-Джед, я не могу протиснуться, здесь узкий проход! – Ари стояла на коленях прямо на земле с увядающей травой и с трудом пыталась протиснуть голову в нору. 

-Давай, Ари, за мной! Если захотеть, всё получится, – уже под землей крикнул Джед и его пятки исчезли в отверстии, аккуратно проделанном кротом-вожаком. У Джеда предусмотрительно был закреплен фонарик на спортивной кепке, глубоко надвинутой на уши. Свет фонаря едва пробивал темноту. 

-Здесь темно и сыро, да ещё и скользко! – Ари брезгливо поднимала руки, отряхивая их и двигаясь вслед за своим парнем на четвереньках. 

-Ари, смотри, осторожней, здесь корни,- Джед просунулся по влажным корням вперед и упал в большое подземное углубление. 

-Ой, Джед, корни ореха сплелись с березовыми, – падая вслед за Джедом вскрикнула Ари. 

-Так вот почему берёзовый сок был таким вкусным, а орехи крупными, девочка моя!- Джед оглядываясь положил Ари руку на плечо и притянул девушку к себе. Она склонила голову ему на грудь и, слушая его сердцебиение, прошептала:- мне страшно, Джед, страшно! 

-Но мы же хотели узнать, как живут кроты, почему они портят столько растений в нашем саду. Может, удастся с ними договориться, правда, крошка? – Джед нежно взял её за подбородок и чмокнул в носик, покрытый испариной. Лицо Ари зарделось румянцем, а едва заметные веснушки вдруг стали темными; красивые каштановые волосы падали с плеч, а карие с рыжинкой глаза сияли. 

-Эх, ты, рыжик, пошли вперед!- Влюбленно глядя на девушку, сказал Джед. 

-И ты это называешь пошли!? – Засмеялась Ари, встряхивая упругими локонами.- Джед, я вижу в стороне свет, свет там, быстрее! – Они устремились к свету. Теперь уже не нужно было ползти, помещение позволяло встать путешественникам во весь рост. Перед ними открылась странная картина. По центру подземелья стоял стол, за ним на резных стульях сидели кроты в черных фраках от мала до велика и играли в карты. Игру распознать было трудно. Каждый крот выкладывал на центр стола карту, сопровождая это действие учтивым кивком головы и поворотом в сторону рядом сидящего игрока. И так бесконечно продолжалось по кругу. 

Было странным и то, что они даже не замечали присутствия смелых гостей, не ощущали посторонних земных запахов. Степенная игра слепых, строгие костюмы, галстуки-бабочки создавали эффект некоего ритуала. 

Джед-,-прошептала Ари, ты видишь, вон там, малышу- кроту плохо,он съехал со стула, он сейчас упадёт, его даже не замечают игроки! 

-Все будет хорошо!-Сказал Джед, подхватывая едва теплый черный комочек подслеповатого существа.-Бежим, его надо спасать! 

-Скорее в дом, дорогой, – уже на поверхности земли, протискиваясь сквозь узкий вход, – крикнула Ари, – скорее! 

-Вот тебе тёплое мокрое полотенце, бери же, Джед.- Ари вздохнула и на выдохе проговорила:- господи, хотя бы получилось, хотя бы! 

-Да, я знаю, так выхаживают собачьих щенков, сейчас, – Парень усиленно растирал кротёнка и дул ему в мордочку. Крот вначале дернул лапками, затем тяжело выдохнул; его, прежде вздутый живот, подтянулся, а крохотное животное с особой силой пыталось вырваться из рук. 

-Понесли его в нору,-Ари умоляюще смотрела Джеду в его удивительно синие глаза. Они вышли из дома, Ари мелко семенила за широко шагающим любимым парнем. 

-Какая у него шерстка блестящая, – тараторила она,- как им удается под землёй так сохранять ее? Милый,- вдруг осенило её, – неужели из них шьют шапки!? 

-Не знаю, – буркнул Джед и просунул крота на длину своей руки в подземное отверстие. Поднялся с колен, отряхнул, ставшие грязными за время приключения, джинсы и сказал: – Зачем же мы его спасли, Ари? Затем, чтобы он весной объел корни нашей молодой груши, которую мы посадили в знак нашей помолвки!? 

Они долго молчали, глядя в одну сторону. И одинаково думали, что всякий в этом мире заслуживает помощи. Всякий. 

Палиндром выделенной фразы: Всякий помощи заслуживает в мире этом, что всякий?Думали одинаково и в сторону одну глядя молчали долго они. 

ФАНТАСМАГОРИЯ.Из литературно-художественного сборника "Ностальгия" 

Ninaart.27октября 2009 

КАРТИНКА :просторы интернета 

Когда еще время было, и было удивительно, как его хватает на книги и вязание крючком, на детские вопросы и взрослые ожидания, когда оно летело , но ты мог проводить его взглядом, наполненным внимательным ожиданием отклика изнутри. Чем угодно: ворчливым бормотанием скрипящих ставен, или неурочной половицей просевшей доски, а может , утренним пением птиц, там внутри себя, на ветках нервных деревьев, выросших в ветреный сад души того, кому ты это время можешь не просто отдать, 

а наполнить... 

Это было время воздушных пузырей из мыльного раствора общения без обязательств, с тайнами первого узнавания, мурашками затянувшейся тишины, закладкой сбившегося дыхания, на двойственной трактовке оборота. 

Там была тонкая тональ радужного переменчивого угла зрения, все время обтекающего далекое и интересное пространство чужой мысли, прорастающей в твоих деревьях красивой осенью города. 

Там на одно свое слово ты ждешь десять, а получаешь, одиннадцать. Там ты еще не жалеешь, что ты не художник, а ограниченный служитель семантики. 

Там твои птицы слов, еще умеющие летать 

без постороннего взгляда. Ты уже никто, но еще некто, которому можно больше, чем хочется, а нужно меньше, чем могут дать...И ты не выжимаешь до последней капли свое самолюбие на скатерти чужих одиночеств, а оставляешь под тарелкой записки на манжетах, 

обрывая которые, можно играть и не натягивать рукава на локоть сожалений обо всем, что тебе уже или еще недоступно. Там легкость граничит с влюбленностью, того времени, когда ты сам себе еще не признался, что снова болен. И более, чем. просто болен. Ты просто неизлечим... 

Но это время года тебя, к сожалению не вечно. Мыльный пузырь – субстанция жизни, воплощенной в миг...Может быть между прошлым и будущим. А скорее, между твоим и любимым. взглядом. 

Сфера воздушного потока... 

Как раньше мягкая магма и газообразный шлейф Земли твердели, создавая Землю, чтобы уставшие от полетов души, могли обосноваться на практикум по выдавливанию из себя вдохновения, так и отношения, переходят от эфемерности ,в состояние видимой прочности...От мыла к резине или латексу… 

Детский шарик надутый обычным воздухом, методом реанимации хмурого настроения – это дом для твоего внутреннего мира, немного подвижного, возможно большего, иногда разреженного или уставшего. Если вокруг тепло , то и мир, как вселенная расширяется и шарик становится незаметно больше, в холодное время чувства, он сжимается, но зато, резина приобретает маленькую дельту маневра, как память для разгона и возможно будущих перемен...  

В это время происходит приручение желаний к побегу...Смена пространства , скольжение по верхам из страха привычки или неприятного повторения заезженной ситуации, постоянно гонит шарик над землей, и если ниточка в добрых руках, то ему ничего не грозит, кроме случайной острой ветки или резкого перепада температуры, со шкалы хорошо до безумно хорошо...Потому что жизнь шарика обычно оканчивается форс-мажором. Это настолько громкий хлопок дверью, как будто невидимое противостояние тихушечным сапам англичан, затаившим в прощании какую-то давнюю обиду. Потому что в искусстве уйти незаметно их всегда обыграют кошки. 

Уходящие насовсем. Чтобы не обременять любимых хозяев печалью прощаний, а просто оставить в известной неизвестности, с дельтой не боли, а может просто потерялась и еще вернется… 

Воздушные шарики не предназначены для крепостей, их королевство и родина, высокое небо и свободное пространство, даже если это маленький пустой горшочек от меда неправильных пчел...Его жизнь немного дольше, чем у мыльного пузыря, и именно за эту длительность и устойчивость существования, сфера лишилась радужного танца Шивы. 

Красота и время всегда на земле находились в непреодолимом противоречии друг с другом. Эта невидимая глазу война, протекала на самых разных площадках и нишах мира. 

Но однажды и эта сфера заканчивает свой путь отношений...Так заканчиваются слова и остаются вечные якоря мысли – нужно просто знать, что Ты есть… 

И по закону геометрической реинкарнации бывший надувной шарик, попадает в добрый мир стеклодува...И становится елочной игрушкой... 

Резину сменяет зеркальный драйв темно синего цвета, запах детства и хвои, и ощущение калифа на час... 

Потому что после праздника наступает год буден, когда нужный и блестящий прячется вместе с мишурой и звездой на верхнюю полку кладовки...Потому что почти всегда, неконтролируемый взрыв радости оканчивается затяжным приступом одиночества...По неизбывному принципу и синдрому контраста. 

В твоих руках я прошла обратный путь... 

Ты нашел меня разбитой елочной игрушкой... 

А сделал радужным мыльным пузырем...и теперь каждое утро..даже не проснувшись..первое, что я ищу ...твое терпкое дыхание... 

С привкусом кофе и запахом полыни... 

Художник укравший цвет моего сердца… 

Когда еще было время… 

Мама у Нади была немкой с Поволжья. Ее сослали во время войны в Казахстан и она работала разнорабочей на железной дороге. Маленькая женщина с большими серыми грустными глазами. На таких мадоннах и была построена железная дорога до Урала и Москвы. 

Надя была тоже хорошенькая с правильными чертами лица, копной волнистых волос, маленького росточка. 

Жили они в интернациональном бараке, где обитали немцы, казахи, корейцы, чеченцы, армяне, русские. Двор был шумный и дружный. 

Летом дворовые старшеклассники всех национальностей всегда на товарняках «зайцами» ездили за степными тюльпанами и пасленом. На этот раз увязалась за ними и Наденька. 

Товарный поезд со скрежетом затормозил как раз у барака неподалеку от переезда. Дети взобрались на последнюю площадку поезда и прихватили с собой Надю с алюминиевым бидончиком для паслена, – пообещала маме собрать начинку для вареников. 

А в степи, усыпанной красными тюльпанами, на одном из разьездов, сошли с поезда и удрали в степь подальше от машинистов, размахивающих на них кулаками. 

Набрали тюльпанов, паслена и стали за рвом у путей ждать поезда в обратную сторону. Мимо ,один за одним, пролетали без остановки пассажирские поезда, а товарняка все не было.  

Глубоко ночью появился, но не остановился, а медленно со скрежетом тянулся через переезд. Дети на ходу запрыгивали на ступеньки, а у Наденьки не получалось,- высоко! 

-Брось бидон, хватайся за ступеньку! Мы тебя подхватим, брось! 

А Наденька бежала за поездом и еще крепче прижимала бидон с пасленом к груди, обильно поливая его солеными слезами. Ее черные длинные косы при беге тяжело хлопали по спине. Тогда Витька Серов, высокий юноша-красавец, наклонился , схватил Надю за косы и втащил на первую ступеньку. Счастливая Наденька даже не вскрикнула от боли. 

Но ночной поезд оказался каким-то странным, возле их дома не затормозил, как обычно, опаздывал ,видать, и дети спрыгивали на ходу, перекатываясь с насыпи. 

Прыгнула и Наденька, не отпуская бидона от груди. Прыгнула головой вниз…Сильнейшее сотрясение мозга… 

С тех пор и жила, потеряв ум и память. Не мылась, не чесала свои роскошные волосы, перестала ходить в школу, потолстела. И все рассказывала соседям, что к ним по ночам кто-то в форточку лазает, а она их всю ночь отгоняет… 

Соседи сочувственно кивали головой... 

Будучи взрослой, я проездом с Украины остановилась у них переночевать. На рассвете проснулась от пристального взгляда. Передо мной стояла Наденька и шептала:"голоса мне приказали тебя, подруга, убить! Но не сказали КАК!" 

Это меня и спасло...