.
КЛИПСА
Встретившаяся мне в центре города, совсем юная девушка, на мой вопрос – как называется часть города, которую сейчас бомбят? – сказала, что район этот называется «Артём», и что бомбят вроде, как, троллейбусный парк, и объяснив, где парк находится, добавила, что лучше туда не идти пешком, а проехать, и показала, где я могу попытаться остановить какую-нибудь машину: «Там увидите блокпост – там наши ж мальчишки стоят! – они вам и машину остановят…» И – уже вслед мне, вдруг, с неожиданной для совершенно незнакомого человека, участливой интонацией: «Вы, давайте ж… аккуратней там…»
Меня «подбирает» пожилой мужчина на потрепанных «жигулях», предупредив, что ему – не туда, но до половины дороги он меня подбросит. Говорит на русском, разбавленном «украинизмами». Понятно, разговор сразу, с места в карьер, «за ополченцев»: «У мэнэ пятеро внуков. И я – за ополченцев. И каждый тут – за ополченцев. Я и сам пошел бы к ним, если б не работа… я тут, на железной дороге, работаю. И жинка моя пошла б, да и она тоже работает, в больнице »… Николай – так зовут водителя, все-таки, делает крюк и довозит меня до центра Артема. Возле подъезда одной из пятиэтажек сидят три пожилые женщины, около них – штук пять-шесть больших, пятилитровых, пластмассовых емкостей, наполненных водой. «Не надо нас фотографировать! Всё у нас хорошо! Одну войну пережили, и вторую переживем.»
С фотографиями в Артеме, явно, не складывается. «Фото?.. Ни в коем случае! – я и так уже со своей рыжей мордой – на всех обложках!» Женщина, лет под сорок, с большой сумкой в руке, стоит около остановки. «Давайте, помогу, сумку донесу.» «Да нет, я уже дома.» Несколько метров проходим вместе, вроде, как нам по пути. «Денег вложила столько!.. – то ли обращаясь ко мне, то ли сама с собой – разговор давний продолжает, пытаясь что-то для себя понять.. «Богатая была, красивая была, а щас что осталось? Нищая, безработная – за два месяца!..» Заметив, что я извлек из кармана записную книжку и что-то записываю: «А-а! Ты –летописец!..» – прыснула смехом. «Не обижайся, ну, ты – точно, как в мультике!» Опять смеется. Про какой мультик она говорит – непонятно. «Аксинья меня зовут. Ксюша.» По ее щекам – вдруг (только что ведь смеялась?) текут слезы. Она чуть отворачивается, плачет, я молчу. «Просто страшно. Мы жить хотим. Я – торгашка, мы торговать хотим, детей любить хотим… Какая война?.. За что вы нас рушите?.. Что мы вам должны?.. Как бы там раньше не было, но мы – выживали! А cейчас – что? Вот, мой дом – выбиты окна.» Делает несколько глубоких вдохов. «Сапоги себе, еще ведь недавно, дорогущие, покупала. В том году ездили на море, ели шашлыки, гуляли… Всё. Разбомбили дом, забрали машину, нищая осталась. Дом мой в Восточном был. Теперь нету. Пришла сюда, думала – хоть тут… а тут – вон, – балкона нет, стекла выбиты...» «Как – нет балкона?., – не понимаю я. «А ты что, не видишь? – вверху, на третьем – есть, внизу, на первом – есть, а на втором (моего) – нет… боюсь входить…» Стоим, молчим. Вдруг отбрасывает свои рыжие волосы назад, вынимает из уха клипсу – маленькую зеленую розу, – протягивает мне. «Жива останусь – вспомнишь». Взяла сумку, и пошла через дорогу, в противоположную от своего дома сторону. На середине дороги обернулась, громко: «Ксюшей зовут!..»
(Славянск, 27 июня)