Любовь.
Одна из моих служебных обязанностей состояла в чтении неких установочных лекций в масштабе области. Для этого я выезжал в районные центры, где эти лекции и читал. Так я попал в NN, куда съехались преподаватели истории района, и я, наряду с другими, выступал перед ними с докладом на тему, название которой уже не упомню. Кстати, темы бывали разные, в том числе и неприятные. Но тогда речь шла о чём-то серьёзном. По теме я должен был обрушиться с критикой на наших зарубежных идеологических противников. Но громил я их (а как же иначе?) по возможности с помощью логики, избегая столь любимых нашей официальной пропагандой смачных эпитетов. Ага, вспоминаю. Речь шла о современных течениях в Западной философии. Вспоминаю, что в NN я прочёл эту лекцию в последний раз. В сфере политпросвета кто-то видимо кого-то одёрнул, и на том всё закончилось. На мне не отыгрывались, поскольку в данной ситуации я был не более, чем исполнитель. Но право же, деревенские школьные преподаватели истории от философских проблем современности были весьма далеки.
После лекции ко мне подошла молодая женщина несколько непривычного облика. Нечто ультрагородское. На фоне общего деревенского колорита лиц, даже с каким-то налётом аристократизма. Тонкие черты выразительного лица, музыкального образца руки, и брови, которые принято называть соболиными. Лицо не столько красивое, сколько, как я уже упомянул, выразительное и волевое. На общем фоне что-то демонстративно интеллигентное.
– Спасибо за интересную лекцию, хотя не совсем можно согласиться. Приятно было послушать. – Без элементарного «Спасибо» принялся её разглядывать.
– Из какой вы школы? – Назвала незнакомую мне деревню.
– Что оканчивали?
– Ленинградский университет. Я здесь уже второй год. Заочно в аспирантуре.
– Что ближе места не нашлось? – В ответ получил.
– Так я решила.
Вышли на улицу. До моего автобуса ещё два часа. Зверски хотелось есть.
– Когда у вас автобус? – Нахмурила лоб, словно занялась сложными математическими расчётами.
– Часа через полтора.
– Приглашаю пообедать в местном общепите. – Легко согласилась. Направились к некоему подобию ресторана, который отличался от обычной столовки пустынностью (высокие цены!), и относительно чистыми скатертями. Не удержался и спросил.
– Не очень в этой вашей Тьму-Таракани тоскливо?
– Работа. Много занимаюсь. Внимательно рассмотрел её лицо. Нет даже следов макияжа. Да и зачем он ей? Почувствовал, что она мне очень нравится.
– Приглашаю на следующий выходной к себе в гости. Поболтаем. Кстати обсудим то, с чем нельзя согласиться. – Не спеша подняла глаза.
– Вот так сразу?
– А что? Когда ещё я смогу вас увидеть?
– Знаете, а мне действительно хотелось бы с вами о многом поговорить.
– А мне, редкий случай, тоже захотелось пообщаться с, видимо, мыслящим человеком и, к тому же, интересной женщиной.
– А вы прямолинейны.
– Это бывает исключительно редко. – Теперь она меня рассматривала в упор.
– Ваша жена возражать не будет?
– Мы давно в разводе.
– А это не выльется в какую ни будь пошлость?
– Смотря что под этим понимать. С вами – это, по-моему, весьма маловероятно. Вы не замужем?
– Совершенно одинокая женщина.
– Странно. Куда смотрят мужчины?
– Действительно, вот вы, например. У вас ведь в этом смысле огромные возможности, а вы не женаты. И вообще возможностями этими совершенно не пользуетесь. – Насмешливая полуулыбка. – Куда вы смотрите?
– Косточки мне, стало быть, уже основательно перемыли. Что ж, смотрю я на вас. И с большим удовольствием.
– Странно, репутации дон Жуана у вас совершенно нет. Это общеизвестно. Так как вас понимать?
– Сам не знаю. Бывает. В литературе, кстати, описано.
Уже перед самым отходом её автобуса спросил.
– Так как моё приглашение? – Задумалась. Улыбнулась.
– Знаете, я примерно так и предполагала, но уж очень всё стремительно. Немного погодя добавила.
– Хорошо. Выеду десятичасовым.
– Буду ждать.
– Николай Сергеевич, Меня зовут Виктория.
– Извините. Что-то я растерялся.
______
Дома меня встретил вечно куда-то убегающий сын.
– Привет, пап! Как съездил? Нина звонила.
– В воскресенье часов в двенадцать познакомишься с некой Викой. Потом поделишься впечатлениями.
– Деревенская?
– Ленинградская.
– Впечатляет?
– Наповал.
– Умираю от любопытства.
– Как тебе мамин муж?
– А, знаешь, ничего мужик. Но уж очень в летах.
Мама вроде бы довольна. Впрочем, что ей теперь остаётся. Понять, как оно там на самом деле, трудно, но вид делает, что все отлично. Ладно, я понёсся. Подкинул бы десятку.
Зиновий был хмур и, не в пример обычному, лежал.
– Как съездил?
– Нормально. Познакомился с очень необычной женщиной. В воскресенье увидишь.
– Деревенская?
– Заочная аспирантура в Ленинградском университете.
– А что она делает в деревне?
– Преподает историю в школе.
– Что, другого места не нашлось?
– Спросишь сам. Говорит: «Так я решила!»
– А, эти ходоки в народ! Ладно, у меня тоже новость исторического значения. Сима хочет, что бы мы расписались.
Я, как выражается мой сын, слегка прибалдел. Он, конечно, уже много лет спит с ней, но…И к тому же она старше его! Но, с другой стороны ….
– Что ты решил?
– Придётся тебе поработать.
Мероприятие провели в среду. Привычно взвалил Зюньку на спину – растолстел дружище мой! Симиными заботами. В ЗАГС’е аналогичным способом из машины. На лестнице подключился Андрюша. В общем, всё прошло благополучно. Вечером пришла Виктория ( без мужа) с Ниной. Две Симины подруги. Немного посидели. Выпили, разумеется, за здоровье молодых. Нина в новом платье смотрелась очень хорошо, о чём я ей доверительно и сообщил. Зря, наверное. Потом Андрей повёз всех по домам, Сима привычно занялась посудой, а мы с Зиновием устроились покурить, хотя курить ему явно не следовало. Новоиспечённый муж был хмур. Наконец выдал.
– Из меня тот ещё муж, а отец и подавно. – После этих слов ситуация со свадьбой сразу прояснилась. Могли бы как-то и меня поставить в известность.
– Почему ты не хочешь в госпиталь? Речь ведь не о ногах! А сердце и давление можно в какой-то степени нормализовать. – Он в упор и не мигая смотрел мне в глаза. Такой взгляд обычно называют тяжёлым. Конечно, ему мало сказать нелегко, но надо же бороться! Ощущение же было такое, что бороться он устал. И это тоже можно было понять.
___
В воскресенье встречал Вику. Из автобуса вышла совсем другая женщина. Даже затрудняюсь эту метаморфозу описать. Гладко причёсанные волосы, модное светлого тона демисезонное пальто и элегантная сумка через плечо, конечно, впечатляли, но лицо! Макияж. В прошлый раз его просто не было. И в этом деле она, видимо, знала толк. Всё было подправлено чуть-чуть, но общий эффект разительный. Меня поразил уж точно, хотя я не любитель раскрашенных женщин.
– Сударыня, да вы просто ослепительны! – Засмеялась.
– Кто у вас дома?
– Со мной живёт мой друг. Он инвалид войны. Ноги парализованы.
– Вы тоже воевали?
– Да, мы с ним лётчики-истребители, только я отделался более лёгкими ранениями. Зиновий Маркович эрудит высокого класса. Уверен – он вам понравится. Ещё дома Сима. Помогает по хозяйству и, прежде всего, Зиновию. Ну, и мои дети, если, по обыкновению, не убежали по своим делам. Очень славные детишки. Сыну уже восемнадцать, студент, а дочке пятнадцать. – Сели в машину.
– Так вы воевали? Вот не думала. Уж очень молодо выглядите. На вид вам лет тридцать с небольшим.
– Тридцать восемь. А вам?
– Почти двадцать пять. Я перед поступлением год работала на заводе. Зарабатывала трудовой стаж. Заодно знакомилась с жизнью и народом. Теперь осваиваю деревенскую глубинку.
– И какие выводы?
– В основном, грустные. Очень много дерьма в жизни.
– По старой формуле: «Мир дерьмо и люди сволочи»!
– Ну, не так упрощённо. Ведь есть Моцарт, Бах, Бетховен. И просто хорошие люди. Точнее сказать, в которых хорошее преобладает. Такой мир дерьмом не назовёшь. Но хорошего маловато. Я, впрочем, к этому стала спокойней относиться.
– Да. Жизнь, какая ни есть, продолжается.
– Но какая?
– Круг общения и от вас ведь зависит!
– Конечно. Вот я с вами и общаюсь. – Улыбнулась.
– Тут немножко другое.
Принял у неё пальто. Нас никто не встречал. Внимательно огляделась. «Прежде, чем знакомиться с обитателями, мне бы хотелось в ванную комнату, если можно».
Из ванной вышла другая Вика. Почти весь макияж смыла. По-моему, стала ещё милей, что я не преминул отметить. «Это я пошутила». Зашли к Зюне. Положил на столик книгу и подал ей руку.
– Что это у вас такое затрёпанное?
– Присаживайтесь. Это Лев Шестов. Насколько я понимаю, ни Шестова, ни Бердяева сейчас не проходят.
– Конечно! Но Шестова я кое-что читала. Впечатляет.
– Вот как? Чем же?
– Оригинальный мыслитель с парадоксальным уклоном. Но мне дали его всего на пару дней, так что знакомство весьма поверхностное.
– Ну, вы тут потолкуйте о Шестове, а я узнаю насчёт обеда. Где дети? – Зюнька хмыкнул
– Дети. У них свои дела. Обещали к обеду прибыть.
Когда я снова зашёл, то понял, что с Шестовым они уже покончили.
– Энгельс пишет, что оценивать труд следует по количеству затраченных работником усилий, а собственность должна быть разделена между всеми трудящимися поровну, т.е. должна стать общественной.
– Примерно так, хотя это мысль далеко не оригинальная. Он позаимствовал её у Фихте, который так и говорит: «Всё наличное имущество должно быть по справедливости поровну распределено между всеми». Но, спрашивается, на каком основании? Это же путь к массовому паразитизму, что мы и наблюдаем сейчас у себя.
– Мне трудно спорить. Этими вопросами я ещё серьёзно не занималась.
Потом пришли дети, и мы обедали. Немного поболтали, после чего я повёз её осматривать городские достопримечательности. Уехала к себе последним автобусом.
Зюньке она очень понравилась. «Непременно женись на ней, хотя жизнь с такой волевой натурой далеко не сахар». А на черта ей этот староватый хрыч? На черта ей наша убогая в интеллектуальном плане провинция? И вообще, от чувства симпатии до любви известное дело – «дистанция огромного размера».
Уже на следующий день позвонила Вика. Я имею в виду свою бывшую жену. Номеровать их что ли?
– Что за новая красотка у тебя появилась?
– А что? Хороша?
– Такой прыти от тебя не ожидала.
– Послушай, но ты то меня хорошо знаешь! Мне ведь волокитство не свойственно. Я никогда тебе не изменял, хотя у меня были на то и основания, и возможности. Кстати, её тоже зовут Викторией. Зиновий от неё тоже в восторге.
– Вот это для тебя самое важное. Итак, она привела вас в восторг! Это что, любовь с первого взгляда?
– Я не бросался бы высокими словами.
– Конечно – дело твое, но Нину жалко.
– Что поделаешь, такова жизнь. Нина тоже очень привлекательная женщина.
– Ладно. Как там новоиспеченный муж поживает?
– Плохо. Вроде бы уговорил в госпиталь лечь. Как твоя семейная жизнь?
– Всё хорошо.
– Рад за тебя. Время всё утрясает. – Глупость сказал, конечно.
В пятницу позвонила Виктория. Это было так неожиданно! Но ничего особенного. Она просто интересовалась, не изменились ли у меня планы на воскресенье. Изменения касались только Зиновия, который лёг, наконец, в госпиталь. Я чувствовал, что наши отношения теплеют. Ужасно хотелось её целовать, но что-то меня удерживало. По пятницам она звонила теперь регулярно. Мы много гуляли, и говорили, говорили. При последнем разговоре я сказал.
– Ты не могла бы приезжать в субботу с ночёвкой? – Последовало довольно продолжительное молчание. Наконец она сказала
– Хорошо. Но у меня в субботу занятия, поэтому приеду трёхчасовым.
Я уже давно обнимал её при встрече. На этот раз обнял так, что она даже вскрикнула.
– Всю неделю думаю о тебе. Иногда в совершенно неподходящих ситуациях. Что бы это значило? – Мы шли к машине под руку. Лукаво усмехнувшись, заметила.
– Поставь этот вопрос на следующем заседании вашей кафедры. Интересно, когда ты женился на своей Виктории, всё было так же?
– Вы совершенно разные люди. И я теперь совсем другой. Мне кажется, что на меня тогдашнего ты бы и внимания не обратила.
– Вовсе не обязательно. Молодой красивый офицер. Грудь в орденах. Не обременён способностью к скурпулёзному анализу каждого своего шага. Не скажи!
– Это я обременён? – Мы шли по сравнительно многолюдной привокзальной площади. Она не успела ничего сделать, как я подхватил её на руки и понёс. Далеко не пушинка, но всё же куда легче Зюньки, так что нёс я её запросто. Поставил на землю и выдал.
– Вика, я тебя люблю и хочу, чтобы мы всегда были вместе. – Поправляя причёску, сказала.
– Это так приятно от тебя слышать!
______
Раннее утро. Мы лежим, тесно прижавшись друг к другу. Нащупала рубцы на шее.
– Это война?
– Да.
– Уже не болит?
– Уже не болит. Только голова до конца не поворачивается.
– Это не заметно. Пулей или осколком?
– Осколком. Правая нога не до конца сгибается. Тоже незаметно?
– Тоже. Досталось тебе.
– Что мне! На Зиновия погляди. – Какое-то время молча гладила мои рубцы.
– Расскажи про войну. Даже в кино – это ужасно.
– Ужасно. Но в авиации, особенно в истребительной, война специфическая.
– Ты убивал людей?
– Приходилось. Бой есть бой. И он ведь тебя хочет убить. Стреляем друг в друга и ни у кого рука не дрожит. Война – это когда за убийства ордена дают.
Большие серые глаза смотрели на меня в упор. Натянув на грудь одеяло, она лежала на боку, опираясь на локоть. Видимо, ждала продолжения. Но я не любил военных воспоминаний.
– Однажды сбил самолет. Там экипаж – три человека, а выпрыгнул только один. Ты спрашиваешь, убивал ли я людей? Я и того, что на парашюте спускался, тоже хотел расстрелять. Еле удержался. Наших они чаще всего расстреливали.
– Пожалел?
– Наверное. На секунду что-то человеческое проснулось. На войне – это вредно. Я не долго воевал, но в сознание она мне прочно засела
– Тебе неприятно всё это вспоминать?
Странный ты человек. Люди своими военными подвигам гордятся.
– Всё в своё время. К сожалению, войны, убийства – естественны для человечества. – Поцеловала меня.
– Знаешь, ты первый мужчина, который мне действительно нравится.
Мы вышли из кино. «Девять дней одного года». Впечатлило. Как всегда, шли в бывшую Викину квартиру, где жили в дни её приездов. Молчали. И вдруг!
– Как насчёт смысла жизни?
– Вечный вопрос образованных людей. Нет никакого смысла. Было время – тоже этим интересовался. Нет никакого смысла, поскольку нет исходного целеположения. Смысл жизни в том, чтобы жить. Жить, реализуя себя по возможности полно. Жизнь – она ведь трагична изначально. Старая пословица гласит: «Всё хорошо, что хорошо кончается». Ну, а чем кончается жизнь – известно.
– Ты своей жизнью доволен? – Простенький вопрос.
– Вообще или на данный период?
– Вообще.
– Сложные вопросы задаете, сударыня. Вот войну благополучно проскочил – большая удача. Историей хотел заниматься, но сглупил. Серьёзное занятие историей в нашей стране практически невозможно. Мы живём в слишком политизированном обществе.
– Тоталитарном.
– Да. Надо бы в технари податься. В авиамеханики, поскольку летать уже не могу.
– Зря ты так. Я читала твою последнюю статью. Мне понравилось. Интересно.
– Вот-вот. У людей есть способности в ширину и в глубину. У меня по первому варианту. Полезно для преподавателя, но не для учёного. Мне кажется, что недовольство жизнью, карьерой определяется степенью использования некоего внутреннего потенциала, способностей. Если есть ощущение, что ты его недоиспользуешь, способен на большее, то тогда появляется оправданное чувство неудовлетворённости. У меня такого чувства нет. – Немного подумав, добавил. – Конечно. Возможны и другие варианты. Скажем, чисто материальные.
– Ты самокритичен.
– А ты против? – Прижалась ко мне.
– Я за тебя, но я не беспристрастна.
_____
На следующий день посетили Зиновия. Его, как водится, кололи и пичкали таблетками. Состояние не тяжёлое, но и положительных сдвигов нет. Мы сменили у постели Симу, живот которой был уже весьма заметен. Стремясь, видимо, уйти от тягостных бытовых проблем, заговорили о Достоевском, который лежал у Зюньки на тумбочке. Вика заметила, что ей не нравится его стиль. На это Зюнька высокопарно заметил, что Достоевский выше стиля. Потом они с Викой с пол часа обсуждали знаменитую Пушкинскую речь, а я думал о грядущих переменах в доме в связи с предстоящим рождением ребёнка. Возникали проблемы, сулившие дополнительные бытовые сложности. Но что тут можно было поделать? Андрей всё больше перемещался в мамину квартиру, а дочка, как я надеялся, отнесётся ко всему с должным пониманием.
_____
Приближались летние каникулы. Зюня был давно уже дома. Стало ему чуть легче, но существенных изменений в состоянии не произошло.
В очередной свой приезд, рано утром, ещё в постели Вика рассказала мне, что её вызывал директор и, о чудо, предложил отпустить на год раньше положенного трёхлетнего срока отбывания, хотя она об этом ещё даже попросить не успела. Странно. Я тогда не придал этому большого значения. Из подробностей выяснилось, что она даже экзамены может не принимать. Но и это меня не так уж поразило. Проблему её ухода с работы мы с ней давно обсуждали, и я даже собирался предпринять кое-какие шаги в этом направлении, так что можно было только удивляться судьбе. Тревожиться вроде не было ни каких оснований. Дальнейшее нами не обсуждалось, но по умолчанию предполагалось, что мы, конечно же, будем вместе.
Письмо пришло в четверг. Не по почте. На почту она, видимо, не понадеялась. Конверт какая-то девушка занесла прямо на кафедру.
«Дорогой мой! Меня как-то по быстрому рассчитали, и я уехала в Ленинград. Прости, что не зашла проститься. Уж очень это для нас с тобой было бы тяжело. Ты ведь такой близкий мне человек! Но, к сожалению, совершенно не вписываешься в мои жизненные планы. Такая вот я рациональная. В жены не гожусь, так что в некотором смысле тебе ещё и повезло. Шучу, а у самой слёзы на глазах. Прощай, мой дорогой. Прости, что делаю тебе больно. И мне не сладко. Всегда буду помнить! Виктория.
P.S. Зиновию Марковичу не болеть! И самый дружеский привет. В.
Удар был силён. Что-то вроде контузии. Я даже не предполагал, что может быть так больно! Но был я тогда сравнительно молод и, хотя боль ощущаю даже сейчас, небо на землю не упало, и жизнь продолжалась. Новые впечатления теснят воспоминания. Время деформирует острую боль в теплых тонов горькую ностальгию. Но это пришло потом. Первое же время я на всё к этому относящееся реагировал обострённо.
Однажды мы по обыкновению играли с Зюней в шахматы. Делая очередной ход, он задумчиво произнёс.
– А ведь это наверняка Виктория «провернула» операцию с Викой. – Я встрепенулся и сразу всё понял. Моя «бывшая» наверняка задействовала весомый потенциал своего нового супруга. Ах, чёрт! Как же я сразу не догадался? Собственно говоря, я уже понял, что не вмешайся Виктория – мало, что изменилось бы по сути, но кто ей дал право лезть в мою личную жизнь. Да ещё с такими болезненными последствиями? Это же подло! Ведь разошлись мирно и встречаемся, как старые добрые друзья! Но от желания немедленно объясниться и «выдать» Зюнька меня удержал. И впрямь, что скажешь, если моя «бывшая» попросту от всего откажется? Или просто не захочет со мной на эту тему разговаривать! Да и что изменится? Но уже следующий день предоставил мне действенное против неё оружие. Наша секретарша Олечка передала мне просьбу какой-то девушки срочно позвонить. Позвонил. Договорились встретиться для обсуждения «очень важного для нас обоих вопроса». Заинтриговала.
Девушка как девушка. Впечатляюще приподнятая грудь. Из рассказа я понял, что её парень («жених») работает старшим лаборантом в институте, где преподает Виктория. И вот, моя «бывшая» якобы «охмурила» парня. «Вы представляете, какой скандал может выйти, если я обращусь в партком?» По тем временам действительно мог выйти большой скандал. Девица была настроена очень решительно. Но, видимо, она понимала, что скандал может задеть и её Алексея, что, естественно, было для неё нежелательно. А посему она просит «воздействовать» на мою бывшую супругу и уладить конфликт, так сказать, мирным путём. Всё это ставило меня в какое-то весьма некомфортное положение. Досуг мне разбираться с кем Виктория изменяет своему мужу! И почему обратились ко мне? Кто-то эту девушку, видимо, хорошо проконсультировал. Уж не Нина ли? Но одновременно я понял, что у меня есть повод для серьёзного разговора с Викторией. Решили, что я попытаюсь, а если ничего не поможет, то уж тогда хоть в партком…
Обсудили мы ситуацию с Зиновием и в тот же вечер я позвонил. Откровенно говоря, противненькая ситуация.
– Виктория, сегодня мне в подробностях рассказали, как ты убрала Вику из школы и заодно из моей жизни. – Сплошной экспромт. – Кто, чёрт возьми, дал тебе право вмешиваться в мою личную жизнь? – Молчала так долго, что я даже окликнул её.
– Может быть, я и не права. Сама долго колебалась. Но теперь ты видишь, что она просто использовала тебя и бросила при первой возможности. – Как это «использовала»? Бросить и так могла в любой момент. Виктория между тем продолжала свою акцию обосновывать. – Разве это любовь? Мы с тобой в своё время пошли бы друг за другом на край света, в огонь и воду, а она моментально бросила тебя ради сомнительной карьеры. Не любовь это, Коля, не любовь. И потом, у меня нынче опыт. Разница лет слишком велика для нормальной семейной жизни. Уж поверь мне. С этим надо считаться, мой дорогой. Хоть мы с тобой и разошлись, но я думаю о тебе и защищаю, как могу. Как и ты меня. Она тебе не пара. И ты особо не переживай.
Я смотрел на Зюньку, державшего параллельную трубку, а он на меня. Что можно было сказать, зная заранее, что тебя не поймут.
– Вика, у меня просто нет слов. Ты сделала мне очень больно. Не смей вмешиваться впредь в мою личную жизнь! И со своим Алексеем быстро урегулируй, иначе мне скандала не предотвратить. А за моё вмешательство в твою личную жизнь ты уж извини. Это получилось чисто случайно. Не знаю кто, но кто-то направил его невесту ко мне. Очень неприятная для меня ситуация. – Положил трубку, не дожидаясь реакции. Она не перезвонила.
Зюнька тоже положил трубку.
– Что ты от неё хочешь? Твоя Виктория при всех её достоинствах очень простая баба.
– Верно, конечно. И что мне теперь делать?
– Ничего, наверное. Кое в чём она ведь и права!
– Права, понимаю, но нельзя же так? Ты то это понимаешь!
– Ничего ты уже не сделаешь. Перетерпи.
_____
Воскресенье, утро, бездельничаю. Даже читать не хочется. Постучала и вошла Сима. Её живот впечатлял.
– Николай Сергеевич! Уезжать мы от вас будем. – Так, шарахнула. Постепенно осознал.
– Рожать, в деревню к матери. Там и останемся. Мать – она стареет. Одна с хозяйством не справляется. Помощь требуется. – Про Зиновия не спрашиваю: муж есть муж. Только что же он делать будет в деревне той? И не сказал же мне ничего! Я всё же не выдержал.
– Как Зиновий? – Пожала плечами.
– Куда ж он без меня-то? – Верно, конечно, но…Возразить мне совершенно нечего. Впрочем?
– А почему бы тебе мать сюда не перевести?
– Вот и Зиновий Маркович то же. А жить на что? Пенсия у них в колхозе – сами знаете. Да и не хочет она в город то. В своем доме, говорит, жисть прожила, в своём доме и помру.
– А сестра твоя чего же?
– Мало проку с Лильки. Да и то сказать! У ей своя семья. Дитей аж трое! Когда забегит – поможет что, да толку с того мало. В ногах слабость у матери. По дому ничего, а как в магазин, так беда.
Зашёл к Зиновию. Редкое зрелище – нечитающий Зюнька, Молча присел.
– Как же это будет?
– Хреново это будет. – Молчим.
– Идеи есть?
– Есть, конечно.
– Давай.
– Не стоит. Можно попытаться в дом инвалидов устроиться. Там конечно свои сложности, но жить, наверное, можно.
– А Сима?. Можно кого-то вместо Серафимы взять
– Вот, вот! Не притворяйся, что не понимаешь. Серафиму оставить – где же совесть? Да и не так это просто по нашим временам найти ей замену.
– Что делать будем?
– А ничего. Постараемся пережить.
____
Лето, отпуск. Студентов – на принудительные работы в колхоз Профессоров и доцентов не трогают. Можно куда-то поехать – развеяться. Сыну совместными усилиями достали путевку в Болгарию. Точнее сказать, пристроили к молодёжной группе университета. Ему страшно не хватает денег, и он всякими путями старается их заработать. В условиях развитого социализма – это далеко не просто. Шаг вправо, шаг влево – криминал. Тем не менее, многие этим занимаются. Чувствую, что и он может, но опасно. Из Болгарии привез массу барахла – как это ему только удалось через таможню? Сам я этим заниматься бы не стал, но в его действиях ничего позорного не видел. Мне в подарок достался магнитофон. Отдал свой старый Зюньке в деревню. Тяжело там Зиновию приходится! А сын подался на всё лето в стройотряд, сооружать коровники. Говорит, что там можно прилично заработать. Дочке мама достала путёвку в престижный молодёжный лагерь. Большая удача!
В доме я один. Привыкаю к этому новому для себя состоянию – одиночеству. В компаниях (дни рождения, праздники) и не без усилий Вики встречался с Ниной. Приятная женщина, но просто спать с ней нельзя – нужно жениться. А вот к этому я в то время был совершенно не готов, хотя по житейскому здравому смыслу наверное был бы разумный шаг. Вместо этого поехал в Ленинград. Дали адрес старушки, которая сдает квартиры приезжим. Нечто вроде частной гостиницы.
В Эрмитаж, как на работу. Каждодневно. Просто балдею от этого великолепия. Во мне даже какая-то торжественная музыка начинает звучать, когда я подымаюсь по главной лестнице в малахитовый зал. Великолепный город! Особенно после нашего захолустья, где вершины архитектуры – несколько домов на главных улицах в стиле сталинского ампира. Когда я впоследствии передавал Зюньке свои впечатления от Ленинградских музеев, он заметил, что они вроде бастионов в бушующем море калечащей души попсы. И главный бастион – Эрмитаж. Он, помнится, ещё долго изливался на счёт связи между попкультурой и нравственным обликом народонаселения. Но забегаю по обыкновению вперёд. Для себя я так и не решил, что первично в этой связке народ – попса. Наверное, это нечто в неразрывном единстве.
В поисков следов Вики наведался в университет. Лето, никто ничего толком не знает. Да, есть такая аспирантка. Её руководитель и вообще все к ней причастные в отпуске. Подался на её родину – в один из северных посёлков. Познакомился с родителями, но где обретает Вика, они сами понятия не имеют. Вроде собиралась на острова. На этом я розыскные мероприятия прекратил. Был бы нужен – сама бы объявилась. Навязываться нехорошо. В компании двух милых женщин подался на Юг. Аж в Батуми. Экзотики Юга и Шурочки хватило на неделю. Начинаю чувствовать возраст. Мне хочется море и созерцать живописные окрестности. Им, кроме моря, нужен флирт, рестораны с их чадом и шумом, который выдают за музыку. Сбежал под Сочи. Море здесь другое, не такое ласковое. Зато соседка с двумя детьми очень мила. И распорядок дня у нас чудесно совпадал. Днём она занята с детьми, а я со своими книжками и морем. После десяти мы заняты друг другом. Но через неделю приехал муж и пришлось отключиться. А жаль. Прекрасная, милая женщина. Судя по всему, если бы хорошо постараться, можно было бы её у такого мужа увести. Но двое детей! Да и стараться, признаться честно, особенно не хотелось.
_____
Там, где я на берегу располагался, было сравнительно безлюдно. Почувствовав, что кто-то стоит рядом, раздражённо оторвался от книги и поднял голову. В купальнике, загорелая, волосы выгоревшие – почти блондинка. Серые глаза смотрели спокойно. Бывает же такое! Я сел.
– Присаживайся. Вот не ожидал!
– Мне писали, ты был у нас дома?
– Да, знакомился с нашим Севером. – Долгий изучающий взгляд.
– Кто эта блондинка с детьми?
– Соседка по квартире. Обычный курортный роман. – Спокойный тон с оттенком безразличия давался мне с большим трудом. Я словно впал в какое-то своеобразное оцепенение. Присела. Одной рукой начала выбирать из песка гальку и складывать из неё башенку. Я закурил.
– Иногда я думаю, что совершила самую большую ошибку в своей жизни.
– Я иногда думаю, что потерял самое дорогое в своей жизни.
– Ты и в университете был?
– Был.
– Я бросила аспирантуру. Поступаю в художественное училище. Я не плохо рисую.
– Ты тут с кем-то?
– Целая компания. Я тебя уже третий день вижу, а ты меня в упор не замечаешь.
– Не ожидал тебя здесь встретить. Мне сказали, что ты подалась на острова.
– Была на островах.
– Сегодня же уеду. – Каменная пирамидка зашаталась и рухнула. Молчим. Рассматриваю её, пытаясь вобрать в себя этот образ на всю оставшуюся жизнь. Чувствую, что истекают последние минуты. С удовольствием остановил бы время, но… – Послушай, может, бросим всё и уедем домой? Такое ведь в жизни может не повториться. – По её лицу пробежала легкая гримаса.
– Знаю. Но поезжай один. На долго меня всё равно не хватит. К тому же…- Она замолчала, а мне выслушивать её аргументацию было заранее неприятно.
– Что ж, тогда прощай, любовь моя. Уж извини за сентиментальность. – Вставая, обронила.
– Это не сентиментальность. – Глаза её странно расширились. – Прощай, мой дорогой.
Мне трудно объяснить словами, что ей мешало, не устраивало. Может быть, какое-то инстинктивное видение грядущих неурядиц! Боязнь повседневной рутины, ординарности существования? желание устроить себе какую-то особенную жизнь! У большинства к двадцати шести годам это обычно проходит. Особенно у женщин. Выдержала же она два года нашей деревенской жизни! Да, она не обычная, не такая, как все. Так ведь тем и дорога. В общем, порассуждать на эту тему, особенно будь она абстрактной, можно было бы, но всё, хватит. Нет больше Вики. Придётся доживать без неё.
За все прошедшие годы я только один раз встретил упоминание о ней. Где-то на последней странице одной из центральных газет было её имя в связи с …точно уже не помню, но что-то такое, связанное… с разведением собак! Совпадение маловероятно – Виктория Клемёнова, крайний Север. Вика и собаководство! – Какая между ними связь? С трудом удержался, чтобы не написать.
______
Вернулся домой. Дети ещё не приехали. Пусто. Виктория с мужем на юге в санатории. Нина тоже в отпуске и уехала в деревню к родне. Отправился в деревню к Зюньке и я. Дорога жуткая, но доехал. Застал его за ремонтом какого-то движка. В его состоянии – это далеко не такая простая работа.
– Вот, на курево себе зарабатываю.
– Кстати о деньгах. – Сунул ему полста в карман рубашки. В мелких купюрах.
– Спасибо. – Бросил на дерюжку ключи, вытер руки.
– Как самочувствие?
– У нас в деревне говорят: «Помираешь, но свой овёс сей»
– Давление?
– Бывает. Свежий воздух, знаешь ли. – В доме плакал ребёнок, но что-то никто на это не реагировал. Закурили. Ребёнок не унимался. Немного погодя Зюнька рявкнул своим фирменным басом: «Бабы, ребёнок плачет!» – Откуда-то из за сарайчика вынырнула Сима в знакомом цветастом одеянии. Стала она чуть ли не раза в полтора шире в бёдрах. Огрызнулась. «Небось, слышу. Здрасте, Николай Сергеич!» То, что было на ней, при ближайшем рассмотрении оказалось старым халатом Виктории. С моей помощью Зиновий взобрался в свою коляску.
– Выпьем? Давно тебя не видел.
– А тебе можно?
– Да брось ты!
– Ладно. – Пошёл к машине. Достал из багажника пакет с колбасой и хлебом, заветные две бутылки перцовки, за которыми честно отстоял в довольно приличной очереди. Заодно прихватил пакет со старой одеждой, предназначенной, очевидно, Серафиме. Откуда он у меня дома взялся, толком и сам не знаю. Видимо, занесла Виктория в моё отсутствие. Когда я вернулся, на специальной доске, установленной на поручнях Зюнькиной коляски, уже стояли две рюмки и миска с луком и солеными огурцами. Рядом с коляской – табуретка, застеленная чистым полотенцем. Мы разлили по первой, и с удовольствием выпили. Зюнька аж крякнул и тут же налил по второй.
– Ну, как? Нашёл свою Вику?
– Нашёл.
– Вы, конечно, обсудили с ней проблему неотвратимости победы социализма во всём мире.
– Обсудили.
– И к чему пришли?
– Пришли к тому, что вместе нам не быть. У меня просьба: впредь этого вопроса не касаться.
– Слушай, пока мы ещё не набрались, возьми вот, он достал из кармана и отсчитал из моих же денег десятку. – Три двора отсюда. Бабка Ефросинья. Отдай, Я ей девять рэ за самогонку должен. Отдай десятку и сдачи не бери. Кстати, отличную самогонку гонит! Можешь, если у неё есть, и себе пару бутылок взять.
Я дожевал колбасу и побрёл к бабке Ефросинье. Деревенский воздух был приятен. Хотелось в лес, который начинался сразу за околицей. Хотелось бездумья, покоя и какого-то растворения в этом природном естестве.
Расплатился с суетливой бабкой Ефросиньей. Взял и себе пару бутылок.
– Как тебе живется?
– Я про Вику больше не буду, но, думаю, повезло тебе! Повстречал ты яркую личность. На всю жизнь запомнишь. Всё, больше не буду. Мне за тебя болит. Представляю, каково тебе1 А насчет моей жизни, так что тут спрашивать! Сам должен понимать. Деревня, глушь. Сплошная борьба за существование и пьянка.
– Ко мне всегда можешь вернуться.
– Уже не могу. Ладно об этом. Как-то я свои проблемы решу.
С малым на руках подошла Сима. Малый был в Зюньку – тоже рыженький.
– На какие газеты тебя подписать?
– Спасибо. На «Известия» и «Вопросы философии». «Коммунист» и другие Сима в библиотеке берёт. – Выпили ещё по одной.
– Как живёт деревня в эпоху развитого социализма?
– Хреново. Пьёт и делает вид, что работает. Вот на своих приусадебных, так действительно вкалывают. Серафима от колхоза еле отвертелась. Ну, муж – инвалид войны первой группы! Но давили долго. Развал сельского хозяйства – это одно из «достижений» партии и правительства.
С пол часа, до конца первой бутылки, обсуждали деревенские проблемы. Выводы и впрямь неутешительны. В итоге пришли к тому, что колхозный строй и человеческая природа на данном этапе развития HOMO SAPIENS несовместимы.
Со второй бутылки перешли к глобальным проблемам. На обсуждении вопрос о роли страны социализма в становлении постиндустриального Западного общества – социально ответственного неокапитализма. К концу бутылки пришли к выводу, что в этом вопросе человеческой истории роль СССР действительно скорей положительна. Цена, правда, чрезмерна, но вся история человечества, весь прогресс идёт под аккомпонимент хруста костей масс человеческих, попадающих под это пресловутое колесо истории.
Кода Зюнька перешёл к критике американского «позитивного мышления» и утилитарного здравомыслия, перцовая кончилась. От перехода к моей самогонке я сумел его отговорить. Таким образом, многие мировые проблемы остались без должного освещения.
Заночевать по причине нетрезвости пришлось в деревне. Утром поехал домой через почту, где подписал Зюньку на всё просимое. По дороге сунул Серафиме сотню «Зюньке на сигареты и вообще…» Взяла с благодарностью. Из моих летних денег, надо заметить, это были последние. Трачу из резерва Константана Александровича. Для ориентации современного читателя, ежели таковой случится, замечу, что начальник почтового отделения, где я производил подписку, получала в месяц восемьдесят пять рублей.
Где-то в середине зимы ночью позвонила Сима. Связь была ужасная, но понять можно было: Зюня застрелился.
Эпилог.
Дорогая Елена Сергеевна! На этом первую из двух книг своего жизнеописания заканчиваю. Боюсь, что на вторую сил уже не хватит. Я и в первой не сумел передать в должной степени дух, атмосферу, в которой протекала моя жизнь, хотя и старался по мере сил. Жизнь – это ведь не просто событийный ряд, но, главным образом, восприятие личностью этих событий, общая атмосфера, в которой события эти происходят. И чтобы всё, по возможности, без лишних слов, без публицистики. Но…Не всем дано. Относишься с пониманием, когда это касается широких масс, а вот когда тебя лично! Скажу честно: если бы не вы – никогда не осмелился бы на столь обширную писанину, посвященную своей скромной особе. Но чем-то в этой затянувшейся жизни надо же заниматься!
Во второй книге, события в которой протекали бы уже по большей части в наше время, пришлось бы живописать наше с сыном барахтание в мире коммерции. Российской коммерции девяностых годов. В грязном мире нашего бизнеса. Слава Аллаху, мой парень проявил себя в этой сфере ( не в пример своему родителю) должным образом. И хотя деяния наши порой были далеки от идеалов нравственности, но мы выстояли. Мы, как говорится, выплыли, и теперь у сына проблем денег в масштабе семейного бюджета нет. На поддержку престарелому предку тоже хватает. Изрядно выручило нас наследие Константина Александровича в долларах, которые долгие годы лежали у нас без всякого применения. Что до проблем нравственного порядка, то один из богатейших людей Америки как-то сказал примерно следующее: «После первого миллиона я могу отчитаться за каждый цент. Но про первый миллион лучше меня не спрашивайте». Я думаю, что такое положение носит весьма распространённый, чтобы не сказать больше, характер.
Мне много лет. Я бы даже сказал, слишком много, потому что в преклонные лета за каждый следующий год жизни мы платим всё дороже. Болезнями, беспомощностью, одиночеством. Наконец, наступает момент баланса, после которого целесообразность личного бытия становится сомнительной. Во всяком случае, временами такие мысли меня одолевают. Видимо, нечто подобное произошло и с моим другом Зиновием, который покончил с собой спустя пару месяцев после моего последнего приезда. Конечно, он решал свои проблемы и то, что оставлял меня в одиночестве, не играло в его решении доминирующего значения. Ему, конечно, было очень тяжело – это я понимал, но и эффективно помочь ему уже не мог.
Скоро два года, как умерла Нина – моя вторая жена. У меня даже правнуки! Но вот сил и особого желания жить уже нет, что, впрочем, представляется мне вполне естественным.
А по ночам я воюю. Военные впечатления оказались, видимо, самыми сильными в моей жизни. Только теперь все виражи отзываются реальной тяжестью в сердце, одышкой и головной болью. Сюжеты, как правило, не блещут оригинальностью. Я веду бесконечный бой с огромным, чёрным истребителем. С непобедимым истребителем моих ночных кошмаров. К тому же у меня почти всегда на исходе боезапас. У него же он нескончаем, После завершающей атаки я с мучительным напряжением всех сил выбираюсь из горящей кабины и выбрасываюсь в жуткую пустоту. Лихорадочно шарю руками в поисках спасительного кольца и …просыпаюсь. Когда-нибудь видимо он меня доканает. Время за него.
_____