Родилась Пешка пешкой... Со слегка кривоватым боком... Ну, такою выстругали... Брачок-с... Если это маленькое уродство бывало замечено, то оказывалась она почему-то не на е-2, а в конце строя, около туры... Вдалеке от короля пешкам совсем скучно: или срубят на втором ходу, или так и останешься стоять на месте до самого мата... Впрочем, как всякую пехоту, рубят пешек повсеместно и складывают трупики штабелями...  

Зато тут, на задворках истории, можно туру подразнить. «Я ладья!» – орёт она, обижаясь... А вот благородный ферзь настолько силён, что даже намёки на противоположную сексуальную ориентацию переносит спокойно.  

Однако пешечка со слегка кривоватым бочком одухотворена и в своём несчастье. У неё появилась цель: стать королевой. Ничего, что король гомик. Зато какой офицер сегодня стоит справа!  

И пешка начала работать... Шаг за шагом, проявляя адское терпение и свершая достойные рая ратные подвиги, в конце концов достигла маленькая амазонка противоположного края, – ура!  

Какое там ура...  

- Вот это королева?! – весело рассмеялся ферзь, – Которая пашет, как лошадь?! Хорошая коняшка получится, к тому же она теперь и нужнее.  

И действительно, несправедливый Бог, который смотрит на всё происходящее сверху, сделал из пешки коня... Ей, конечно, не привыкать...  

Н-н-н-н-но!!! 

Глупые поступки – привелегия мудрецов.  

Сколько волка не корми, он всё равно поступит правильнее человека.  

Всегда есть выбор: глупость или дурь.  

Ум ограничен, а глупость безгранична.  

Бесконечно только одно – человеческая дурь.  

Я здесь оставил абсурдные шуточки, а если серьёзно: человеку надо давать не «образованство», а воспитывать его и готовить к профессии, к которой он предрасположен. 

ОДНА  

Тёплым солнечным днём она плыла по реке, рассекая руками  

тёплую воду, наслаждаясь ощущением покоя. Вдруг её ноги, а потом всё тело закрутило в каком-то бешеном потоке и потянуло вниз. Она суматошно заколотила руками, выныривала, судорожно хватая ртом воздух, но её опять засасывало вниз, под воду. Задыхаясь, хотела крикнуть: «На помощь!»,но вода хлынула в рот, гася сознание. Она вздрогнула и проснулась. Сердце бешено колотилось в груди, и она услышала исчезающее эхо от собственного крика. –Жива! – подумала она радостно, а потом повторила вслух: «Жива…»  

Взглянула за окно, – ветер гнал по небу тучи, как пастух стадо, подстёгивая их хворостиной. На карнизе два серых облезлых воробья безнадежно стучали клювами по металлу, надеясь найти хоть крошку хлеба. –«Вот так же и вчера. И позавчера»,- сказала она и не узнала свой голос – хриплый, глухой. Прошлёпала босыми ногами к зеркалу – помятое лицо, тёмные круги под глазами. Махнула расчёской по волосам, растянула губы в улыбке, расправила плечи и сказала нарочито весело: – «Я божественно хороша!», – и заплакала. Как бы вторя ей, заплакал дождь за окном, забарабанил раздражённо по стеклу.  

Снова нырнув в ещё не остывшую постель, стала думать, почему ей так плохо. Может от безделья? Но делать ничего не хотелось, да и сил не было, – устала от пустых, похожих один на другой дней, от мучительных ночей, не согретых ничьим дыханием. Лишь однообразное тиканье часов, напоминающих о том, что дни идут, а ничего не происходит. Подумала: -«Жизнь долго идет вперёд, но быстро заканчивается».  

Берёзки стояли, прибитые дождём, с ветками, повисшими, как уши нашкодившего щенка. Отсыревшее небо втекало в окно, наполняя комнату тяжёлой влагой.  

Она зябко повела плечами и решительно направилась в ванну. Опрокинув полфлакона геля на мокрое тело, она стала растирать себя руками, вдыхая будоражащий французский запах. После горячего душа накинула на себя махровый халат и пошла в кухню. Чашка ароматного кофе и тосты с маслом и джемом взбодрили её. Уютно устроившись в кресле с ногами она взяла в руки «Голубку» Зюскинда. Прочитала и задумалась: «Может быть, я, как герой книги, тоже одержима паранойей? Откуда во мне эта тревога, этот хватающий за горло страх? Хоть бы позвонил кто-нибудь…» Но телефон молчал, стыдливо накрывшись трубкой.  

Ого! Уже 3 часа дня. Приготовить обед что ли? Она подошла к холодильнику и достала холодную куриную ножку, без аппетита пожевала и опять опустилась в кресло. Глаза тоскливо уставились на голую безжизненную стену. «Надо бы повесить какую-нибудь весёленькую картину, репродукцию импрессиониста типа Моне или Ренуара», – лениво подумала она. Полистала журнал Космополитэн», прочитала статью «Стресс – враг N1». Прошептала: «Я и без вас это знаю, но как побороть этого врага?» Найти причину стресса? Но она знала эту разрушившую её до основания причину.  

Она работала с ним в одной фирме. Это был всегда подтянутый, уверенный в себе, умный и сильный самец. Всегда неизменно вежлив со всеми, улыбчив, но близко к себе никого не подпускал. Она только издалека смотрела на него, и в груди всегда что-то блаженно замирало. Видимо, её глаза были слишком выразительны, так как однажды он пригласил её в театр. Она не помнит, какой это был спектакль, в голове был туман, и она тихо умирала от счастья возле него.  

Потом была первая ночь с ним, потом вторая, третья, четвёртая… На цифре четыре счёт оборвался, потому что после этой ночи был день её рождения. Пришли коллеги по работе. Она веселилась, пила много шампанского, танцевала, как вдруг заметила, что он исчез из её поля зрения. Помедлив немного, она заглянула в соседнюю комнату, но там никого не было. Пошла в кухню, где почему-то не было света, и дверь была закрыта. Сердце резко прыгнуло вверх и провалилось в пустоту. Войдя в кухню, она увидела два слившихся в поцелуе силуэта. Это был он и…её лучшая подруга, с которой они дружили со школы. Щёлкнул выключатель. Он, сощурившись от яркого света, спокойно сказал: «Ты напрасно это сделала. Не пожалела бы». Эта фраза разделила её жизнь на две части – на то, что было, и на то, что сейчас.  

Сумерки неслышно и боязливо вползли в комнату. Ей не хотелось яркого света, и она зажгла свечу. Тупо смотрела на пламя. Свеча плакала восковыми слезами, но её глаза были сухими. Вокруг носились обрывки её мечтаний, её снов, носились беспорядочно, не задерживаясь ни на чём. Свеча вспыхнула и погасла.  

Темнота. Тишина.  

                                      "Философия и поэзия стоят на разных вершинах, но говорят об одном и том же"  

                                        Мартин Хайдеггер  

Попробуем догадаться о чем. Вернее, не догадаться, а поразмыслить. Почему Хайдеггер выбрал эту метафору (вершины)? Что видно с этих вершин? Почему это вершины? Почему разные? Философия и поэзия – не существуют ведь без философа и поэта, т.е. человека. Почему из всех сфер человеческой деятельности выделены эти две? Только ли они позволяют достичь вершины?  

Вопросы можно множить до бесконечности. И в этом – брезжит разгадка. Человеку трудно без твердой почвы. Свой мир (свою землю) он обретает вместе с ответами. Понятое становится своим. Это – мои знания, мои убеждения, моя вера, моя родина. Моя почва. Вопросы отрывают от нее. Вопросы и сомнения – получается, они ведут вверх?  

Еще вопрос: почему нас так манят вершины? Ведь жить на вершине нельзя – и воздух слишком разряжен, и почва бедна и камениста – не прокормиться. Почему же они так влекут человека? Почему с упрямством и упорством он стремится их покорить?  

Человек хочет подняться выше. До Неба и Бога. Но и Земля притягивает его. Земная вершина – это точка соприкосновения Земли и Неба. И человек – точка соприкосновения плоти и духа.  

Человек грешен, смертен, несовершенен. Но он стремится стать лучше. (И тут же, рядышком, гордыня – стать лучшим и первым). Вершина – это символ цели в трудном пути. Достичь вершины – значит достичь того максимума, который доступен несовершенному человеку.  

Но все это – о вершинах вообще. Чем отличны философия и поэзия от других человеческих занятий? Какой вид открывается именно с этих вершин, позволяя говорить об одном и том же?  

В свои юные годы для меня не было сомнений в том, какое занятие достойно человека. Только философия, и только поэзия – две сестры и музы. Только служение этим гранд дамам, а остальное – бессмыслица. И привычка смотреть чуть свысока на тех, кто выбрал себе иной удел, и, наоборот, почитание и преклонение перед Мастерами и Посвященными.  

Я и сейчас временами чувствую себя расстригой, беглецом и предателем. Тогда же, почувствовав, что безнадежно отстал от тех, кто совершал восхождение вместе со мной, я просто ощутил, что жизнь кончилась. Что я сорвался в пропасть, оступившись и отступившись.  

Но время вылечило раны, появились и новые цели, и новые вершины стали притягивать своим блеском. И даже удалось чего-то достичь (некоторых вершин?).  

Отчего же так манит этот разреженный воздух, этот пьянящий вид с головокружительной высоты, это солнце и это небо, и эта земля далеко под ногами (которая выглядит гораздо прекрасней, чем вблизи)?  

Заметим, Хайдеггер не говорит: философия и поэзия – вершины (человеческого духа et cetera), но СТОЯТ на вершинах и ГОВОРЯТ об ОДНОМ. Поэты и философы – неужели они «яко бози, знающие добро и зло»? Да, нет это просто люди (хорошие и не очень, но грешные как все мы) в какой-то неслыханный миг (одни – после долгого и многотрудного восхождения, а иные – внезапно и чудесно) оказавшиеся ТАМ, где человеку места нет. Там мы растворены в этой прозрачной лазури, в этом холодном воздухе, где слышен «смех бессмертных»(как назвал это Гессе). То есть – философема ли, поэза ли – чему и кому бы они не были посвящены – говорят об одном. То есть – слова превращаются в СЛОВО, которое было в начале, которое было у Бога, и которое есть БОГ.  

«А по дороге туда, Господи Боже ты мой, мне растерять не жаль бисер оставшихся дней…»  

А вершин, действительно, много, но как часто они покрыты облаками, и с них ничегошеньки не видно…  

Ум – хорошо, а два – ещё хуже. 

«Неученье» – тьма, а ученье – конец Света.