, с потасовками,
Выходить на берег Омчуга*,
Пить коньяк с эстонкой стойкою
И с мальчишкой-мотогонщиком
с голубой татуировкою
(…и с той горы – ты как туда попал? –
Которую, на кой-то ляд, копал,
Ты так и не ответил мне,
пропал…)
Нам подлечат нервы в клиниках,
Нас откормят жены яствами,
Мы не будем звать и вскрикивать,
Но ночами будем явственно
Голос друга слышать в скрипе мы
Клена-впрочем-может-ясеня…
* Омчуг – река впадающая в р. Детрин, которая, в св. оч., является правым притоком Колымы
.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...740... ...750... ...760... ...770... ...780... 783 784 785 786 787 788 789 790 791 792 793 ...800... ...810... ...820... ...830... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|