|
|
Когда Antik был маленьким... / Инок 06.06.2007 17:11
А всё началось с Lennиных лошадей… http://arifis.ru/owork.php?action=view&id=5464
Я, наверное, не открою большой тайны, если скажу, что первую школу любви любой мужчина проходит в детстве через взаимоотношения с собственной матерью. Я не имею в виду выхолощенную рефлекторно-психологическую подноготную спорного доктора Фрейда. Меня интересует внутреннее, эмоциональное и духовное наполнение этого чувства. Проекция этих взаимоотношений, будь они – тёплыми, искренними, нежными, доверительными; либо – холодными, поверхностными, принудительными и ханжескими – волей-неволей накладывает отпечаток на все последующие поиски и встречи первой или очередной «единственной», затронувшей внутренние струны глубокой симпатии, и обещающие так много…
Иногда, место матери может занять иная очень близкая по духу особа, может, сестра, родственница или даже сразу – девочка из соседнего двора. Но, в любом случае, именно в любви, как в увеличительном стекле открываются многие детские страхи, удивления, полёты и падения. Вспомните вашу любимую сказку детства и оглянитесь на свою жизнь. Вам не показалось, что они чем-то похожи? Что это? Детская интуиция, подсказавшая, что будет с вами дальше? Или волшебная сила искусства, сделавшая вас героем , под впечатлением от которого вы и провели свои первые сознательные годы.
Исходя из вышесказанного, скажу, чтобы заглянуть в детство поэта, не обязательно искать его лирику, связанную с воспоминаниями, достаточно обратиться к вечной теме, рассказывая о которой, обычно сбрасывают одёжки правил и взрослой серьёзности и остаются такими , какие есть, как в детстве.
Я прошёл по многим поэтическим следам Антика, это увлекательное путешествие во внутренний мир человека мудрого, состоявшегося, имеющего свой неповторимый взгляд на всё, о чем он говорит. Мне было бы проще решить задачу, прибегнув к анализу стихотворений, где так или иначе есть прямые указания на детство, это и «Старые дворы» и внуриутробное воспоминание эмбриона – « Зачатие», и даже, первое путешествие вовне – «Роды», и многочисленные пародии-подражания – следствие не только экстравертности натуры автора, но и душевной щедрости . Я не встретил ни одной пародии, а их немало , которая бы не обладала достаточно изысканным чувством меры и такта. На них невозможно обидеться, они добрые и веселые – как например «На крыше», где гуляет целый карнавал персонажей из сказок, старых и новых, от Карлсона до Гарри Потера…
Но… самым ярким по ощущению детства, оказалось стихотворение «Метаморфозы». Здесь соединилось проявление античности как волшебная череда превращений и изменений, так напомнившее манеру великих короткоштанных фантазёров, проигрывающих битвы, сражения, путешествия, сказки одним лишь воображением.
Не ждать твоих звонков, но жить надеждой…
Первая строка сразу задаёт парадигму взаимоотношений лирических героев, в которой нет ни регламентированности, ни обречённости, абсолютная свобода от гордиева узла обусловленности и стереотипа обязательной обратной связи. Диапазон этой свободы подчёркивается последующими антитезами, отражающими амбивалентность чувства в первых метаморфозах лирического героя –
Писать стихи, стать мудрецом, невеждой,
Спокойным, словно горная река
В таком противоречии очень хорошо угадывается символика детского восприятия: невежда – человек, не обременённый знаниями и в то же время – «устами младенца глаголет истина».Это, то интуитивное внутреннее знание, которое открывается человеку не через чужой книжный опыт, а вследствие собственного внутреннего поиска. Если спросить взрослого, что такое стол, почти все ответят одинаково. Попробуйте спросить это у детей, они как снежинки, каждый – по-своему объяснит и расскажет.
Указание на то, что герой пишет стихи, позволяет сократить дистанцию между лирическим героем и самим автором. Значит, этот интуитивист и есть автор. Выражение «спокойный как горная река» напоминает внутреннюю стихию при внешнем спокойствии, как бывает, когда на короткое время удается успокоить ребенка. Определение «горная» указывает на огромный внутренний потенциал – водопады, пороги, бурное течение и на возвышенное ощущение – горы находятся рядом с небом, глядя с них на землю – видишь ее жителей и дома как игрушечные.
Потенциал вырывается наружу , о чем свидетельствует следующее превращение –
Стать рубищем, пурпурною одеждой,
Нарушается только поверхностный слой – одежда, и после этого, когда старое превращается в рубище, появляется – новое, почти как кожа у змеи – пурпур – цвет красоты, величия, возвышения…героиня еще не появилась, но можно догадаться, кому предназначены эти почести. В переходе из рубища в пурпур причинно-следственная связь нарушена, и эта алогичность тоже хорошо вписывается в поэтику волшебства.
И вот сила , прорвавшаяся и ставшая поклонением, переходит в спокойно-тревожное состояние, тоже двойственное по природе –
Колючкою верблюжьей средь песка.
Образ пустыни – статика, опустошенность, верблюжья колючка – растение, которым питаются «корабли пустыни» – очень неприхотливое, нетребовательное, и в то же время, необходимое другим…
Создается впечатление, что лирический герой как на американских горках катается на собственном противоречивом ощущение необходимости тому, о ком пишет. Здесь все – и сомнения, и разочарование, и принятие любого решения, и грусть…
И новые метаморфозы , на смену пустоте приходят другие измерения – из сухой колючки , герой превращается в ветку ольхи, это , в сопоставлении с колючкой – шаг к красоте, лиричности, нежности.
Стать веткою ольхи, пылинкой, светом
Далёких звёзд.
Скорость и многообразие передвижения лирического героя очень напоминает сказочный сюжет. Задействованное пространство, подчиняясь внутреннему состоянию героя, меняется как по мановению волшебной палочки со скоростью мысли, не связанной никакими ограничениями. Это эмпирическое, эйдетическое восприятие мира, свойственное детям.
И здесь начинается ещё один мотив, многократно отраженный в самых различных образах – мотив полёта.
Пасть капелькой дождя
В твои ладошки.
Лирический герой, как Алиса в стране чудес, уменьшается до размеров капли. Стоит заметить, что почти все превращения подчеркивают тенденцию уменьшения, прием литоты указывает, что герой просто мечтает оказаться маленьким – колючка, ветка, пылинка, капля. Желание ощутить себя маленьким очень сильный кивок в сторону детства. Употребление слова ладошка, а не ладонь или кисть, тоже не случайно. Подобное тянется к подобному – маленькая капля, маленькая ладошка, уменьшительно-ласкательный суффикс. Употребление во множественном числе, позволяет предположить, что падающая капля будет падать в сложенные корабликом ладошки. Ведь капля – одна, значит, ее будут ждать и ловить… Слово «ладошка», даже если отбросить психологию и семантику, а просто проговорить – фонетически звучит очень мягко, ласково…Капля несоизмеримо меньше ладошки, настолько, насколько лирическому герою хочется быть меньше чем в реальности. Но быть рядом, на внутренней стороне руки, которая ассоциируется с лаской и теплом.
На этом полёт не заканчивается, метаморфоза переходит на жёлтое лето и полёт шмеля. Нужно сказать, что появление в этом месте классической музыкальной ассоциации, как тревожный аккорд, предвещающий дальнейшее развитие событий.
Жёлтым пыльным летом
Шмелём натружено гудя,
К тебе лететь
Внутренне действие происходит на грани сна и реальности. В восточных практиках именно такое состояние считается близким к инсайтам, озарениям и проводником в непознанное, и вновь появляется детство, но на этот раз неожиданно и очень реально
Но прежде, чем в беспамятство уйдя,
Стать жертвой неприличных сновидений,
Определение «неприличный» это та грань, которая часто разделяет осознанность взрослого и естественность ребенка. Для ребенка, не обремененного взрослыми табу , неприличного просто не существует. Эта разница во взглядах очень хорошо отражает зеркальный мир человека, живущего по строгим правилам – он видит стыдное только потому, что думает об этом постыдно. Эта разница в восприятии очень чувствительна для тех, кто привык смотреть на вещи по-другому. Может быть, поэтому появляется мотив жертвы. Но это краткое сомнение сменяется ярким образом, перед которым отступает рефлексия.
Увидеть свет, увидеть в нём тебя,
Вот и появилась героиня, и ее явление очень символично – это свет, её окружающий. Здесь возникают ассоциации от знаменитого гало вокруг святых до сказочных образов советского кинематографа, где сказочная героиня появлялась в мягком и размытом ореоле света.
И тишина… вновь горки сомнений – чувство зыбкости, неуверенности, миража, не покидает героя –
И там, в тиши случайных совпадений,
До колик, до отчаянья любя – состояние, где рацио – полностью подавлено и вновь появляется верблюжья колючка, но уже в образе колик, внутренних переживаний, показатель остроты и высоты чувствования сквозь неуверенность, чувство, принесенное и возложенное к коленам. И здесь появляется самый трогательный, самый детский , и самый пронзительный мотив-
Уткнуться лбом в округлые колени
Возвращение в реальность состоялось, но она не стала менее фантастической , чем переход из рубища в пурпур. Даже в своем естественном облике, лирический герой демонстрирует чувство, преисполненное внутреннего света, искренности, возвышенности, и очень трогательного порыва, в котором не фиеста испепеляющей страсти, а какой-то отзвук колокольчика и ностальгии по самому себе, когда мир был большим, понятным и светлым, а герой маленьким, ростом с мамины коленки…
И замереть, рассудок свой губя.
Забыть себя, о том, где , зачем и почему…И опять возникает , перекликаясь с началом, субстанция воды. Её образ, прошедший через горный поток, каплю дождя, превращается в море, растаяв в нем солью. Соль становится символом страдания осознанного восприятия мира, заключенного в символике слов
В зелёном море солью раствориться,
Забыть значенья слов, звучанье фраз.
Далее вновь идёт целая череда очень сказочных метаморфоз –
Стать камнем, вольным ветром, райской птицей, и всё это для того, чтобы вновь вернуться к словам признания, пройдя через горнило преобразований, которое несет это необычное чувство. И вновь возникает игорная символика «21» или очко, карточная игра – где главный герой фортуна или везение, то, что тоже никогда не поддается рациональному постижению
В любви признаться в двадцать первый раз
Выдержанная пауза-отступ перед финальными строчками очень напоминает пустыню и верблюжью колючку, пустота настораживает, как и ранее, когда герой катался на своих горках – «нужен – не нужен»…
Скрытое, не совершенное действие, вся история превращений лирического героя от поэта до райской птицы, от полётов до растворений, разыгранная и прожитая не менее серьёзно, чем все реальное, все таки – под режиссурой воображения – королем детского познания мира. Самое неуправляемое и богатое, обманчивое и помогающее летать, противоречивое ,и от этого еще более необходимое – чувство и в последней строке, как отзвук детской шалости. Перед нами предстает не мудрец, но шут, маска, лицедей, ставящий заключительную точку полёта сверху-вниз с озорством скатывающегося по перилам ребёнка
Шутом гороховым по лестнице скатиться
Услышав равнодушный твой отказ…
Всё стихотворение пронизано удивительным ощущением искренности, непосредственности восприятия, целой мистерии фантазий и острого ощущения себя в мире, который остался цельным, как тогда, когда все деревья казались великанами.
Внутренний ребёнок понимает нас порой глубже и чище, потому что умеет «стать веткою ольхи, пылинкой, светом дальних звёзд», он постигает суть вещей, а не мёртвое формализованное в символах звучание.
Всё это есть внутри каждого, но когда душа застёгнута на последнюю пуговицу взрослого костюма, мы обязательно будем искать человека и чувство, которые помогут нам снять рубище повседневности и надеть шутовской колпак или пурпур, или хотя бы быть такими как есть, а не как нужно. Со всеми нашими поэтическими тараканами в голове…
Чтение стихов это со-творчество. Я вполне предполагаю, что автор мог об этом и не писать, но я, тоже, будучи под очарованием детства, прочитал все именно так.
Комментарии
|
ответить