Откуда она появилась в нашей квартире доподлинно не известно. Просто однажды утром она обнаружилась в кухне. Курила сидя на нашем табурете и стряхивала пепел в любимую мамину чашку.  

Ради объективности стоит заметить, что квартира была не совсем наша. Квартира была коммунальная. Нам принадлежало 2 комнаты, а третья, с тех пор как мы сюда въехали стояла закрытая. Мы – это папа, мама, я и младший брат.  

Мы лелеяли мечту заполучить третью комнату и жить как короли в большой просторной трехкомнатной квартире. Мы с братом даже ругались, кому это комната достанется. Нам обоим казалось, что она намного просторнее той, что мы занимали с ним на пару. У нас была маленькая, тесная 9-ти метровая комната-пенал, куда с трудом влезли две кровати, шкаф и письменный стол.  

Папа с мамой ходили в ЖЭК, писали письма с просьбой предоставить нам эту комнату, но в ответ только «Комната приватизирована Корольковой Л.В.». Кто такая эта Королькова Л.В. выяснить нам так и не удалось. Счета оплачивались ею исправно, вот и все, что было о ней известно.  

Однажды папа даже собрался просто взломать запертую дверь и занять пустующую комнату:  

- Да вообще такая эта Королькова Л.В. – не на шутку разойдясь кричал он. – Может она уже давно на кладбище? А мы тут мучаемся.  

Тогда мама его отговорила, мы не одобряли этого ее поступка, но спорить не решились. Хотя иметь по собственной комнате ужасно хотелось. В тайне я была уверена, что достанется она мне, потому что я старшая, и к тому же девочка.  

Но про все эти планы пришлось забыть, когда на кухне обнаружилась она – Королькова Л.В.  

- А вы значит мои соседи? – томно поинтересовалась она и оглядела нас оценивающим взглядом.  

Мы все засмущались своего утреннего вида: потрепанные пижамы, всклокоченные волосы, помятые физиономии.  

- А простите кто? – поинтересовался папа. Он всегда быстро приходил в себя от удивления.  

- Люсинда Васильевна! Можно просто Люся, а вы, я так понимаю, глава всего этого – она указала на каждого из нас пальцем – семейства.  

- Дда. Григорий.  

Люсинда, хотела бы я знать, как родители умудрились так назвать свою дочь, затушила окурок в мамину чашку и встала:  

- Ну, что соседи! Теперь я буду жить с вами – с этими словами она вышла из кухни.  

Как только она скрылась из виду, мама ткнула отца кулаков в бок:  

- За что? – возмутился он.  

- А что ты на нее так пялился? – возмущенно зашипела мама. – Подумаешь сиськи…  

Грудь у Люсинды была знатная, в свои шестнадцать, я уже кое-что в этом понимала. Самой мне такой размер не светил, впрочем ни одна женщина нашей семьи никогда не отличалась выдающимися размерами этой части тела. Я отчаянно завидовала одноклассницам, потому что за парни за ними бегали, а меня только обзывали: плоскодонкой или еще обиднее доска-два-соска.  

- Да никуда я не пялился! – возмутился папа.  

Мама обиженно засопела, но не стала устраивать скандал, а начала готовить завтрак.  

- Почему ты у нее мою чашку не отобрал? – спросила она у отца, держа ту в руках. – Я что из нее теперь пить должна?  

Это была удивительная чашка, из голубого перламутрового фарфора. Она досталась маме от ее бабушки. Когда-то у чашки была пара, а возможно и целый сервис в придачу, но маме досталась только чашка и блюдце. Блюдце разбилось, когда я была совсем маленькая, и осталась одна чашка, которой мама очень дорожила.  

- И что? Мы теперь с ней всегда будем жить? – мама всплеснула руками и села на стул, который еще недавно занимала Люсинда.  

За пять лет, что мы провели в этой квартире, мы уже привыкли жить одни.  

- Тань, ну откуда я знаю?  

Все это время мы с братом притихшие и ошалевшие сидели в углу на стуле. Раньше мы никогда не жили в коммуналках, и даже когда переехали сюда, это была не совсем коммуналка, так как жили мы здесь одни. Я не могла представить, как это жить с чужим человеком. Пользоваться с ними одной ванной, туалетом, а как же холодильник? Она что будет класть свои продукты в наш холодильник??  

Пока я размышляла над этим, на пороге кухне появилась Люсинда. Она переоделась в домашний халат, если конечно, то что над ней было надето, можно назвать халатом. Шелковое нечто, розового цвета, подпоясанное тонким пояском. Нечто было очень коротким и едва прикрывало Люсиндину задницу.  

Увидев Люсинду в таком виде мама возмущенно охнула, брат тихонько присвистнул, папа открыл рот, а я просто замерла от восхищения. Мне тут же захотелось быть такой же как она: стройной, сексуальной красоткой с большой грудью. От осознания того, что я далека идеала я чуть не взвыла.  

Довольная произведенным эффектом Люсинда приняла максимально сексуальную позу, так что тонкий шелк обтянул грудь и лениво протянула:  

- Значит так соседушки. Будем теперь жить с вами вместе. Я одна, вас четверо, значит вы убираетесь 4 недели, а я одну, а потом снова вы . И чтобы не отлынивали. Сюда! – она ткнула в то место, где стояло папино любимое кресло. – Я поставлю холодильник. Так, что еще? – она задумчиво приложила указательный палец к губам. – Ах, да, надеюсь отныне есть вы будете у себя, а то я одна, а вас много. Не протолкнуться.  

И она ушла в свою комнату, на прощание:  

- Белье в ванной снимите, а то как в сарае ей-богу.  

- Надо отсюда переезжать! – твердо сказала мама. – Я с ней в одной квартире жить не буду.  

- Танюш, ну какой переезд? Куда? Наша квартира только строиться.  

Мы купили квартиру в долгострое. Сейчас только расчищали площадку под строительство. Обещали сдать дом через два года. Так что переезжать нам и правда было некуда.  

- Потерпи пару лет. Будет у нас своя квартира. – папа обнял маму, а сам продолжал смотреть на место, где еще недавно стояла Люсинда.  

- Дети! – строго сказала мама. – идите одевайтесь, после завтрака мы поедем к бабушке.  

Поездка к бабушке означала, что нас – меня, отца и брата пристроят к каким-то сельхоз работам, потом накормят вкусным обедом с пирогами и с братом пойдем гулять. Я к своей подруге – Катьке, которая безвылазно живет в этой деревне, а брат к соседу. Отец с дедом будут играть в карты и пить самогон. А мама с бабушкой устроят совет в Филях и будут думать как извести Люсинду.  

Однажды я подслушала их разговор, когда мама жаловалась на соседку. Маме показалось, что та заигрывает с отцом: то полку прибить, то чайник починить, то кран посмотреть. Маме все это казалось подозрительным. Бабушка приехала к нам в гости на следующий же день. И пока мы были кто в школе, кто на работе бабушка поговорила с вертихвосткой. Вертихвостка – это ее любимое выражение. После этого разговора соседка даже не смотрела в сторону отца.  

Но Люсинда была опаснее любой соседки. Она будет встречаться с отцом на кухне по утрам, возле ванной, вечером, сталкиваться с ним в коридоре… По маме было видно, она сильно встревожена.  

Я натянул джинсы и майку (отсутствие груди позволяло обходиться без) и отправилась умываться. Возле ванной меня увидела Люсинда:  

- Такс – произнесла она строгим голосом. – Нарисуешь к завтрашнему дню график дежурств. И на дверь туалет повесишь. Чтоб никто не отлынивал.  

- Мы к бабушке уезжаем. – пискнула я.  

- Значит, к понедельнику чтоб висел. Приду проверю.  

И отпихнув меня своей грудью она поплыла дальше по коридору.  

* * * * *  

По возвращении от бабушки домой отец не обнаружил на кухне своего любимого кресла. На его месте красовался совершенно новый холодильник. А Люсинда сидела рядом, курила и стряхивала пепел в мамину любимую чашку.  

- А где кресло? – тупо спросил папа.  

- На помойке. Если поторопитесь, то может еще и заберете обратно. Но я бы не стала. Зачем вам это старье?  

Папа не нашел что ответить. В бой вступила мама:  

- А ну отдай чашку! – визгливо закричала она. – Ишь расселась. Не одна здесь такая.  

В такие минуты мама очень походила на бабушку. Та всю жизнь прожила в деревне и работала в колхозе. Голос у нее был громкий и противный, такой же как у мамы, в минуты когда она сильно нервничает.  

- Мам, я пойду, погуляю? – Было еще не поздно и мы с Сашкой вполне бы успели сходить в кино.  

Сашка – это мой парень, только маме он не очень нравится. Точнее совсем не нравится. Сашка из неблагополучной семьи. Так говорит мама  

- Опять с эти ушлепком шляться будешь?  

- Нет, мам, ты что? Я к Людке пойду, уроки делать.  

Людка была моей лучшей подругой. Жила с родителями в отдельной квартире. Папа ее работал в каком-то крупном банке, а мама была домохозяйкой. Дружба с Людкой мамой всячески одобрялась и поощрялась.  

- Если к Людке, то иди, но смотри у меня – она погрозила кулаком.  

- А что это вы девочке личную жизнь портите? – вдруг спросила Люсинда. – Хочет гулять с Сашкой, пусть идет. Вырастет, сама разберется, кто ушлепок, а кто нет.  

- А тебя коза никто не спрашивает! Заведешь своих, тогда и воспитывать будешь! – взвилась мама. Папа к тому времени уже смылся в комнату, а может побежал к помойке за креслом, уверена его никто и не тронул – такая рухлядь никому не нужна. К слову, я это кресло ненавидела. Оно было огромное, с ободранной обивкой и занимало полкухни. Но отец никак не соглашался его выкинуть. Хотя мама и настаивала.  

- Боже! И это говорит мне женщина с лицом свинопаски! – Люсинда встала и изящным движением столкнула мамину чашку на пол. Та вдребизги разбилась.  

- Моя чашка! – закричала мама. – Ах ты! – она замахнулась на Люсинду, но та только посмотрела на нее в упор и прошла мимо. А мама так и осталась с поднятой вверх рукой.  

- Вот сука! – прошептала она, когда дверь в комнату Люсинды хлопнула . – Вот сука! А твой отец трус и бабник. Будет теперь на ее сиськи целыми днями пялится и слюни пускать. – Она всхлипнула. – А я? Кому я буду нужна с двумя детьми??  

Я не стала слушать концерт, тем более, что все номера мне были знакомы и пошла собирать тетради. Тетради нужны был, чтобы поход к Людке выглядел правдоподобным. Хотя гулять с сумкой набитой тетрадями было не очень-то и удобно.  

А программа концерта – всегда была одинакова. Как только на отцовском горизонте возникала какая-нибудь посторонняя женщина, мама впадала в панику и заламывая руки рыдала, что он подлец и бабник. Отец маминых слез боялся и сразу как-то съеживался и начинал ее уговаривать не плакать. От этого она еще больше распалялась, после чего либо ехала жаловаться бабушке, либо шла сразу разбираться с соперницей. А потом они запирались в комнате.  

Первый такой скандал, из тех что я помню, произошел, когда мы жили с папиными родителями, а мама была беременна братом. К дедушке с бабушкой приехала племянница поступать в институт. Племянница была красивая, а мама беременная. На второй день мама заподозрила, что племянница хочет у нее отца отобрать и на себе женить, чтобы получить московскую прописку, и она оттаскала ее за волосы. Пока ее папа не скрутил. Я тогда от испуга залезла под диван и долго отказывалась выходить.  

Сейчас я под диван не пролезаю, но при маминых истериках стараюсь не присутствовать. Папа на ней женился, вот пусть и отдувается.  

- Ты куда? – когда я открывала дверь, за спиной раздался голос Люсинды. – а график дежурств?  

- Да пошла ты со своим графиком! – сказала и тут же пожалела о своей грубости.  

- Какая мать, такая и дочь… – Люсинда пожала плечами и ушла в комнату.  

Да, как она смеет?! Я на мать совершенно не похожа. Я уж точно не свинопаска!  

Когда я вечером вернулась домой, в квартире было тихо. Я проскользнула в свою комнату. Разделась и юркнула в постель.  

- Знаешь что здесь было? – спросил со своей кровати брат.  

- Что? – если честно мне было все равно. Я была под впечатлением от поцелуев. Мне ужасно хотелось написать в своем дневнике так, как пишут в романах: мои губы еще хранили его поцелуи. Но доставать дневник при брате было бы ошибкой. Я и так долго обустраивала свой тайник. Для этого пришлось даже оторвать под своей кроватью несколько досок от паркета.  

- Мама сказала папе, что если он еще хоть раз в сторону этой посмотрит, он его зарежет а ей все волосы выдергает. А потом она выпила и стала ломиться к ней в комнату и орать, что она своего мужа не позволит всяким лахудрам отбирать. А эта вышла и сказала: а ну свинопаска, марш в свою комнату. И мама пошла. И папа пошел. Мама сначала рыдала, а потом стала кричать. Вот так: А-А-А…. Как ты думаешь, папа ее бил? Да? Бил? Я стучал, а они не открыли. – брат в темноте всхлипнул.  

Я вылезла из-под одеяла и села к нему на кровать.  

- Не плачь. Он ее не бил, это просто мама так плачет. Наш папа вообще женщин не бьет…  

- Думаешь?  

- Уверена. Я старше тебя, я лучше знаю.  

Брат перестал всхлипывать и вскоре уснул.  

А я вернулась в свою кровать и еще долго ворочалась. Я слишком хорошо знала, что значат эти мамины крики. И не понимала, как в их возрасте можно этим заниматься. В моем понимании, секс – это для молодых. Как мы с Сашкой, а не для таких старперов, как родители.  

Однажды, я тоже влетела к родителям в комнату, когда она вот так закричала. Я тогда была маленькая и жутко боялась, что мама умрет. И когда она закричала, я решила, что все – умирает. Я вбежала к ним в комнату с криком: мамочка не умирай. Но увидев, что они голые на кровати я растерянно застыла в дверях, пока отец страшным голосом не заорал:  

- а ну пошла отсюда.  

С тех пор они всегда запирают комнату.  

Я была уверена, что когда мы с Сашкой поженимся, то секс наш будет куда более красивым зрелищем, чем родительский. Ему уже сейчас хотелось попробовать, и в кинотеатре он даже расстегнул мне рубашку и схватил за грудь. Но больше я ему не позволила, так как там было много народу и мне стало неловко.  

С другой стороны мне было уже шестнадцать. А в шестнадцать оставаться девственницей как-то стыдно. Особенно когда подруги рассказывают про то сколько раз и с кем у них Было.  

Я решила, что в следующие выходные, когда родители опять поедут к бабушке, я скажу, что нам с Людкой надо готовиться к экзаменам и останусь дома и приглашу Сашку.  

* * * * *  

Я совершенна больная. Насквозь, как говорит моя мама. Поэтому она с детства таскала меня по поликлиникам и больницам. Врачи не сразу находили у меня страшные болезни, а только после того, как им мама объясняла, как тяжело и серьезно я больна. Иногда она устраивала им скандалы и грозила главврачом. И всегда добивалась своего. Поэтому хирург нашел у меня тифоз шестого позвонка, гастроэнтеролог обнаружил страшный гастродуоденит, а невропатолог поставил диагноз – ВСД. Дистония удовлетворила маму полностью и ходить по другим врачам мы перестали.  

Вегетососудистая дистония – болезнь не имеющая однозначного лечения, о чем в один голос маме заявляли все специалисты, на прием к которым она меня водила. Поэтому она лечила меня сама – в детстве я по несколько месяцев проводила в санаториях, летом обязательно ездила на море и никогда не ходила на физкультуру, что безусловно мне было только на руку.  

Вбив себе в голову, что мне вредны любые физические нагрузки, она запретила мне даже думать о мальчиках. Так и сказала:  

- И чтобы я рядом с тобой ни одного ушлепка не видела! – я так и никогда и не смогла понять, почему она называла их ушлепками.  

Когда мне исполнилось шестнадцать, я попыталась ей возразить, сказать, что у всех подруг уже есть мальчики, и что и мне тоже хочется, но в ответ получила подзатыльник:  

- Твои подруги – здоровые кобылы, а у тебя ВСД! – значительно произнесла она. – Тебе напрягаться нельзя.  

А мне хотелось. Хотелось, чтобы мне дарили цветы, посвящали стихи и целовали в темном кинотеатре. От рассказов подруг мне становилось завидно и горько. И я влюблялась то в учителя физики, то в старшеклассника, то в киноактера. Но не найдя физического подтверждения такая влюбленность быстро проходила, а я продолжала томиться от непонятных чувств.  

Когда Сашка проводил меня домой первый раз, я написала в дневнике, что если он меня разлюбит, я непременно умру. А когда он проводил меня домой второй раз, нас увидела мать. Она обозвала его уродом, пообещала сдать его в милицию как развратителя малолетних, а потом еще долго орала на меня дома.  

А после я полночи плакала в своей комнате в подушку. Я боялась, что Сашка ко мне больше и близко не подойдет. Но он подошел. На следующий же день, он встретил меня возле школы:  

- Ну у тебя и мать! Еще хуже чем у меня!  

Что его мать пьет, устраивает скандалы и дерется с отцом, я узнала намного позже. От матери. Она, видимо решила принять превентивные меры и все разузнала о его семье.  

Но вопреки ее ожиданиям, он стал нравиться мне даже больше чем раньше.  

Утро субботы выдалось хмурое. Но у мамы было замечательное настроение. Я решила, что это лучший момент, для того, чтобы поговорить:  

- А у нас в понедельник контрольная по биологии… – как бы невзначай обронила я.  

- Готова?  

- Не очень – ответила я расстроено. – Нам сказали, что учебника будет мало, а книга по которой надо готовиться, в библиотеке оказалась одна.  

- Ну и?  

- Ее Людка первая успела взять! –  

- Вот мерзавка! – вырвалось у мамы. – Она-то куда лезет? Ей медали как своих ушей не видать.  

А мне как раз видать. Благодаря стараниям мамы медаль была уже почти у меня в кармане. И любую угрозу ее получению она воспринимала как личное оскорбление.  

- И она ее тебе не дает?  

- Неа, говорит, что ей тоже заниматься надо…  

- А если ты к ней пойдешь, и вы вместе позанимаетесь?  

- Ну не знаю. – протянула я. – мы же к бабушке собирались. Да сдам я эту биологию как-нибудь.  

- Ты мне это брось! Как-нибудь… Я десять лет старалась, а она своими этими как-нибудь все коту под хвост отправить хочет. Я сейчас ее матери позвоню и договорюсь.  

- Да я и сама могу! – я испугалась, что мама и правда позвонит Людкиной матери и тогда мое вранье про книгу и контрольную тут же вскроется.  

- Хорошо! Сама так сама! Что это я все за тебя делаю?!  

Я еле сдержалась, чтобы не закричать от восторга. Теперь весь день, и даже вся ночь, были в моей распоряжении. Как только родители с братом уехали, я позвонила Сашке.  

- Чем занимаешься? – небрежно спросила его я.  

- Да так… Телевизор смотрю. А ты что к бабке не уехала?  

- Вот еще! – фыркнула я. – Что я там забыла-то? Я дома осталась. Одна. – последнее слово я произнесла с нажимом. – Не хочешь придти в гости? У меня тоже есть телевизор.  

- О! Отлично! Через час буду у тебя!  

Повесив трубку, я рванула в свою комнату. Со своей полки из самого давнего угла извлекла пакет, в котором уже целый месяц хранила совершенно новый комплект белья. Мама покупала мне только хлопковые трусы, невообразимых расцветок и такие же бюстгальтера, больше похожие на обрезанные детские майки. А когда я просила купить мне что-нибудь взрослое, она говорила, что у меня еще нос не до рос. Хотя при чем здесь нос?  

Этот комплект я купила со своих карманных денег. Копила несколько месяцев, и наконец накопила на самый развратный в моем понимании комплект: черный с золотистым кружевом. Бюстгальтер был с поролоновыми вставками, а трусы с тонкой ниточкой сзади. Ниточка тут же больно впилась мне в попу, но я решила, что красота требует жертв, и не стала их менять на что-то более привычное.  

Едва я успела накраситься и надушиться мамиными духами, как в дверь позвонили.  

Из своей комнаты выглянула Люсинда:  

- Надеюсь, ты не собираешься в отсутствии родителей устраивать здесь пьяный дебош?!- поинтересовалась она, осмотрев меня с ног до головы.  

- А вам-то какое дело? Это и наша квартира тоже! – возмутилась я. – Может, ко мне подруга пришла заниматься?  

- Ну-ну, подруга значит! – она еще раз окинула меня взглядом. – Скажи своей подруге, чтобы сидение на унитазе не забыла опускать.  

Я покраснела и не нашлась, что ответить.  

- Здорово подруга, что так долго не открываешь?! Вот принес! – Сашка держал в руках бутылку Мартини. Я раньше никогда не пила ничего крепче шампанского. Да и шампанское мне родители первый раз налили на мое шестнадцатилетние. Попробовать, как они сказали.  

Я отвела его в родительскую комнату. По моему разумению этим надо заниматься на большой кровати. У родителей правда был не кровать, а диван, но я заранее его разложила, и красиво накрыла покрывалом.  

- Доставай бокалы, будет пить! – потребовал Сашка.  

Разлив мартини по бокалам он предложил пить на брудершафт. Мы неловко скрестили руки, выпили и начали целоваться.  

Сначала он целовал меня в губы, потом в шею, по шее спустился к груди. Схватил руками за левую, прошептал:  

- Какие они у тебя маленькие. Но мне нравится.  

Я заерзала. Трусы сильно впивались в попу, и мне нестерпимо хотелось их снять. И еще я не знала, куда деть бокал, который продолжала держать в руках.  

- Саш! – робко сказала я.  

- что?  

- А давай еще выпьем!  

- Ну давай! Боишься? Не бойся! У меня уже были женщины, я знаю, что делать! Тебе будет совершенно не больно.  

Его слова вместо того, чтобы меня успокоить, испугали еще больше. Про то, что в первый раз бывает больно, я читала, но как-то не задумывалась, что больно может быть мне. Второй бокал я выпила залпом.  

- Ну ты даешь! – восхищенно сказал он. – Давай сюда!  

Я протянула ему бокал, он поставил его на столик рядом с диваном.  

- Расслабься! – он опрокинул меня на диван и начал расстегивать кофточку.  

Когда ему осталась всего одна пуговица, в дверь постучали.  

- Кто это? – испугано спросил он. – Родители?  

- Соседка, наверное! – ответила я, не сделав попытки подняться.  

- Что ей надо?  

- Не знаю, может сама уйдет?  

Но Люсинда видимо уходить не собиралась. Снова раздался стук. Застегнув кофту на несколько верхних пуговиц, я открыла дверь.  

На пороге и правда стояла Люсинда.  

- Что надо? – как можно грубее спросила я.  

- Вот! – она схватила меня за руку и что-то вложила в ладонь. – А то подружка-то, наверное, не позаботилась.  

Я разжала ладонь. И покраснела так, как я еще ни разу в жизни не краснела, от шеи до самого лба. От прилившей к лицу крови даже зазвенело в ушах. На ладони лежали презервативы.  

Мне захотелось сказать соседке что-нибудь обидное, но пока я собиралась, она уже захлопнула перед моим носом дверь. Бежать к ней разбираться, мне показалось глупым.  

- Что она хотела? – спросил Сашка, когда я вернулась к дивану.  

- Вот! – я швырнула на диван презервативы. – Одолжила.  

Увидев их, Сашка весь как-то сразу сник. И больше не пытался меня даже поцеловать. Не то, что схватить за грудь или погладить по коленке. Хотя юбку, я как бы нечаянно задрала почти по самые трусы.  

А через полчаса он и вовсе засобирался домой.  

После его ухода я немного поплакала о своей неудавшейся личной жизни, потом решила, что во всем виновата Люсинда и возненавидела ее.  

* * * * *  

- Боже! На кого ты похожа! – воскликнула Люсинда, увидев меня с утра.  

- Не ваше дело, на кого! – буркнула я в ответ и проскользнула в ванну. Выглядела я и правда как-то … не очень.  

Порыдав после ухода Сашки, я так и уснула на родительской кровати, не смыв косметику. Из зеркала ванной на меня смотрела панда-вампир. Глаза были красными и опухшими, а вокруг них черные круги.  

Я умылась. Разделась, чтобы принять душ и снова зарыдала, потому что на мне все еще были те самые специальные стринги, которые по задумке с меня должен был снять Сашка.  

Я рыдала, а в голове проносились сцены самоубийств, одна другой трагичнее. Вот я перерезаю себе вены и медленно опускаюсь в ванну. Меня находят, но уже поздно. И все страшно жалеют, что я умерла. А Сашка жалеет больше всех. И рыдает на моей могиле. А потом до старости носит мне цветы. И страдает. На этом месте я мстительно улыбнулась.  

Или еще лучше. Я вся такая прекрасная, лежу на постели. Умираю. Потому, что наглоталась таблеток. И я уже почти умерла, но тут в комнату врывается Он. И умоляет его не покидать. А я все равно умираю. А он страдает. Очень, ну просто очень сильно страдает.  

А я еще ему письмо прощальное оставлю. Я тут же начала сочинять это письмо, которое непременно начнется со строк «Милый Саша, я тебя ни в чем не виню», потом я задвину что-нибудь про вечную любовь и закончу чем-нибудь вроде «Искренне желаю тебя счастья. Твоя Полина». Пока я продумывала сценарии собственных похорон, в дверь постучали:  

- Чего там застряла? Ты там не утопилась часом? – через дверь крикнула Люсинда. – Ты только вены не режь, а то потом ванну от крови отмывать замучаешься. Твоя мать между прочим отмывать будет.  

Я тут же вспомнила про мать, отца и брата. Мне стало их жалко, и я решила пока отложить свое самоубийство до лучших времен.  

Я вышла из ванной. Люсинда стояла в дверях своей комнаты:  

- Иди сюда!  

- Зачем? – насторожилась я. Надеюсь, она не вздумала читать мне нотации?  

- Иди, узнаешь! – она сделала приглашающий жест.  

Я осторожно вошла и встала на пороге комнаты, готовая в любой момент сбежать, а пока с любопытством осматривала помещение.  

Тут было на что посмотреть. Комната оказалась даже больше чем родительская, метров 40 – не меньше. Рядом с окном стояла огромная двуспальная кровать, а рядом с кроватью – я не поверила своим глазам – туалетный столик с зеркалом, по кромке утыканное лампочками. Я такие только в американских фильмах видела. Столик был весь уставлен баночками, тюбиками, флакончиками, коробочками. Да здесь был целый косметический магазин!  

А у моей матери на все случаи жизни был один крем для лица и один для рук. А из косметики тушь, да тени для глаз. Она даже помадой никогда не пользовалась. Не говоря уже о тональном креме и пудре.  

- Ну чего встала столбом? Проходи! Садись.  

Я села на краешек кресла и затеребила пояс халата, не зная куда еще деть руки.  

- Вчера твой парень был?  

- Мой! – я с вызовом посмотрела на нее.  

- Говнюк твой парень. Кто же приходит к девушке с бутылкой и без презервативов.  

Я снова покраснела. Ее-то какое дело, с презервативами он ко мне пришел или нет? Я уже собралась озвучить свою мысль, но она меня опередила:  

- Не кипятись. Тебе сколько лет-то?  

- Шестнадцать – пискнула я.  

- Шестнадцать? – Она оглядела меня с ног до головы. – А на вид больше четырнадцати не дашь.  

Она подошла ко мне, потрогала волосы:  

- Сухие и концы сеченные. Тебя мать в парикмахерскую водит?  

- Нет.  

Я вообще ни разу не была в парикмахерской. Мама меня всегда сама стригла. Да и стрижкой это нельзя было назвать. Она подравнивала мне кончики и укорачивала челку – вот и вся стрижка.  

- Длинные волосы красят женщину! – безапелляционно заявляла мать, на мои просьбы подстричь покороче.  

- Садись! – Люсинда кивнула на стул перед туалетным столиком.  

- Зачем?  

- Стричься будем!  

- Вы что?!  

- А что? Ходишь как бабка старая с косой. К тому же она тебе совершенно не идет. И челка тебе эта дурацкая не идет. – Она приподняла мою челку вверх. Открыв лоб. – Смотри, без нее намного лучше. Да и цвет не твой. Мышиный какой-то… Ну, что будешь стричься, пока я добрая?!  

- Не буду, вы меня сейчас обкорнаете, а потом скажете, что так и было.  

- А почему это я тебя обкорнать должна?  

- Ну…- я смутилась, напоминать ей о том, как я грубила, мне не хотелось.  

- Вот и ну. По себе-то людей не меряй.  

Она накинула на меня полотенце и принялась расчесывать волосы.  

- Так-с! – она повернула мою голову сначала влево, потом вправо, что-то прикидывая. – Приступим.  

Из ящичка в полке она достала ножницы.  

- Ну что? Не передумала?  

Не успела я ответить, что я и согласиться-то не успела, не то что передумать, как она резво чикнула ножницами и моя коса осталась у нее в руке.  

- А теперь поздно.  

- Что скажет мама?! – испуганно прошептала я, поняв, что назад дороги не будет.  

- Что скажет, что скажет! А что ни скажет, все равно поздно будет!  

- Люсинда, а вы кем работаете? – осмелилась спросить я, поняв, что ничегошеньки о ней не знаю.  

- Что ты мне все выкаешь-то? Я себя старухой чувствую! Давай на ты.  

- Люсинда, а вы… то есть… ты… кем работаете…ешь?  

- А никем. Раньше мастером в салоне работала, а потом замуж вышла …  

Мне захотелось спросить, а где собственно сейчас муж, и почему она вдруг оказалась в коммуналке в одиночестве, но я не рискнула. Мама всегда говорила, что меньше знаешь, крепче спишь.  

Люсинда резво щелкала ножницами и мне начало казаться, что на голове у меня волос совсем не осталось.  

- Как насчет теплого медового оттенка? – спросила она меня. – Можно конечно мелирование сделать, но сейчас так полгорода ходит, что ты будешь как все. Челку мы тебе косую сделаем и проредим, а то ты с этой своей челкой на лошадь похожа.  

- А мама говорит, что мне идет!  

- Мама говорит, много твоя мама понимает!  

… Через два часа она повернула меня к зеркалу. Я зажмурилась.  

- Открывай глаза, не бойся! – она похлопала меня по плечу. – Тебе очень даже хорошо.  

Я открыла глаза. На меня из зеркала смотрела … я. Только какая-то другая я. Я не стала красивее (в тайне я на это надеялась), я стала другой. Как какая-нибудь актриса. Мне даже показалось, что я похожа на Милу Йовович.  

- Ну все, свободна. Только замети тут.  

Убрав волосы с пола, я зашла на кухню. Люсинда курила.  

- Спасибо вам... то есть тебе. – тут же поправилась я.  

- Не за что. График дежурств нарисуй. – она затушила сигарету и вышла из кухни не сказав мне больше не слова.  

А вечером был скандал. Мать орала, что вырастила на свою голову прошмондовку. Что вот сейчас я подстриглась, а потом курить начну и выпивать, а там и до блядства недалеко. И все нету дочери. Обещала, что в таком виде она вообще меня из дома отпускать не будет.  

Утром, увидев меня в школе, Сашка восхищенно присвистнул.  

- Приходи, сегодня к Семенову. – Предложил он. – У него предки в отпуск уехали – оторвемся.  

Я прикинула, удастся ли снова соврать про Людку и необходимость готовиться к контрольной, но на всякий случай сказала, что приду.  

* * * * *  

- C ума сошла! – зашипела Людка. Разговаривать приходилось тихо, потому что историчка жутко не любила, когда на ее уроках болтали. Я сообщила Людке, что собираюсь идти к Семенову на вечеринку и попросила ее пойти со мной.  

- С ума сошла! – Повторила Людка. – Они же придурки.  

Что правда, то правда: Семенов с компанией были не фонтан. К отбросам нашего класса их нельзя было отнести только потому, что они учились хорошо и родители их были достаточно состоятельными. Однако популярности им это не добавляло. С девушками они не встречались, держались все время обособленно и можно даже сказать незаметно. Каким образом в эту компанию попал Сашка, мне было совершенно не понятно. Но пойти ужасно хотелось. Тем более я понимала, что теперь мать меня ни за что не оставит одну дома. До самой старости.  

- Люд, ну пойдем со мной! Ну, пожалуйста – заныла я. – Мне одной страшно.  

- Да, что мы там делать-то будем? – возмутилась Людка. – Они ж ботаники. Посидим чай, попьем, телевизор посмотрим и по домам разойдемся… Помереть со скуки можно.  

- Ты думаешь, они только так развлекаются?  

- А то! А я в детском саду с Богдановичем дружила. Так все дни рождения так и проходили: чай, телевизор, игра в «поле чудес» и по домам.  

- Ну ты даешь! – прыснула я. – Детский сад. Ты бы еще ясли вспомнила.  

- Я рассказываю что-то веселое? – над ухом раздался голос исторички.  

- Нет, Елена Григорьевна! – я пристыжено опустила глаза.  

- От тебя, Полина, я этого совершенно не ожидала. А еще на золотую медаль идешь… – она отошла от нашей парты.  

- Люд, ну пойдем! – прошептала я одними губами. – Я за тебя сочинение по лит-ре напишу…  

Людка задумалась. Литература не была ее коньком. Хотя с математикой, физикой, химией и биологией тоже были проблемы. Иногда мне казалось, что наша дружба держится только на том, что у меня можно списать. Иначе она бы уже давно пересела от меня. А так мы почти с первого класса вместе. На контрольных я решаю сначала свой вариант, а потом ее. Помогаю с сочинениями и лабораторками…  

- А физику?  

- И физику сделаю.  

- Ладно, только ненадолго. И если там будем скучно, то мы сразу уйдем.  

- Спасибо, я тебя обожаю!  

Людка довольно заулыбалась. Несмотря ни на что, она была очень доброй. Даже когда вот так торговалась.  

Сразу после уроков мы отправились к ней домой. Она достала всю свою косметику и мы принялись приводить себя в порядок, болтая о всякой чуши.  

- А у тебя с Сашкой уже… было? – вдруг спросила подруга.  

- Что было? – я не поняла, о чем она спрашивает.  

- Ну это…  

Я продолжала на нее непонимающие смотреть.  

- Ты с ним переспала или нет?! – потеряла она терпение.  

- Почти.  

- Как это почти?! Тут полумер не бывает. Либо переспала, либо нет. – со знанием дела ответила она.  

- Он ко мне пришел. И мы даже выпили. А потом… – и рассказала ей про Люсинду и бегство своего несостоявшегося любовника.  

- И долго она у вас жить будет? – поинтересовалась Люда.  

- Она не у нас живет. Она у себя живет. У нас же коммуналка.  

- А ну да… Но ты это поосторожнее с ним. И вообще купи презервативы и носи их в сумочке…  

Людка давала мне совет на правах более опытной подруги. Летом, на даче у нее случился роман, закончившийся сексом в сарае. Продолжения у романа не было, потому что парень потерял к ней интерес, и вскоре вообще уехал из поселка.  

Людка сказала, что она сама его бросила – так как тот оказался никудышным любовником. Хотя откуда ей знать кудышный он любовник или никудышный. Сравнивать-то не с чем. Правда она какими-то полунамеками рассказывала о то, что однажды в лагере, когда ей было 14 лет – у нее был роман с вожатым. И он-то и обучил ее всем премудростям секса. Она так и говорила «премудрости секса». Рассказывая о вожатом она напускала столько тумана, что в правдивость этой истории верилось с трудом. Какой вожатый свяжется с 14-тилетней малолеткой? Но Люда смертельно обижается, если я ей не верю, поэтому я всегда делаю вид, что восхищаюсь ее огромным сексуальным опытом.  

Еще она любит порассуждать, чего может делать, а чего ни в коем случае не должна позволять делать с собой порядочная девушка. По ее словам выходит, что оральный секс категорически не допустим. Я, что такое оральный секс, представляла смутно – сведения мои были почерпнуты из любовных романов, которые я таскала у матери, журналов и обрывком разговоров, подслушанных в школьном туалете.  

Обычно мы об Этом разговаривали, когда я оставалась у нее ночевать. В темноте ее голос обретал особенную загадочность, а рассказ о Вожатом обрастал все новыми и новыми подробностями.  

- Никогда не опускайся перед ними на колени – этим советом она обычно завершала свои рассказы.  

Мне нечего было ей противопоставить. Приходилось соглашаться, так как ссылаться на любовные романы мне казалось несерьезным.  

- Ну что? Готова к выходу? – прервала мои размышления Люда.  

- Готова.  

На мне была, одолженные у Людки, короткая джинсовая юбка и майка. Глаза я густо накрасила ее тушью, а губы розовой помадой. Вкупе с новой стрижкой я казалась себе неземной красавицей. Хотя, положа руку на сердце, ничего неземного во мне и не было. Обычная девочка с модной стрижкой.  

Через полчаса мы звонили в квартиру Семенова.  

- О, девчонки пришли! – он расплылся в довольной улыбке.  

Когда он наклонился ко мне, чтобы помочь снять куртку от него пахнула пивом. Так иногда по вечерам пахло от отца, когда он приходил с работы. Маму злит, что отец задерживается после работы, чтобы как он говорит «пропустить с коллегами по кружечке» и она каждый раз устраивает ему скандалы. А потом они запираются в комнате и мирятся.  

- Проходите в комнату!  

В комнате вокруг стола сидели остальные. Сашка подошел ко мне и смачно поцеловал в губы. При всех. Я смутилась. Раньше мы с ним целовались только оставаясь наедине. И было это всего 5 раз, между прочим. Я считала. И каждый раз описывала в своем дневнике на полстраницы. Два раза в кинотеатре, два раз в моей подъезде и один раз у меня дома, но там все закончилось как-то совсем неудачно.  

Люда села на свободный стул. И огляделась:  

- Борь, а чем вы занимаетесь? – поинтересовалась она у Богдановича.  

- Да так, разговариваем… Пиво будешь?  

- Пиво? – Люда закатила глаза, а потом жеманно протянула – Ну, если только темное… Чуть-чуть.  

- А темного нет… – растерялся Боря.  

- Ну тогда, давай любое.  

- А ты пиво будешь? – спросил меня Сашка.  

Я отказалась. Если мать учует от меня запах алкоголя, то точно прибьет.  

- Серег, а есть мартини там, или вино? – спросил он у Семенова.  

- У матери вроде есть. – Семенов открыл шкаф. На полках стояло множество разнообразных бутылок. – Есть Мартини, будешь?  

Я кивнула.  

Через некоторое время Сашка предложил мне выйти в другую комнату поговорить.  

Я была уверена, что он начнет извиняться за то, что произошло в субботу. Но вместо этого, он завел меня в спальню родителей Семенова и повалил на кровать.  

- Ты что? – возмутилась я. – Мы же не одни.  

- Они не войдут. – он меня поцеловал. – Я так по тебе соскучился.  

Его руки шарили по моему телу. Шея, грудь, ноги. Он задрал мне юбку и положил и закинул свою ногу мне на бедро и горячо зашептал в ухо:  

- ..какая ты красивая. Ты мне так нравишься...  

Лежать было неудобно. Поцелую были какие-то влажные, а руки его делали щекотно. И вообще я чувствовала себя скованно. А взрывы хохота за стенкой не добавляли ситуации романтики. В мечтах я представляла себе все совсем не так: свечи, большая кровать, бокал вина, и я вся такая красивая в белом шелковом пеньюаре. И он – в расстегнутой рубашке. И мы сначала целуемся, а потом медленно и красиво опускаемся на кровать. Действительность же обескураживала.  

Он просунул руку мне под майку и замычал. Я лежала глядя в потолок и не зная куда деть руки. Положить их ему на плечо? Погладить по волосам? Или что еще?  

А что я должна чувствовать? Может стоит начать страстно вздыхать? Или вскрикивать?  

Пока я размышляла стоил ли уже начать стонать или еще рано, к он задрал мне майку под самый подбородок и начал целовать грудь. Я захихикала:  

- Ты чего?  

- Щекотно.  

- А, ну тогда ладно.  

Юбка оказалась на талии и он просунул руку мне в колготки.  

В дверь постучали.  

- Полин, ты там? – спросила Люда.  

- Да, а что?  

- Я домой…  

- Подожди. – я попыталась вырваться.  

- Ты куда?  

- Людка уходит.  

- Ну и пусть уходит. – Он еще сильнее навалился на меня сверху, чтобы я не могла вырваться.  

- Пусти!  

- Не пущу!  

- Пусти, кому говорят! – мы начали возиться на кровати.  

- Полин, я ухожу! – повторила Люда через дверь.  

- Подожди! – Я наконец смогла вырваться и судорожно поправляла одежду.  

Сашка почему-то остался сидеть на кровати и еще положил себе колени подушку. При этом смотрел как-то затравленно.  

- Ты идешь? – спросила я его, выходя из комнаты.  

- Я чуть попозже… Ты иди. – голос его был так глух, что мне показалось, он сейчас расплачется. Неужели так расстроился?  

- Ты что сдурела совсем? – налетела на меня в коридоре Люда.  

- Почему?  

- Чем ты там с ним занималась?  

- Мы с ним разговаривали…  

- Знаю я эти разговорчики. Я за тебя отвечать не собираюсь! – она вся дышала гневом. – Мы уходим.  

- Люд, но мы только пришли…  

- Ну, ты можешь остаться, а я все равно уйду.  

- Девчонки вы куда? – в коридор выглянул Боря.  

- Мы домой. У Польки мать строгая, не разрешает долго гулять… Ну, так ты идешь? – она схватила с вешалки свою куртку.  

- Дай, хоть с Сашкой попрощаюсь.  

- Ну иди, прощайся, а я пожалуй пойду…  

Я вопросительно посмотрела на ребят: мол, чем вы ее так разозлили? Они в ответ пожали плечами. Я нацепила куртку и побежала за Людой.  

Под дороге она принялась читать мне лекцию о недопустимости такого поведения. И что приличные девушки так себя не ведут. И какого черта я закрылась в другой комнате, оставив ее наедине с пятью парнями. И вообще я дура.  

Я ей напомнила ее историю с вожатым, на что она заявила:  

- Я – другое дело!  

Мы поссорились. Мы и раньше ссорились, но на этот раз она кричала как-то особенно громко. Раньше бы я стерпела, а сейчас не стала. Обозвав ее истеричкой, я развернулась и пошла домой. Она еще что-то в след кричала, но я не стала оборачиваться.  

Квартиру я отпирала тихонько. Чтобы мама не слышала как я вхожу и не дай бог не увидела меня в этой юбке. Сняв возле двери я на цыпочках отправилась в сторону своей комнаты.  

- Что крадешься? – из ванной вышла Люсинда.  

- Тссс – я прижала палец к губам.  

- Мать в твоей комнате.  

- Черт! –вы ругалась я. И встала не зная, что делать.  

Зайти в комнату в таком виде – накрашенная и в юбке – сродни самоубийству. Хоть я и мечтала еще вчера об этом, но мечты мечтами, а в реальности воплощать это мне совершенно не улыбалось. А куда еще деться в квартире – я не знала.  

- Давай ко мне! – скомандовала Люсинда.  

Я не стала спорить, а быстро шмыгнула в ее комнату и встала посередине, не зная, что делать дальше.  

- На свидании была? – поинтересовалась Люся, закрывая дверь.  

- На вечеринке...  

- Это была какая-то особая вечеринка?  

- Почему?  

- В зеркало посмотри.  

Я подошла к зеркалу. Губы опухли, помада размазалась. И в таком виде я шла по улице? Ужас.  

- Пригласил на вечеринку, а сам затащил в комнату и давай целовать? – Люсинда смотрела насмешливо.  

- Пригласил, затащил! – я гордо подняла голову.  

- А маманя значит заругает, если узнает?  

Я тут же сникла. Заругает – это мягко сказано. Если она вчера такой сканал из-за отрезанной косы устроила, то что будет когда она меня увидит в таком виде страшно подумать.  

- Убьет…  

- Садись в кресло. И что это она у тебя такая строгая?  

- Она говорит, что надо учиться, а не блядовать. А то ничего не добьюсь и буду как ее сестра….  

Люся достала какие-то баночки, ватные диски  

- Закрой глаза.  

Я закрыла.  

- А что с ее сестрой?  

- А ее сестру из института с первого курса выперли, она стала жить с каким-то парнем, потом парень ее бросил, а она родила. А сейчас живет с каким-то мужиком, а тот ее бьет. Мама говорит, что она такая потому, что с парнями начала встречаться рано и институт бросила.  

- Мама говорит, мама говорит! У самой-то мозги есть? – Люсинда чем-то вытирала мне глаза, а затем губы. – Может, она счастлива, твоя тетя? А?  

Я обиженно поджала губы. Вообще-то я никогда не задумывалась над этим. Мама сказала, что жить с мужиком, да еще не расписавшись с ним, да еще на птичьих правах в его квартире – плохо. Я и думала, что плохо. Я видела тетку только один раз, когда она приезжала к бабушке. Но та ее быстро выставила, сказав, что не знает никакой Маши, и знать не хочет. И нечего ее по деревне приблудным ребенком по деревне позорить. Правда, выглядела Маша при этом не как несчастная попрошайка, а как вполне успешная женщина. Она даже на своей машине приехала. Но мама все равно твердила, что та живет неправильно и кончит плохо.  

Я рассказала все это Люсинде. Она вдруг перестала вытирать мне глаза.  

- Полина, напомни мне какой сейчас год?  

- 1997.  

- А мне по твоему рассказу показалось, что 1897 год. Приблудный ребенок, живет не расписанная… И ты такая же будешь? Закончишь институт, выйдешь замуж, родишь ребенка и будешь осуждать всех кто живет по-другому? Шаг вправо, шаг влево – расстрел?  

Примерно так я себе и представляла свою будущую жизнь (ну может только без шаг в право, шаг влево – расстрел). Институт, замужество, дети. Так жили мои родители, так жили родители моих друзей, а по-другому было неправильно. И какая разница какой на дворе год?  

- А вот представь…- продолжила Люся. – Ты влюбилась… как твоего парня зовут?  

- Саша.  

- Влюбилась в Сашу. Вы с ним дружите, потом оказываетесь в постели. У вас все хорошо, и может, вы даже когда-нибудь поженитесь. Это же нормально: заниматься сексом с тем, кого любишь и с тем за кого собираешься замуж?  

- Нормально. – согласилась я, не понимая к чему она клонит.  

- Расскажешь об этом матери?  

- Ни за что!  

- Почему?  

- Она меня прибьет.  

- Но это же нормально: заниматься сексом с тем кого любишь. Может все-таки стоит матери рассказать?  

Я с ужасом представила себе что будет, если я приду к маме и скажу ей: мама, у меня есть парень, и я с ним сплю. Она сначала побледнеет от ужаса, а потом покраснеет от бешенства. Потом заверещит что-нибудь вроде: я вырастила шлюху! А потом огреет тем, что у нее под рукой окажется. И хорошо если из дома не выгонит…  

- Ни за что!  

Лучше пусть она до старости меня девственницей считает.  

- И что будешь жить в страхе, что она тебя когда-нибудь застукает или случайно узнает?  

- Так и буду.  

Как по-другому я себе не представляла жизнь. Мне слабо верилось в то, что родители могут выгнать из дома (на самом деле они у меня никакие не звери), но вот жизнь испортить могут. В основном мама, конечно. Папа у нас – подкаблучник. Когда он дома, его не видно и не слышно. Слышно только маму. Она в нашей семье заправляет всем: начиная с моей дистонии и заканчивая спортивной карьерой брата.  

Брата она определила на теннис. Хотя тот с раннего детства мечтал заниматься каратэ. Мать сказала, что каратэ – это опасно, да и денег принесет мало. А вот теннис – самое то. Брат смирился и уже третий год три раза в неделю ходил на корт. Даже добился каких-то успехов. Правда, удовольствия это ему приносило мало. И каждый раз он искал предлог, чтобы не пойти. Но мама обычно пресекала его попытки на корню, приговаривая: потом мне благодарен будешь. Когда это «потом» настанет – она никогда не уточняет.  

- Жизнь – это минное поле! – философски добавила я. Мне эта мысль показалась красивой и своевременной.  

Люсинда ничего на это не ответила, только вздохнула.  

- Посиди здесь, пойду посмотрю, где твоя мать…  

Через несколько минут она вернулась, сообщив, что мать на кухне, и у меня есть шанс проскочить в свою комнату не замеченной.  

- Спасибо – поблагодарила я ее. – А почему ты мне помогаешь?  

Она пожала плечами и как-то странно на меня посмотрела.  

Когда я уже почти закрыла , она вдруг:  

- Твоя тетка не захотела жить на минном поле…  

Что это должно значить?  

* * * * *  

С Людой я помирилась уже на следующий день. Она извинилась и сказала, что у нее был ПМС. Она всегда так, сначала сорвется и нахамит, а потом говорит, что у нее ПМС и извиняется. Я не стала заострять на этом внимания и простила. Все равно у меня подруга одна.  

Была когда-то еще одна подруга, но мы потерялись, когда я переехала с родителями в эту квартиру. Сначала мы часто перезванивались и встречались. Потом стали перезваниваться все реже и реже. Потом только поздравляли друг друга с днем рождения. А потом даже это перестали делать. Я по ней скучаю, но у нее, наверное, уже есть другие подруги. Иногда мне даже хочется позвонить, но я себя останавливаю. Захочет, сама позвонит. Правильно?  

Мама перестала на меня злиться и даже сказала, что короткая стрижка мне идет, и зря она не разрешала мне раньше стричься. Ошалев от ее признания, я решила воспользоваться случаем и попросила разрешения краситься, на что она мне показала фигу, и сказала:  

- Увижу накрашенной, выдеру как сидорову козу.  

Но я не расстроилась. Почти каждый день, когда я приходила домой после школы, а Люсинда была дома, она звала меня к себе и учила краситься. И одеваться. Мама моя, женщина простая, рассуждающая – не мерзнет и ладно. Мне же хотелось кофточек безумных расцветок, коротких юбок и рваных джинс. Всего того, что в изобилии было у моих одноклассниц.  

Единственный раз в году, когда я могла купить себе что-нибудь эдакое – это собственный день рождения. Бабушка с дедушкой, папины родители, каждый год дарили мне на день рождения деньги.  

- Купишь себе что-нибудь, – говорили они. – А то мы уже старые, черт вас, молодежь, разберет, что вам надо… – любила приговаривать бабушка, выдавая мне купюры.  

Сначала мама у меня деньги отбирала, поясняя, что она лучше знает, что мне надо, но лет с 14 я стала распоряжаться ими самостоятельно (был страшный скандал, но на мою сторону неожиданно встал папа). Сумма была небольшая, поэтому я всегда долго выбирала, чтобы такое себе купить, чтобы быть модной, но не как все.  

Мать моих покупок никогда не одобряла, всегда раскритиковывала впух и прах, но от радости я готова была простить ей все, даже вечное недовольство.  

Увидев, однажды мой гардероб, Люсинда – она сама настояла – хмыкнув, сказала:  

- Ну, ничего так, для шестнадцати лет. Но надеюсь всю жизнь ты так одеваться не собираешься?  

Я отрицательно замотала головой. Лично мне хотелось быть похожей только на нее. С каждым днем она восхищала меня все больше и больше. Я стала копировать ее манеру говорить, жесты, и даже стала тайком покуривать, за что правда получила от Люси по шее и тут же это занятие бросила. Тем более, что сигареты оказались страшно противные на вкус.  

Сама она одевалась модно. Все ее вещи были дорогими, и явно не с рынка, где мы одевались всей семьей.  

- В магазине тот же рынок, только дороже – говорила мама. И за любыми покупками, будь то одежда, обувь или продукты мы ездили только на рынок. В магазины я заходила только поглазеть вместе с Людкой, и то редко.  

- Люся, – осмелилась я однажды спросить, когда она учила меня накладывать на глаза тени, чтобы не выглядеть вульгарной проституткой – а почему ты здесь живешь, а не с мужем?  

Про вульгарную проститутку это она сама сказала, я проституток только в кино видела – «Красотка» и «Интердевочка». И какая из них вульгарная определить не могла. Но Люсе я верила безоговорочно, выглядеть как проститутка не хотела, и поэтому старательно училась размазывать тени по векам. Растушевывать, если говорить правильно.  

- Так получилось… – и она ненадолго замолчала, глядя куда-то в пространство поверх моей головы, а словно отмерла и продолжила: – мне было 19 лет, когда я замуж вышла…  

Люся родилась и выросла в Москве. В семье со строгими правилами. Мама контролировала длину юбок, не разрешала носить брюки. Самолично подстригала дочке челку и до 17 лет не разрешала краситься. Отношения с мальчиками строго пресекались, а подруг мама отбирала Люсе сама. Оценивала родителей, успеваемость потенциальной подруги и не прошедших отбор тут же отсекала.  

Люсю такая жизнь устраивала, потому что другой она и не представляла. Мама была непререкаемым авторитетом в семье и даже папа, какой-то начальник на крупном заводе, дома был тише воды, ниже травы.  

Относительная свобода настала, когда Люся не поступила в институт. Дома был скандал. Мама глотала валерьянку и грозилась прямо на месте умереть от инфаркта.  

Неожиданно за дочь заступился отец:  

- Что ты верещишь, как будто конец света настал? Не поступила в этом году, поступит в следующем.  

Не ожидав от мужа такого вероломства, мать замолчала. Встал вопрос, куда девать дочь до следующих вступительных экзаменов. Школьный друг отца директорствовал в одном из парикмахерских училищ:  

- Моя дочь – пэтэушница? – снова запричитала мать.  

Но и здесь отец ее оборвал, не дав разгореться новому скандалу:  

- Не на завод же ей работать идти?  

Мать не нашлась, что ответить и первого сентября Люся отправилась в училище. Неожиданно ей понравилось. И летом следующего года она отказалась забирать документы. В семье снова разразился скандал и мать опять начала хвататься за сердце.  

Как ни странно отец и в этот раз встал на защиту Люси, и той удалось отстоять свое право, учится там, где она желает.  

В училище у нее завязался роман, который она тщательно скрывала от матери, решив, что одного скандала в семье более чем достаточно. А скандала было не избежать, ибо мальчик совершенно не укладывался в мамино понятие о «приличных поклонниках». Валя учился в том же ПТУ, подавал большие надежды, но с маминой точки зрения был обычным пэтэушником.  

После того, как Люсинда не оправдала надежды родительницы на хорошее образование, та решила реабилитироваться в глазах общественности, а точнее своих подруг и родственниц, дети которых учились в престижных ВУЗах. А какое еще может быть мерило успешности женщины? Правильно, удачный брак. И дом наводнили хорошие мальчики из хороших семей. Сыновья друзей, племянники коллег… Среди них выделялся один: сын папиного подчиненного. Студент МГУ, красивый, талантливый, многообещающий. Мама сделала ставку на него. Дело осложнялось тем, что и сам кандидат был не прочь связать с Люсей свою жизнь. Чтобы не злить мать, она принимала его ухаживания. А с Валей встречалась тайком и от случая к случаю. Разрывалась, но ничего не могла с собой поделать – и Валю любила, и мать разозлить боялась.  

Предложение от правильного поклонника не заставило себя ждать. Мать настаивала на замужестве: хорошая семья, перспективный молодой человек, отец его сразу к себе возьмет, продвигать будет. Люся сопротивлялась, но потом под напором матери сдалась, чувствуя себя Татьяной Лариной и повторяла про себя слова «а я другому отдана и буду век ему верна».  

Свадьба была шикарная, играли в «Хрустальном» был тогда на Кутузовском такой ресторан. Приглашенных 150 человек, родственники, друзья, коллеги отца по работе и прочие «нужные» люди. А потом как-то закрутилось. Люся жила, как все живут. Ни хорошо, ни плохо. Нормально. Муж был хороший: не пил, не бил, на руках носил, карьеру строил. Жили с ее родителями – квартира большая, Люся единственная дочь, места всем хватало.  

Вроде бы и жили хорошо, но Люся все время испытывала какое-то недовольство. Только на работе она чувствовала себя вполне счастливой, тем более что дела шли хорошо, она оказалась талантливым, как бы сейчас сказали, стилистом и быстро обросла клиентурой.  

Мать же, ее профессия совершенно не устраивала, и она стала настаивать на немедленном рождении внуков. С истерикой и сердечными приступами. По ее разумению, Люся должна была родить подряд двух малышей и уйти в декрет, забыв о позорной профессии. Она стала подсовывать ей и ее мужу, книги по сексуальному воспитанию, а как-то, совсем отчаявшись, даже подарила Камасутру, мол ни черта не умеете, посмотрите хоть, что умные люди советуют…  

Но дети все не рождались, и мать по этому поводу стала все чаще впадать в истерику. Наверное, Люся смирилась бы со своей судьбой, рано или поздно родила бы матери долгожданных внуков и жизнь бы ее потекла, как планировала мать, но однажды совершенно случайно Люся встретила на улице Валентина.  

К тому времени и отец Люси, и муж занялись бизнесом, статью за тунеядство отменили, поэтому отговариваться от матери необходимостью «работать, а то посадят» стало невозможно. И уступив ее давлению, Люся уволилась из салона.  

Целыми днями она проводила, бродя по магазинам или просиживая дома, не знаю чем себя занять, все чаще впадая в хандру и уныние, и даже стала прикладываться к бутылке. А Валентин наоборот был полон энергии. Он только что продал свою сеть салонов красоты и собирался уезжать заграницу, справедливо считая, что там сможет добиться большего успеха, чем здесь в России.  

Забытые было чувства, вспыхнули вновь. И Люся решилась: она ушла из дома. Комната, которая осталась от бабушки в наследство оказалась очень кстати. Разразился скандал, мать обещала дочь проклясть, муж лишил денежного содержания, а все знакомые считали, что Люсинда просто сошла с ума…  

- У меня нет мужа, мать меня ненавидит – я не оправдала ее надежд, у меня почти нет денег, а я чувствую себя счастливой. – Закончила она свой рассказ.  

Ее жизнь мне показалась настоящим романом, поэтому я только восхищенно выдохнула:  

- А как же Валя? – рассчитывая услышать, что тот предложил ей руку и сердце.  

- Валя уехал в Америку…  

- А ты? – возмутилась я.  

- А я здесь! Все, на сегодня хватит, я устала, иди к себе…  

* * * * *  

Рассказ Люсинды долго не давал мне покоя. Я не переставая сравнивала ее жизнь со своей. Ее мать мне казалась родной сестрой моей матери – авторитарная, деспотичная, не терпящая возражений. Всю жизнь до этого момента, я считала, что живу нормально и по-другому не бывает. Матери существуют для того, что решать, что для их детей лучше. Моя до сих пор любит приговаривать:  

- Я вас родила, поэтому лучше знаю.  

И долгое время ее слова не вызывали у меня сомнения. Конечно, родила, конечно, лучше знает.  

И вдруг Люсинда и ее рассказ, который пошатнул мою уверенность в маминой правоте.  

После нашего разговора я полночи ворочалась без сна, пытаясь представить себя на ее месте. Вот я поступаю в институт, который выберет мама, выхожу замуж потому, что мама так сказала, рожаю детей потому, что мама хочет внуков.  

Я вдруг вспомнила, как несколько лет назад, мама не дала мне записаться в театральную студию в школе.  

- Нечего всякими глупостями заниматься. – Сказала она. – Все равно ничего не добьешься, только время зря потратишь.  

А мне до зубного скрежета хотелось играть на сцене. И я плакала ночью в подушку от зависти к Людке, которой ее мама и слова не сказала, когда изъявила такое желание. Потом я смирилась, и даже решила, что мама права, и что лучше закончить школу с медалью, чем тратить время на ерунду.  

Мама. Моей жизнью всегда управляла мама, как и жизнью брата (он ненавидит теннис, но каждый раз послушно едет с ней на корт, потому что она решила, что из него получится хороший теннисист), и даже жизнью отца.  

Люсинда больше не рассказывала о своей жизни. Стала реже звать к себе, мне стало казаться, что она меня избегает. Если же мы оказывались вместе на кухне, она задавала мне дежурные вопросы, а я давала ей дежурные ответы. Мою мать она по-прежнему старалась всячески довести: выдыхала сигаретный дым ей в лицо, заходила в кухню в коротком халатике или требовала немедленно убрать постиранное белье из ванной. Казалось, что обиды нанесенные ей собственной мамой, она так и не смогла забыть. И хамила на кухне она не моей матери, а своей.  

С Сашкой мы больше не общались. Он ко мне не подходил, а выяснять с ним отношения (какие собственно отношения?) мне было неловко.  

Школу я закончила как и предполагалось, с медалью. На следующий день после вручения медали и выпускного вечера разразился первый большой скандал, хотя он больше походил на локальную войну:  

- Ну, теперь, можно и документы подавать. Завтра же и поедем. – Мама радостно вертела в своих руках мой аттестат.  

Я осторожно вынула его из ее рук.  

- Куда поедем? – я прекрасно знала куда. Она говорила об этом последние полгода, как о решенном деле.  

- В стоматологический техникум поступать.  

- Я не хочу.  

- Как не хочешь? – на лице у мамы появилось выражение крайнего удивления.  

- Вот так. Не хочу. Я хочу в институт поступить.  

- Хочет она – Возмутилась мама, обращаясь к отцу. – Значит так, завтра поедем подавать документы в техникум. Хорошая профессия, денежная. И нечего мне тут…  

- Я не поеду! – я старалась говорить, не повышая голос.  

- А кто тебя кормить будет, кто тебя одевать будет, пока ты там в своих институтах прохлаждаться будешь?  

- Я работать пойду.  

- Работать она пойдет! – передразнила она меня. – Кем? Уборщицей? Самостоятельная выискалась.  

Я не знала, кем и куда я пойду работать, но твердо знала, что если сейчас уступлю, вся моя жизнь пойдет наперекосяк. Люсинда, и сама, наверное, не догадывалась, как изменила мою жизнь.  

До этого момента на открытые демарши я не решалась. Тем более, что наши с мамой цели – получение медали – совпадали. Но ни в какой техникум я поступать не хотела. Я хотела поступать на геологический факультет университета. Тайком от матери я ездила на день открытых дверей, узнавала какие придется сдавать экзамены и готовилась к поступлению. В своих силах я была уверена, тем более, что для поступления, как золотой медалистке, мне надо было сдать всего один экзамен.  

- И куда ты собралась?  

- На геологический факультет.  

- Не бывать этому!  

Мать разразилась гневной тирадой, суть которой сводилась к тому, что вся моя жизнь пойдет под откос, я буду ходить в походы и экспедиции, всю жизнь проживу в палатках и однажды сдохну от цинги. Денег мне моя работа не принесет ни копейки, выйду замуж я за такого же нищего, который будет пить водку и горланить похабные песни под гитару.  

Мне было все равно. Я знала, что если сейчас уступлю, то потом буду всю жизнь жалеть.  

Скандал продолжался до самой поздней ночи, пока отец не увел в конец обессилившую мать спать. Я осталась на кухне, я была так возбуждена первым выигранным боем, что все равно не уснула бы.  

Через некоторое время на кухне появилась Люсинда.  

- Идем ко мне!  

Я послушно пошла за ней. В ее комнате был накрыт стол: виноград, шоколад, сыр и два тонких высоких бокала.  

- Будем отмечать! – она подмигнула мне и извлекла из шкафа бутылку шампанского. – Поздравляю с первой победой.  

- Да, золотая медаль… – начала говорить я.  

- Медаль – это, конечно, здорово, но я совсем о другой победе.  

- Ты слышала как мы ругались?  

- Ну! Я думаю это слышали все с первого по девятый этаж. У вас очень громкие голоса.  

- Мне страшно. – Призналась я. – Я первый раз…  

- Все когда-нибудь бывает первый раз – мы чокнулись бокалами. – Главное, чтобы не последний.  

Мы ели шоколад и запивали его шампанским. С родителями мне никогда не было так легко и просто. Я все время чувствовала себя перед ними виноватой. Особенно перед мамой.  

- А я уезжаю… – Вдруг сказала Люся.  

- Когда?  

- Через неделю.  

- Надолго?  

- Наверное, навсегда.  

- А куда?  

- Пока в Бельгию.  

- К Валентину?  

- Да.  

Я замерла. На моих глазах у сказки появился хороший конец.  

- Ты выйдешь за него замуж?  

- Ну, я так далеко не заглядываю – Засмеялась Люся. – Давай, допивай шампанское, завтра у тебя тяжелый день.  

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и когда я уже шла к своей комнате она меня окликнула:  

- Оставь аттестат у меня. На всякий случай.  

Утром я проснулась от шума. Мама носилась по нашей маленькой комнате как торнадо, то и дело, швыряя разные вещи.  

- Где он? – увидев, что я проснулась поинтересовалась мать.  

- Кто он?  

- Аттестат.  

- Зачем он тебе?  

- Дурочку-то из себя не строй. И вообще ехать пора.  

- Пора! – согласилась я. – В институт.  

Мама уже было набрала в легкие воздуха, чтобы закричать, но на соседней кровати заворочался брат, и она не рискнула его будить.  

- Где он? – повторила она свой вопрос.  

- Мам, мне казалось, что мы вчера все решили. Не начинай сначала.  

Я жутко боялась нового скандала. Когда мать начинает орать или хвататься за валерьянку, я чувствую себя неблагодарной сволочью и готова сделать все что она хочет. Лишь бы она не переживала.  

Но быть зубным техником я не хочу. Не хочу!  

- Мы еще ничего не решили.  

- Мам, хватит!  

- Давай сюда аттестат!  

- Не отдам.  

Какое счастье, что Люсинда забрала его у меня вчера. Мать вдруг часто задышала и выскочила из комнаты.  

Я осторожно вышла из комнаты вслед за ней. И услышала, как она начала выговаривать отцу:  

- Не благодарная, не благодарная. Вырастили на свою голову…  

- Танюша, но она уже взрослая, пусть сама решит, ну, не хочет она быть стоматологом, хочет быть геологом – ее право. – За меня неожиданно вступился отец.  

- Да что это за профессия такая? Геолог! За копейки работать будет, сейчас время-то какое. Одни зубные, да банкиры деньги зарабатывают. Она же нищая будет.  

- Может, когда она институт закончит, все изменится?  

- Как же изменится… Держи карман шире. Будет только хуже.  

Я бегом вернулась в свою комнату. Натянула джинсы и рубашку и постучалась в комнату Люсе. Она открыла быстро, как будто ждала.  

- Не передумала? – спросила она, отдавая мне аттестат.  

- Неа – я отрицательно замотала головой.  

- Ну, ни пуха, ни пера.  

- К черту!  

Надев кроссовки, я осторожно открыла дверь и бросилась вниз по лестнице, пока мама не заметила и не попыталась меня вернуть.  

Возле кабинета приемной комиссии толпились абитуриенты. Большинство с родителями. Я растерялась, не зная, что делать дальше и куда идти.  

- Одна приехала? – ко мне подошел парень. Мне он показался жутко взрослым.  

- Одна…  

- Вставай, за мной будешь. На какой факультет поступаешь?  

- На геологический … – пискнула я и покраснела. Со мной не так часто заговаривают незнакомые мальчики, если не считать Сашки, то этот первый.  

- О, коллега! Я тоже на геологический! Тебя как зовут-то?  

- Поля… Полина.  

- Ну, приятно познакомиться, Полина. А я – Иван.  

Подошла наша очередь. Он увидел, как я достаю свой аттестат из сумки, и присвистнул:  

- Медалистка?!  

- Ага!  

- Ну, молодчина. Значит, один экзамен сдавать будешь.  

Он вошел в кабинет первым, а вслед за ним я. Пока я сдавала документы, что-то подписывала, Иван исчез. Я испугалась, что больше его не увижу, но, выйдя в коридор, обнаружила его возле кабинета.  

- Ну, что теперь мы официальные абитуриенты? Ты на метро?  

- Да!  

- Тогда я тоже. – Он подхватил меня под руку и повел к выходу.  

Мне не верилось в то, что происходит. Взрослый парень ведет меня под ручку, шутит, стараясь меня рассмешить. Меня!  

- Ну, что, Полина! – сказал он, доведя меня до метро. – Будем прощаться, я здесь недалеко живу. Увидимся на экзамене?  

- Конечно. – Теперь даже тысяча мам не заставит меня пойти учиться в стоматологический техникум.  

Домой я ехала как в тумане, вспоминая, как Ваня на меня смотрел, что говорил, как держал за руку. Неужели все это происходило со мной. Я попыталась рассуждать трезво и говорила себе, что это ничего не значит. Просто ему было скучно, так как все остальные были с родителями, поэтому он и подошел ко мне. Но сердце все равно замирало от мысли, что через неделю я снова его увижу.  

- Ну, что подала документы? – встретила меня в дверях мать. – Рада?  

- Подала! – я не могла согнать с лица довольную улыбку. – Рада.  

- Ну-ну…  

Я испугалась, что мама снова устроит скандал, но она только с осуждением посмотрела на меня и ушла в кухню. Неужели смирилась?  

Поздно вечером, когда мои уже спали, я проскользнула в комнату к Люсинде, чтобы рассказать ей о Ване, поговорить о нем, мне было больше не с кем. Но она была занята.  

На кровати лежала куча одежда, а Люся стояла рядом с озабоченным видом:  

- Вот, не знаю, что с собой брать, что оставлять… – сказала она, увидев меня. – И вещи все любимые, а с другой стороны, там же все по-другому одеваются. Проще. Что я там буду как попугай ходить?  

Я присела рядом с одеждой на кровать и стала перебирать все эти кофточки, юбочки, платья, брюки. Все было модное и дорогое. Мне так хотелось иметь хоть что-нибудь из этого, чтобы Ваня увидел меня на экзамене и обалдел. Ваня…  

- Нравится? – раздался над ухом голос Люси. Я так погрузилась в мысли о новом знакомом, что не заметила, как она замолчала.  

В руках я держала платье. Ничего особенного, но оно было нежно голубого цвета, красивым вырезом на груди и юбкой клеш. Она взяла платье из моих рук.  

- А мне мало, представляешь? Когда увидела его в Париже, то прямо влюбилась. И сразу купила. Думала, похудею. Специально для этого платья. Но не смогла. А выбросить рука не поднимается. Так и вожу его с собой с места на место. – Она приложила платье к себе и подошла к зеркалу. – Красота! – Она повернулась ко мне. – Померяй.  

- Оно же дорогое! – испугалась я. – Вдруг испорчу.  

- Кому говорю, меряй!  

Я не стала сопротивляться, скинула халат, стыдливо повернувшись к ней спиной, и надела через голову платье. Люся застегнула мне на спине молнию и завязала сзади пояс.  

- Повернись! – скомандовала она.  

Я повернулась. Она окинула меня оценивающим взглядом сверху до низу.  

- Как будто на тебя шили! Красавица!  

Я робко подошла к зеркалу. Платье и, правда, село как литое. Вот бы Ваня увидел меня в таком платье…  

- Забирай! – прервала мои мысли Люся.  

Я недоуменно посмотрела на нее.  

- Забирай! Не тащить же мне его с собой за границу. Тем более, что на меня оно все равно не лезет.  

- Спасибо! – выдохнула я, еще не до конца веря в услышанное. На экзамен я точно пойду в этом платье.  

- Слушай, ты часом не влюбилась?  

- Не.. нет! – помотала я головой, и почувствовала, как запылали щеки.  

- Кто он?  

- Да его только один раз видела. Сегодня . Мы документы вместе подавали. И он сам ко мне подошел. А потом он меня подождал. И до метро проводил. И вообще он такой … красивый. – Выпалила я на одном дыхании.  

- Подожди, не части. Как его зовут-то хоть?  

- Ваня! И он взрослый! – поделилась я.  

- Сколько ему лет-то?  

- Двадцать! – по дороге к метро он мне рассказал, что решил поступать уже после армии. Его папа был геологом и он решил идти по стопам отца. Тем более, что с детства с ним в экспедиции ходил.  

- Тоже мне взрослый! – хмыкнула Люся. – Ой, времени-то сколько?  

Было уже 2 часа ночи.  

- Давай к себе. Тебе вставать рано.  

- Зачем? В школу-то не надо уже.  

- А к экзамену готовиться? Тебе ж тебе поступить надо, а то вдруг ты своего Ваню больше никогда не увидишь?  

От одной только мысли об этом у меня защемило сердце. А ведь я даже фамилии его не знаю. Вдруг больше не увижу?  

Люся расстегнула мне молнию, я сняла платье и накинула халат. Взяв платье как драгоценность, на вытянутых руках понесла к себе в комнату.  

Даже не верится, что у меня есть теперь такая красота: настоящее платье из Парижа. Не подделка какая-нибудь с рынка «made in France». А такое, что даже Людка от зависти умрет.  

До экзамена я Люсю толком больше не видела. Днем она ездила по делам, а вечером приезжала уставшая, мы перебрасывались парой незначащих фраз, и она уходила спать. Я же целыми днями готовилась к экзаменам и думала о Ване.  

На консультации перед экзаменом я его не видела, может, он не приходил, а может, я его просто не заметила, хотя все два часа консультации вертела головой, высматривая его. Но народу было столько, что возможно я его просто просмотрела. А сам он не подошел.  

После консультации я задержалась возле входа в корпус, надеясь, что просто его не заметила. Но все уже вышли, а его не было. Стоять дольше было бессмысленно, и я поплелась к метро.  

До экзамена остался один день, и я решила, как следует выспаться. Мама оставила меня в покое и больше не предпринимала попыток отговорить от поступления. Дома было тихо, брат отправили к бабушке в деревню, и комната была в моем распоряжении.  

Перед экзаменом я нервничала. И чем ближе подходила к университету, тем сильнее нервничала. Но войдя в аудиторию успокоилась.  

- Полина, привет! – передо мной сел Ваня.  

Я хотела спросить, почему его не было на консультации, но тут преподаватели попросили тишины, и начали раздавать варианты экзаменов.  

- Ни пуха, ни пера! – прошептала я ему в затылок.  

- К черту! – ответил он, не оборачиваясь. – А ты здорово выглядишь!  

- Спасибо.  

Мысленно я еще раз поблагодарила Люсю за платье. Я была уверена, что комплимент мне достался только благодаря ему.  

Из аудитории мы вышли вместе. Он снова проводил меня до метро, и мы договорились встретиться послезавтра, возле стендов с результатами экзаменов.  

- Боишься? – спросил он.  

- Конечно, вдруг не сдам. Тогда мама упечет меня в стоматологический техникум, и я всю жизнь проведу в кабинете зубного…  

- Ужас! Тогда буду держать за тебя кулаки.  

- Спасибо! А я за тебя.  

- Ну, что увидимся послезавтра? – спросил он, когда мы дошли до метро.  

- Конечно.  

Я влетела в квартиру. Мне хотелось с кем-нибудь обсудить, как Ваня на меня смотрел, что говорил и как держал руки. Я постучала в комнату к Люсе. Но ее не оказалось дома.  

Утром, я снова постучала к ней в комнату, надеясь, что она еще никуда не успела уйти. Но она снова не открыла.  

- Что долбишься? Уехала твоя подружка. И даже не попрощалась с тобой.  

- Как уехала? Когда уехала? – не поверила я своим ушам.  

- Как приехала, так и уехала. – Отрезала мама.  

Я не верила, что Люся уехала не попрощавшись, не оставив ни письма, ни записки. Как будто и не было ее никогда здесь. Как неизвестно откуда появилась, так неизвестно куда исчезла. И мне было ужасно обидно, что она не попрощалась.  

* * * * *  

Я поступила в университет. И Ваня тоже. После экзаменов мы все лето встречались почти каждый день. Я впервые отказалась ехать к бабушке в деревню, а мама не стала настаивать. Маму с ним я знакомить не спешила. И сделала это только на третьем курсе.  

- Мама, познакомься. Это мой муж – Иван. – Поставила я ее перед фактом.  

Утром мы расписались в ЗАГСе. Свадьбы не было, только мы и двое наших однокурсников, в качестве свидетелей.  

Мама кричала, хваталась за сердце, требовала немедленно развестись, обещала меня проклясть если я не передумаю. Ваня был воплощением ее материнских кошмаров: он отрастил бороду, пил водку, и пел песни под гитару. Но вопреки ее предсказаниям я была счастлива.  

О Люсинде я с тех пор больше ничего не слышала. Обида, что она уехала не попрощавшись – почти прошла. И я вспоминала ее с благодарностью, если бы не она – моя судьба сложилась бы совсем по-другому. А голубое платье до сих пор висит в моем шкафу. Я уже не влезаю в него, но выбросить или подарить кому-нибудь у меня не поднимается рука.  

А спустя много лет, разбирая мамины документы, я обнаружила в них адресованное мне письмо:  

«Уезжаю, не прощаясь. Ты спишь, и мне не хочется будить тебя перед экзаменом.  

Надеюсь, что мы еще когда-нибудь увидимся, но если нет, я хочу пожелать тебе удачи на экзаменах, для тебя это шанс вырваться из-под маминого влияния.  

Ты напомнила мне меня , но мне потребовалось много времени, чтобы понять, что я имею право на собственное, а не на мамино счастье.  

Люсинда».