Я открываю глаза и вижу блеклую, явно не квартирную стенку, которая тут же наводит меня на мысль о том, что я не в своей собственной квартире. Еще ночью мое сознание затуманил довольно-таки странный сон, вынести из которого полезную для меня в тот момент времени информацию мне так и не удалось – дома я или не дома (в последнем случае добавлялось – а тогда где же еще я могу быть?). 

Все оказалось довольно-таки прозаично, так как я сам ушел вчерашним вечером к бабушке, которая, увидев меня немного замученным и уставшим – то ли от безделья, то ли от предвкушений будущих утренних вставаний, – сказала лишь одну фразу: «Саша, завтра ты останешься дома один – я ухожу на работу». 

И вот это самое утро наступило. Солнце, не заполняя комнату, тем не менее старалось пробудить меня и попадало своими косыми лучами именно на веки, еще не отошедшие ото сна. Окно, несомненно, с утра открыла бабушка – она же и открыла форточку, благодаря которой мой утренний сон сопровождался весенним тепло-убаюкивающим ветром, гулявшим по комнате. В квартире тихо, соседи не шумят, телефон не трезвонит, но и часы тоже развернуты к стенке таким образом, что их циферблат не увидишь, не развернув их в правильном направлении. Мне ничего не оставалось делать, как развернуть. Но легче или печальнее мне от этого, конечно же, не стало. Только десять утра, а за окном уже такое солнце, пение птиц, и никакого остатка от еще буквально вчера вечером рассыпавшегося комьями в вихре ветра снега. Такая неустойчивая погода чаще всего доставала меня не только своей непредсказуемостью, но и прямой зависимостью от моих собственных дел – будет завтра холодно и слякотно, никуда не выйду, будет тепло – пойду поброжу по окрестным дворам, пускай даже и один. 

Уже в свои семь лет мне казалось, что я осознал свое детство так, как это не смог бы сделать никто другой в такие же лета. Еще буквально неделю назад я отправился только лишь в первый класс, и там, на первом же уроке, не стал сосредотачиваться на учителе, а стал смотреть в окно. «Ну и что там интересного?» – сказал мой первый педагог, приблизившись ко мне, но я ничего так и не ответил. После школы я окинул взглядом унылый и запущенный двор, давно небеленное и обшарпавшееся ее здание, и понял, что многие ученики могут прогуливать не только из-за своих собственных дел или из-за желания погулять в последние теплые деньки, а из-за внутренней обстановки в школе. На которую в прямую проецировался и ее внешний облик. 

В этом здании начальной школы мне предстоит проучиться по крайней мере до пятого класса. Первый день вообще прошел довольно сумбурно, и конкретных уроков я не помнил. Зато я запомнил, что среди нас был один умник. Решивший пропустить первый же урок в первый в своей школьной жизни учебный день. Естественно, что его имя можно было узнать, но учитель не зачитывал списки и не проверял присутствующих и отсутствующих. Я тогда подумал и о том, чем же он все-таки мог заниматься. Бегать по теплым, заметенным желтой и красной листвой улицам, а может быть, уже тогда пытаться постичь смысл жизни или обрести внутреннюю свободу? Умение читать, писать было присуще и мне еще задолго до моего прихода на занятия, но что было в голове того малого, которого звали так же, как и меня – Саша, мне тоже было довольно нелегко представить. Наверняка и его родителей не было дома, а если посмотреть с другой стороны, то он мог уйти как будто бы в школу а потом прохлаждаться на улице без обеда и без глотка воды весь день до окончания уроков соответственно. Я узнал от парней из нашего района, также ошивающихся на улице, где он живет, и решил сходить к нему сам. По пути я продолжал свои раздумья и понял, что обычные листья, раскиданные по городу в одной интерпретации превратятся в целые цивилизации, заполняющие леса и поля в такой нестабильный погодный период, деревья, наполовину оголенные, соотнесясь с нами, или, вернее, с каждым из нас, тут же покажут нашу несовершенность и «колючесть» не только по отношению к другим, но и даже к нашим близким родственникам. 

Понять то, что в таком детстве нельзя отделить волю от безволия, стабильное самочувствие от наполовину стабильного, тоже пришло ко мне довольно рано. Многие слова, наделенные гораздо более глубоким смыслом, а не тем, более поверхностным и с привычным для детского уха, восприятием, образуют смысл мира, мировой смысл целиком, а потом обволакивают его уже по-иному, заставляя каждого конкретного человека плясать именно под свою дудку. Как бы это не было удивительно, но я думал о чем-то подобном и о более философском и широком уже на первых трудных и описываемых здесь порах моей жизни. Болезни, буквально забившиеся в меня еще до периода окончательного взросления, иногда тоже давали о себе знать, и врачи «Скорой», буквально прилетавшие на крыльях благородства к нам в квартиру, лишь подтверждали мою догадку о том, что сразу объяснить то, что у тебя болит, и только ли оно одно, к сожалению или наоборот, к счастью, нельзя было сделать сразу. Мать просто была в неистовстве, а пожилой доктор, уже спешивший от нас восвояси, вдруг заявил: «Пойдем с нами, полежишь в больнице немного, выясним там все!» Естественно, что моя мать отказалась, да и я сам почувствовал себя в тот момент так, как будто у меня и не было никогда никаких проблем со здоровьем. 

Философствовать еще не значит жить… Или наоборот, значит? Будучи незрелыми и несмышлеными детьми своих родителей, мы не отделяем для себя чего-то одухотворенного и малопонятного от житейского, бытийного и повседневного. Это для нас сплошная каша, и еще хорошо, если это первое вообще есть и присутствует в начале каждого из нас и прорывается наружу хотя бы иногда. Крещенные в детстве, мы и потом, уже на стадии дальнейшего взросления и ощущения новых жизненных, плескающих красками в лица явлений не понимаем, а зачем оно нам было, собственно, надо? И нужно ли, хотя это синонимы. И делали это, уж конечно, не спросив нашего на то согласия. А если бы и спросили, мы тоже могли бы отказаться, ведь тут не так все просто… 

Я иду в школу затем, чтобы получать знания. Самое простое и избитое выражение. Я иду в школу затем, чтобы ощутить себя в обществе людей. Более глубокое, но и тоже не совсем верное. Я иду туда, чтобы не разочаровывать своих родителей, чтобы постичь глубины бытия и приблизиться к… – вообще наполовину бредовое и ни несущее в себе ровным счетов ничего, кроме простого выпендрежа, создающегося благодаря использованию заумных слов. 

Для этого прогуливающего парня примерно понятно, что означает данное серое и раздробленное с лицевой стороны здание. Для меня и для всех других первоклассников это абсолютно другое, и мы не пытаемся противоречить или как-то мешать тому, что само по себе должно течь, давая при этом и неоспоримую пользу всем нам. 

Бабушки, дедушки, мамы, папы и многие другие – все спешат на работу, с утра ли, или в те мрачные минуты, когда уже ни зги не будет видно, но они делают общее для всех дело. В том числе и для нас, пока еще простых детей, подростков, на которых они возлагают свои надежды, большие надежды. Но каким путем иду я, возвращаясь к себе «внешнему» или же наоборот, рассекречивая себя и в то же время раскрепощая как изнутри, так и снаружи? 

Взросление есть стадия глубокого миропонимания, воплощения законов мира, а также поиска и открытия кое-каких из его тайных и довольно явных, зачастую лежащих на поверхности механизмов. Связаны ли они как-то с наукой, с философией и с другими нанизанными одна на другую вымыслами, смыслами, корпусами? Кажется, что я запутал даже многих их взрослых, а может быть, и наоборот, дал им информацию к размышлению, которую они потом смогут использовать для своего же блага. Только блага могут быть у каждого разными, но все таки благо жизни как феномена для всех одинаковое – я в этом просто убежден. 

Горячие лучи солнца, отражающиеся на деревьях и под ногами, сухие ветки, разбросанная жвачка, зачастую прилипающая к моим, и ко многим ногам прохожих, – кажется, что все это банальности, которые встречаются нам каждый день на нашем пути. Но если посмотреть с другой стороны – ведь именно они не дают нам замкнуться в себе и именно своими цепкими образами и отражаются сперва в нашем повседневном сознании, а именно в детском, а потом и идут с нами под руку по всей дальнейшей жизни. 

Мне ничего не остается, как уже по полутемной улице поплестись в сторону подъезда, подняться на свой третий этаж и отомкнуть непотерянным ни по дороге в школу, ни на обратном пути пронизанную старостью и повседневными рутинными заботами дверь. Ведь каждый, кто прикасается к ее ручке, оставляет на ней свой след, свой энергетический заряд. 

Я быстро сбрасываю все с себя и даже не направляюсь в сторону ванной, чтобы отмыть руки. Я давно понимаю, почему хлеб может быть и именем существительным, и прилагательным. Но те кто окружают меня,- далеко не все из них это понимают, и когда-либо поймут. 

Я закрываю глаза и как будто растворяюсь в сонной тишине. Никаких уроков сегодня не будет – скоро придет с работы мама, возвратится отец, а я буду лежать и лучи оледенело-красного заката будут попадать на меня из-за незакрытой шторы. Они уж, конечно, не мешают мне спать, да и скоро совсем уже растворятся, а вот на мои раздумья все-таки влияют. 

Я проснусь только на следующее утро и увижу наполовину расстроенную маму, сидящую рядом со мной и приговаривающую полушепотом: «Неужели ты заболел?» Все мы давно больны, но, глядя на часы, до которых еще способно дотянуться мое зрение, я пойму, что сегодня и я пропустил занятия. В первый раз, но далеко не в последний. 

Скорую вызывать не надо. Сон излечит ото всего. Выйдя уже здоровым на улицу, я не буду думать о куреве, о наркотиках, и о прочей дряни, так прелестно затуманивающей мозги всем другим. Может быть, на мне будет широкое и длинное пальто, а может, и простая легкая куртчонка. С обратной стороны улицы, возможно, пойдет мне навстречу Лидия Павловна – мой первый учитель и далеко не последний человек в начальной школе. Она уже за один день так глубоко врезалась мне в память, что мне казалось, что ее лицо с летним загаром явилось ко мне и ночью. Это повторится еще не раз, и даже не два и не три, а добрую сотню-другую. Конечно, мне не надоест, и не всегда я буду ходить один. Скоро пойдет в школу Оля из квартиры напротив – она тоже вряд ли извлечет какие-то уроки из всего окружающего ее на улице. Мне будет, о чем поговорить с одноклассниками незатуманеным и легким языком. Кому-то из них я помогу написать сочинение, а другим нет – тут уж читайте сами, ребята. Это ваша жизнь, ваши знания и ваш будущий возможный аттестат. Ведь все учатся в основном только ради него. Не скрою, и я тоже, но в самой меньшей степени. А в большей ради постижения… Хм, впрочем, даже сам не сформулирую сейчас, чего именно.