|
|
Мне кажется порой, что мы фантомы.
Наш ДНК – простой программный код.
Мы с вами были в прошлый раз знакомы,
Чеширский, или Шрёдингеров кот.
Вы пили молоко, а может, виски,
я был контужен павшею звездой.
И досконально просчитав все риски,
решил предположить, что я живой.
Вы ухмыльнулись, не сказав ни слова.
Хер Шрёдингер уже включил отсчёт.
Не оставалось ничего другого -
надеть часы и двинуться вперёд.
Туда, где чёрных дыр дурная темень
собой рождает первобытный стиль,
в проём двери, куда уходит время.
И где начальный пункт его пути.
С ним удаляясь от своих истоков,
навряд ли стану ближе хоть на шаг
к чему-нибудь, что объясняет Бога.
К кому-нибудь, кто меньше, чем дурак.
Мои поля, увы, не для баталий.
Они для многоточной тишины.
Бумажный огород небесных далей
в чернильных грядках с кляксами Луны.
Достаточно одной ничтожной точки,
чтоб раскрутить Вселенной колесо.
Достаточно одной удачной строчки,
чтоб усомниться в нужности часов.
Мерцали звезды сквозь стекло
Лучами бледного накала.
Вино багрово растеклось
Вокруг разбитого бокала.
Был стол причудливо накрыт,
И вот десерт лежит в руинах...
А контур винный – словно Крым
На старой карте Украины.
2012
Пришли волхвы: какого х.я?
Все перевёрнуто. Луна
В тазу воды лежит, бликуя.
Мы тянем руки к ней из сна.
Стога и вилы над сосною
Висят у вечности в плену.
Сыр, истекающий росою,
С вершины смотрит на луну.
Все мысли спутаны. Казалось,
Земли и неба тождествО,
И наша молодость и старость...
Но наступило рождество.
И снова всё перевернулось,
На ноги встало, оглянулось,
Закукарекало, и вот
Звезда любви меж нас живёт.
Забрались в сад чужой Адам и Ева.
Им было лет по восемь с небольшим.
Никто не знал , что этот сад Эдемом
лет в сорок вспоминаться будет им.
Как сладко было маленьким воришкам
вкушать в кустах запретные плоды.
Тогда Адама звали просто Мишка.
А Евой дочь соседки Фариды.
В те дни они не верили, что смертны.
Напрасно их дразнил воздушный змей.
Был мир прекрасен без золы и скверны.
Под чистым небом голубых кровей.
Исчез тот мир... Стал сказочной планетой.
Так, будто вовсе не было его.
Засохли зёрна и плоды запрета...
Как вечности размазанный плевок.
Иногда казалось мне, что бог это свет.
Иногда казалось, что это любовь.
Так тени, движущиеся на стене,
Складываются то в это, то в то.
Я выхожу на свет, где всё равно.
Пусть не всё вышло, как хотел.
Другого не нужно теперь. Теперь
Мой сын готовится стать мной
Другим, и на моих глазах
Смотрит на первый осенний снег.
Пальцами мну сигарету,
важно смакуя скуку.
Я подчиняюсь правилу —
жить, чтобы просто жить.
Время меня исправило,
как паутина муху.
Но для души оставило —
«быть, или не быть…»
Если наступит завтра,
не избежать похмелья.
Завтра всегда разумно.
Даже в полярный день.
Завтра всегда находит
поводы для веселья.
Знает чем тешить новых
скучных своих гостей.
Бродит по краю света
лунный огарок ночи.
Над разомлевшим городом
зодиакальный нимб.
Шёл на четыре стороны,
чтобы в финальной точке,
сердцем стуча от холода,
снова увидеть Рим.
Здравствуй, мой город вечный
из миллионов склепов.
Долго же где-то шлялся
ты… Или, может, я…
Гости бросают кости
в очарование неба…
Чтобы не гасло пламя
звёзд твоего кремля.
Милая, ты не умрёшь.
Ты уйдёшь в зазеркалье.
Смерти нет.
Её просто не может быть.
Путь туда
это выход из детской спальни.
Смерти нет.
Есть потеря желания жить.
Милая, там за стеклом
вечный мартовский заяц
варит чай
из осколков мятежных лун.
Там цветёт
плод фантазий чеширских пьяниц -
блудный кот,
или попросту кот баюн.
Милая, ты будешь жить
в зазеркальном эдеме.
Не болеть...
Там и старости тоже нет.
Зеркала...
Изменяют пространство и время
Там закат
переходит за миг в рассвет.
Милая, нет... Тебе кажется...
Я не плачу.
Просто, я...
Не могу третью ночь уснуть.
На стене,
видишь, прыгает лунный зайчик.
Засыпай...
В Зазеркалье далёкий путь.
Я любовь на девок не меняю,
но меняю слезы на слова.
Никого ни в чем не обвиняю,
разве что теперь я понимаю,
что её я недоцеловал.
Скажет кто, ну что же здесь такого?
Много в мире страсти и огня.
Но они не знают Кондакова,
Вовку то есть, стало быть меня.
Я б сказал мадамам многим – Здрасьте!
Но сдержусь – за тайну, за мою,
вы меня, пожалуйста, не сглазьте,
я вернусь. Спою. И долюблю.
Ведь она мне, как душе – тельняшка,
как гитаре тонкий нервный гриф.
Только с ней душе моей не тяжко
целоваться, не договорив.
Только с нею я и есть с собою
на тарифе конском, но в ладу.
Оплачу любовь своей судьбою
все равно – в раю или в аду…
"...Видишь этот рубец?
Он оставлен слезой."
"... земная шваль: бандиты и поэты."
(Борис Рыжий)
Бандит, живи в стихах поэта.
Мне для тебя строки не жаль.
Мы, с точки зрения планеты,
Как ни крути, земная шваль.
Здесь камень стал метеоритом,
Подвалом – черная дыра.
Ты явно весь из палласита,
А я из веры и ребра.
Мой галактический обломок,
Без сил упавшая звезда,
Ты ночевал в траве у дома,
А дома не был никогда.
И потому так сохнут губы,
Горят от соли неземной,
Когда целую этот грубый
Рубец, оставленный слезой.
Я завидую,
Вашей тени.
В майский день,
неразлучной с Вами.
Только, я не Сергей Есенин.
Объясниться не смог стихами.
Двадцать лет, к Вам бегу,
из далёкого прошлого.
По Потёмкинской.
Через – три ступени.
Господи! Помоги стать,
на мгновение – её тенью.
Страницы: 1... ...30... ...40... ...50... ...60... 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 ...80... ...90... ...100... ...110... ...120... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|