Как, все-таки, странно работает память! 

Дело было где-то жизнь назад, в бытность мою гимназистом, в Сёдерчёпинге, если моя гулящая память мне опять не изменяет. Попал я туда в рамках какого-то гимназийного мероприятия, вдвоем с той самой, рыженькой. Не то, чтобы встречались; не то, чтобы дружили, а так, заигрывали. Гуляли по городу; должно быть, что-то друг другу говорили. Запомнилось, что время от времени она прикладывала к губам пластиковое колечко и выдыхала. Мыльная перепонка на нем студенисто трепетала, вытягивалась и наконец начинала делиться, разражаясь длинной капающей очередью. И тогда я старался поймать губами её дыхание, расфасованное по радужным мембранам. Вблизи пузыри напоминали воздушные шары в разноцветную горизонтальную полоску, и каждый нёс на брюшке крохотную трепещущую корзину, в которой вместо газа горело маленькое солнце. Некоторые пузырьки отпочковывались вместе со своими сиамскими близнецами, а одна из таких композиций представляла из себя вполне сносную модель молекулы воды. Еще помню, как гимназисточка поднесла кольцо к моим губам и как я осеменил новую партию мутным ментоловым дымком. Теперь из каждого пузырька вылуплялась маленькая тучка. Так день и провели: я пускал колечки, она – пузырьки. 

Недавно встретил эту рыжую. Узнал не сразу. Пошла в мать, из миниатюрной превратилась в коренастую, испортила некогда шикарный волос, вместо линз напялила безвкусные очки. Имя так и не вспомнил. Вот и выходит, что девчонки той больше нет, а её мыльные пузыри живут и живут.