ЧАСТЬ ВТОРАЯ.  

. Золото. 

Жизнь без жены с полугодовалой крохой могла превратиться в кошмар, но спасали родители. Им в помощь я нанял няню. Иногда забирал мальчонку на ночь к себе. На мое счастье спал он хорошо, хотя пару раз вставать к нему ночью приходилось как минимум. Это было не легко, но как-то не в тягость. Лапушку эту малую я обожал безмерно. Доктора и сестры нашей районной детской поликлиники относились ко мне прямо-таки восторженно – другого слова и не подберу, хотя особо помочь не могли. Видя, что родителям тяжело, я нанял еще одну няню во вторую смену. Иногда она пребывала у родителей, иногда у меня. Почтенная старушка, с которой мы скоро подружились. 

Так протекала жизнь, в центре которой был Мишка. Конечно, можно было устроить его в дом ребенка, или в ясли, но против этого мои родители возражали категорически. Мне тоже не хотелось доверять сына попечению этих заведений. По крайней мере, пока не подрастёт. В воскресенье мы гуляли с ним вблизи дома, умиляя окрестных женщин. Особенно пожилых. Заверяю, что проблемы смысла жизни в этот нелегкий для меня период (это при двух-то нянях!) у меня не возникали. Человек, на мой взгляд, запроектирован для работы, для решения проблем текущих и мировых – тут уж кому что выпадет. Конечно, для преобладающего большинства это были мелкие проблемы повседневной жизни, и вся эта жизнь больше походила на какую-то суетню. Но уж так оно сложилось в этом мире, на нашей планете, в этом участке Вселенной. 

______ 

Начиналась какая-то избирательная компания, и все мы – преподаватели – становились, чуть ли не автоматически, агитаторами. Следовало обойти выделенные тебе дома (правильнее было бы сказать – закрепленные за тобой). Уточнить избирательные списки, оставшиеся с прошлой избирательной компании. А самое главное – нужно было обеспечить явку чёртовых избирателей в пункт голосования. Конечно, до ста процентов явки дело не доходило, но именно это от тебя требовали. Причем уйти, не добившись результата, несчастный агитатор не смел под угрозой весьма больших неприятностей. Примерно таких же, какие ждали его, если бы он вообще вздумал от этой общественной нагрузки отказаться. Поскольку отсутствие требуемых свыше девяноста девяти процентов могло плохо сказаться на самой избирательной комиссии, куда обычно входило начальство, то они задачу решали довольно просто: к концу дня бросали в урну для голосования оставшиеся бюллетени. Разумеется, от агитатора требовалось агитировать, то есть что-то такое говорить во славу внесенного в списки кандидата (кстати, внесенного в единственном числе, так что, строго говоря, само слово «выборы» было не совсем уместным). Но никто, конечно, никакой агитацией не занимался. Избирателям объясняли, что «надо, товарищи! Сами понимаете – не маленькие». «Товарищи», как правило, все понимали, и агитация на этом обычно завершалась. И все-таки, даже и без агитации – это был труд, и, главное, ответственность. А ну как именно в этот день мужики запили, или все семейство уехало бог знает куда! Но избирательной комиссии на все эти частности было наплевать. Не проголосовали – значит, агитатор плохо сработал. Ему и накостылять при подведении итогов! 

Классики марксизма-ленинизма утверждали, что без социалистической демократии социализм вообще невозможен. Выборы – основной инструмент этой самой демократии. Характер организации плюс хитрый трюк с единственным кандидатом превращали наши выборы в фарс. 

В общем, такая у нас была демократия, такой был социализм. Я так много об этом, потому что читающий эти строки, сегодняшний житель России, просто не поймет, в чем были наши проблемы! Вся эта «липа» с выборами была штукой весьма противной, если задуматься. Но большинство уже привыкло и не задумывалось. Ну, а кто задумывался, и что-то вякал, – привлекал внимание главной опоры режима – КГБ. И хотя времена были уже сравнительно либеральные, то есть никого уже не расстреливали и профилактики ради в лагеря не отправляли, но выпереть с работы могли запросто. А кто пробовал и впрямь «шуметь», тех таки сажали. Кстати, не хотелось бы, что бы кто-то подумал, что нынешние выборы со многими кандидатами приводят меня в восторг. Тоже обман и всяческие фальсификации, хотя и несколько иного рода. Не столь наглые всё же. 

Но это я, повторяю, отвлекся. Что до моей работы на этом поприще, то я старался извлечь из своей агитационной деятельности хоть что-нибудь интересное. Ведь знакомишься с множеством людей! Район мой был, по преимуществу, одноэтажный. Разного достатка попадались люди, но, по преимуществу, бедные, то есть рядовые низкооплачиваемые работяги. Интересных людей среди них было мало. Да и желающих откровенничать с агитатором – представителем власти – находилось не много. Но несколько колоритных фигур я все же отыскал. Больше всего меня поразил пожилой мужчина, которого я про себя назвал «Радистом». Да он и был в прошлом профессиональным полярным радистом. Большую часть жизни провел на островных метеостанциях заполярного круга. Пробиться к нему было сложно. Он жил во флигеле, во дворе частного дома, но двери не открывал и вообще никак не отзывался. Там обитало несколько семей. С одной милой дамой, муж которой вечно где-то плавал, я наладил весьма тесные отношения. Уже после моего второго прихода, мы с ней, помниться, что-то пили. Вот через нее я и проник к «Радисту». По-видимому, она с ним предварительно оговорила все условия. А может быть, ситуация была вполне штатной! Пароль знала только Анастасия Петровна, которую я к тому времени уже звал Настей. Чуть старше меня, двое детей. Главным материальным аргументом была бутылка портвейна 0,8. Но зрелище, которое мне открылось, стоило большего: из двух комнатёнок одна была превращена в полярную палатку. Собственно, палатка из грубой подбитой мехом парусины была подвешена на тросах к потолку. Сняли обувь, откинули полог и пролезли во внутрь. Темень. Над столиком в углу слабосильная в металлическом стакане лампёшка бросала тусклый круг света на какие-то стаканы и остатки еды. Вдоль стенки на специальной, бог знает как укрепленной полке выстроился ряд не то приемников, не то передатчиков со светящимися шкалами. Попискивала морзянка. С лежанки поднялся хозяин. Разглядеть его лицо в этом полумраке было трудно. Я представился, и мы расположились на каких-то ящиках, тоже обитых чем-то мехоподобным. Вручил 0,8, рассказал про выборы. Обещал прибыть. «А нет, так Настюхе паспорт дам – она проголосует». Такое у нас практиковалось запросто. Выпили по полстакана, и он заторопился: «Вы посидите чуток, а я за хлебом сбегаю». Мы перебрались на лежанку, которая тоже была, по-видимому, составлена из ящиков, покрытых каким-то мехом. В самый разгар моей индивидуальной пропагандистской деятельности (в журнале учета работы агитаторов я именно так и записал) один из аппаратов вдруг зашипел и начал довольно громко звать Петровича на связь… 

Минут через тридцать Настя ушла, а мне велела Петровича не дожидаться и через пяток минут отчаливать. 

Запомнился мне еще дед – бывший военнопленный. Служил банщиком в офицерской бане вермахта. Для удобства господ офицеров баня была состыкована с офицерским же борделем. После распития опять таки портвейна, пошли такие подробности, что даже с учетом минувшей сексуальной революции, повторять их неловко. 

Было и еще несколько интересных личностей, но общее впечатление от знакомства с жизнью, так сказать, «широких масс» было тягостным. Убогий быт, грязь и просто нищета. И, конечно же, алкоголизм. Разумеется, я понимал, что где-то, сравнительно недалеко, в больших домах и светлых квартирах живут разного рода ответственные работники и просто каким-то образом относительно хорошо зарабатывающие люди. Там новая мебель, ковры и прочие причиндалы благосостояния, но большинства они не составляли. Однако бог с ним. Вернусь к собственным проблемам. 

___  

Было уже довольно тепло. Я валялся на тахте и что-то читал. Мишка ползал по полу и всё норовил встать. Когда он рядом, особенно не почитаешь, но меня это не тяготило. Зазвонил телефон. Нынче он звонил не часто. Секретарь нашей партийной организации! Сроду он мне домой не звонил. Но поймать меня теперь на работе было действительно затруднительно. 

– Валентин Николаевич, дорогой! В колхоз нужно ехать! Партийное бюро утвердило тебя командиром студенческого отряда. 

Мне очень хотелось сказать ему, что я думаю по весьма широкому кругу вопросов, включая принудительные отправки студентов на сельхозработы, но как раз недавно я перечел в Евангелии относительно того, что не следует метать бисер перед некоторыми животными, а посему ответил довольно миролюбиво. 

– Мы вот с вами говорим, дорогой Семен Михайлович, а мой Мишка по полу ползает, и оставить его одного я, как вы понимаете, никак не могу. 

– Как-нибудь уж вы этот вопрос решите. У вас ведь две бабушки! Что ж они – за внуком не присмотрят? 

– Мои родители весьма пожилые и больные люди. Я не могу заставить их еще и с внуком возиться. Им его просто поднять на руки тяжело! А с родней покойной жены я отношений не поддерживаю. Внуком своим они просто не интересуются. Если на вас давят «сверху» (в чем я очень сомневался), то объясните ситуацию. Не поверю, чтобы вас не поняли… – тут мой сын заревел, и я, воспользовавшись этим, разговор прервал. Никто на них конечно не «давит». Их просто раздражает, что мне от колхоза всё время удается увиливать. Можно понять людей, но бросать сына мне действительно очень не хотелось. 

На завтра меня вызвал директор. Разговор был короткий. Я снова объяснил ситуацию (как будто он её не знал!). В ответ услышал: «Вы всегда со вниманием относились к моим советам. Я понимаю вашу ситуацию, но всё же найдите возможность поехать. За четыре года вы не ездили ни разу, а это уже вызывает недовольство в коллективе, и не считаться с ним я не могу. 

– В кратковременные командировки в колхоз я выезжал три раза. Сейчас же ситуация действительно трудноразрешимая. Думаю, что коллектив ее поймет. 

Он улыбнулся, развел руками: дескать, сделал для вас все, что в моих силах, и я откланялся. 

При распределении нагрузки мне уменьшили количество часов, а значит и зарплату. Такие вот у нас были меры воздействия на строптивых, не улавливавших веления времени. Или кое-что похуже. 

Конечно, пока что для меня пятьдесят рублей в месяц не имели существенного значения, но какой-то неприятный осадок остался. Можно было бунтовать через профсоюз или тот же партком, но, поговорив кое с кем, я понял, что это бесполезно. С другой стороны, выказывать безразличие к деньгам противоестественно и даже подозрительно. Проблемы! 

___ 

Наконец начались каникулы, а у меня, соответственно, отпуск. Родители уехали в свой Трускавец. Мама очень беспокоилась, как я один с Мишкой управлюсь. Обещала звонить через день. И вот мы с сыном остались одни. Не так, чтобы уж совсем одни – одну няню я все же оставил. Да и с первого этажа поддержка мне была всегда обеспечена, но все же страшновато. Звонил как-то Зоиным предкам, но кроме пустых охов и ахов никаких конструктивных предложений не последовало. Даже какого-то желания просто повидать внука я не обнаружил. А время шло, и все у нас было вроде бы благополучно. Утром мы выезжали на набережную. Держась за коляску, Мишка стоял на ногах вполне твердо. Вечерами я обычно сидел дома. Если выбирался куда-нибудь, вызывал свою няню. Иногда вызывал ее с утра, а сам отправлялся в библиотеку или за продовольствием. После чего с первого этажа вызывалась баба Маня и варила нам что-то на пару дней. Если являлись гости (что бывало довольно редко), то на первый этаж отправлялся Мишка. 

Как-то позвонила Люба. Она снова в городе. Верхний этаж сдала какому-то майору, и это ей материально жизнь существенно облегчило. А в деревне скука и слово молвить не с кем. Вопрос о моей поездке как-то и не возник. Я даже удивился! Понимает, видимо, что мне пока что не до того. Пару раз наведывался к Валерию Николаевичу. Чувствовал он себя скверно. Звонил профессору и понял, что медицина (наша, по крайней мере) исчерпала себя, и остается только уповать… На что уповать? На кого уповать? Преотвратнейшее состояние и обреченного, и его окружающих. Это из тех тёмных сторон жизни, которые редко попадают на страницы литературы. Впрочем, серьёзно судить об этом мне из-за «железного занавеса» было не очень-то серьезно.  

Как-то из своего Уральского далека позвонила Ирка. Конечно же, по служебной связи. Поохала насчет Зоечки, а потом вывалила на меня очередной ворох совсем мне не нужных сведений. Ученики порой забывают, что им на смену приходят следующие поколения со своими проблемами, и интересы ушедших для преподавателя уже не так актуальны, а то и вовсе малозначимы. Я слушал в пол-уха, пока она не добралась до Валентины и ее «подвигов» на сексуальной казахстанской ниве. Ирка с упоением живописала подробности, но вкратце суть сводилась к тому, что с телеграфа Валентину перевели в эксплуатационный узел связи, где она довольно быстро продвинулась по службе, но повторилась очередная шумная история с кем-то из начальства, и т. д. Ну, Валентина! Замуж бы тебя, так нет же! Под конец Ирка обещала прибыть самолично в отпуск и решить все мои семейные проблемы. Благо, свои она уже вроде бы решила. 

Через две недели снова позвонила Люба. На этот раз с «золотого вопроса» и начала. 

– Если ты не можешь поехать, то дай нам с Анатолием карту, и мы сами поедем. У него как раз отпуск скоро. 

– Анатолий – это кто такой? 

– Это майор тот, которому я квартиру сдавала. 

– Уже Анатолий? Ты, случаем, не замуж за него собираешься? 

– Сначала развод надо получить. Хорошо бы раньше с делом-то закончить. 

– Ты что? И ему все рассказала? Опять растрепалась? И урок тебе не впрок. Тогда вот что, дорогая. Забудь обо всем. Я тебя больше знать не знаю. И не звони больше. И про все эти сказки с золотом, картами забудь навечно. Не было никаких карт. Болтовня всё это. Прощевай. 

Телефон еще звонил, но кончилось тем, что я его попросту выключил. Ситуация и впрямь возникала полу анекдотическая. Что-то в ней было даже чеховское: «Мы с Ванечкой…» 

Майор позвонил через день. Кажется, мне удалось посеять в нем некоторые сомнения относительно достоверности всей этой истории с золотом, некой картой. Во всяком случае, больше мне никто не звонил. На душе было немного противненько, поэтому, когда через неделю Люба все же дозвонилась и принялась каяться, я даже обрадовался. Оказалось, что майор уже успел ее бросить и вернулся к семье, а она вот опять «одна-одинешенька». И некому о бедной женщине позаботиться. Я сказал, что если займусь этим вопросом и что получится, то и ее не забуду, но что бы голову мне больше не морочила и попыталась бы все же язык на привязи держать. На том и порешили. 

___ 

Одиночество давило на психику весьма ощутимо. Я понимал, что ничего не изменишь, никого не воскресишь, и надо идти «в люди». Но каждый раз, когда меня куда-то звали, что-то во мне противилось, какая-то возникала протестная сила, торможение какое-то, и чаще всего никуда я не шел. Голова уже пухла от прочитанного. Кроме Мишки ничего меня глубоко не задевало. Я подумал, что время все сгладит, успокоит, отвлечет, но вот не сглаживало, не отвлекало. Мало, правда, прошло еще этого целительного времени. Да и не хотелось мне, по правде говоря, ничего забывать и вообще – исцеляться. А чего хотел – представлял себе довольно смутно. Во время длительных прогулок с сыном, дремавшим в своей коляске, пришел все же к выводу, что надо чем-то заняться, чем-то отвлечься. Чем-то, что заставило бы не только переменить обстановку, но и пережить какой-то стресс, какую-то, может быть, и опасность. Особо рисковать из-за Мишки я не мог, ну, да понадеемся на извечное русское «авось». 

Через два дня после приезда родителей, я вылетел в Сибирь. 

_____ 

Встряска. 

Круг деятельности в самолетах у меня стандартизован. Или читаю, или общаюсь с соседями, или сплю. Последнее – чаще всего. Читать не хотелось, на общение с соседкой я был не настроен, так сказать, в принципе. Откинулся в кресле и заснул. Помнится, последняя мысль была о стюардессах: смотрелись они несколько необычно. Чувствовалась в их подборе определенная тенденция. Все девочки рослые, стройные, но отнюдь не тростиночки. Даже в лицах что-то общее – все немного скуластые. Что-то нерусское. Сибирячки! 

Прилетели, получили багаж, а дальше нужно было добираться поездом. К моему удивлению, билеты взял без всяких проблем. Передо мной в очереди к кассе стояла молодая женщина, очень похожая на только что виденных мною стюардесс. Ну, разве, что не такая высокая. В темно-сером строгом костюме, в белом облегающем свитерочке, темноволосая. Лицо милое, слегка озабоченное. Поскольку мы стояли рядом, то не заметить меня она, конечно, не могла. Взяв билет, пошел к выходу и снова увидел ее. Что-то она прятала в сумочку. Рядом стоял внушительный чемодан. Билет она взяла до следующей станции после моей. Попутчица. У меня мелькнула чисто прагматическая мысль: приезд с такой девушкой был бы отличным прикрытием. К тому же, она миловидна, хотя и не совсем того типа, который мне обычно нравился. Вздохнул поглубже и обратился к ней. 

– Здравствуйте. Я случайно заметил, что вы едете почти туда же, куда и я. Скажите, пожалуйста, вы местная? То есть я хочу сказать – из тех мест? 

Пауза. Внимательный оценивающий взгляд. Видимо, решала задачу: хочет познакомиться (на входящем в моду сленге – «клеится») или действительно какие-то проблемы? Наконец комплекс ощущений от моей личности привел ее к мысли, что, не исключено, человеку действительно нужна какая-то помощь. 

– Да, я из этих мест. А вы туда по какому делу? – Очень приятный голос! 

– Никакого дела у меня нет. Это я отпуск так провожу. Брат мой в лагере тут сидел – много рассказывал. Захотелось посмотреть на эти места. 

Она молча пожала плечами: дескать, в чем же проблема? Я продолжал очень серьезно. 

– Сам я с юга. Работаю преподавателем. Брат говорил, что люди у вас не такие, как у нас. 

Она подняла чемодан, и мы пошли к выходу на привокзальную площадь. 

– Вы, может быть, заняты, а я вас отвлекаю?  

Что-то коряво у меня получается. Кажется, сейчас будет полный «отлуп». Но она ответила вполне по-дружески. 

– Да нет! До поезда еще часа три. Можем посидеть в скверике. 

Ура! Попытался взять у нее чемодан, но она мои услуги резко пресекла. Сели на скамейку, которая когда-то была зеленой. 

– Люди у нас как люди. Не знаю, какие у вас. 

– А можно снять комнату или хоть угол на пару дней? 

– Конечно, вы не первый, кто сюда приезжает. 

– И еще скажите и уж извините, если невпопад. У вас там в тайге безопасно? 

– А вы боитесь? – В ее словах прозвучал вызов. 

– Если есть опасность, я предпочел бы о ней знать. Может меры какие принял бы! 

Она посмотрела на меня и усмехнулась. 

– В общем-то спокойно, но без ружья далеко в тайгу не ходят. 

Засмеялась. 

– Я вам свое ружье одолжу, но вы стрелять-то умеете? 

Я посмотрел на нее и не сразу произнес: 

– Все-таки сибирские девушки отличаются от наших. А стрелять я умею. В армии научили. Стреляю из чего угодно. 

Тут я малость прихвастнул. Из системы «Град» или корабельных пушек не стрелял. Из торпедных аппаратов тоже. Она покачала головой. 

– По вас не скажешь. А чем же девушки у нас отличаются? 

– Ну, какие-то более самостоятельные, что ли, рослые. Под горячую руку, наверное, лучше не попадаться. 

Засмеялась. Она хорошо смеялась. Как-то открыто и в то же время сдержанно. И тут до меня дошло, что она очень хороша собой! Почему-то захотелось сказать: настоящая женщина! Вроде бы другие – не настоящие. 

– У меня, – говорю, – предложение: давайте немного походим – город посмотрим, потом поедим на дорожку. Глядишь, три часа и пролетят! 

Она как-то неопределенно пожала плечами. 

– Пойдемте. Да тут смотреть-то особенно нечего. Никаких, знаете, памятников архитектуры или чего такого примечательного. 

Мимо прошли подростки, безобразно ругаясь. 

– Да, сквернословят как везде. 

– Может еще и почище. 

В голосе ее мне почудилась грусть. 

– Пойдемте! Еще насидимся в поезде. 

Я встал и снова взял ее чемодан. На этот раз она не возражала. 

– Где тут у вас базар? 

– Совсем рядом, но что на базаре-то интересного? 

– Что продают, чем люди живут. Я, к примеру, очень хорошо знаю свой базар, а у вас что? Кедровые орехи? 

Она улыбнулась, и мы пошли. Откровенно говоря, я не очень преуспевал в желательном мне направлении. Хотя деловая его составляющая явно начала уступать составляющей сексуальной – почему-то очень не люблю это слово. 

На базаре было пустынно. Из мною ранее неизведанного был турнепс, но вид у него был какой-то неаппетитный. Моя новая знакомая обещала угостить меня им дома. Каким это образом я даже не понял. Потом и она это поняла и поправилась: «В деревне». 

Тир! Я воспрянул духом. В нашем затухающем и поминутно обрывающемся диалоге это был шанс. Зашли. Посетители отсутствуют. Какой-то старикан с ленивой небрежностью подал мне разболтанное духовое ружье. Правда, безропотно заменил его по моей просьбе. Первые три выстрела я счёл пристрелочными, поскольку промазал. Зато семь последующих выдал без промаха. Она выдала два из четырех. Расплатившись, вышли. 

– Очень давно не стрелял. Кабы мой сержант увидел – сказал бы пару слов. 

– А что вы преподаете? 

– Технические дисциплины: электронику, вычислительную технику. А вы? 

– Всего понемножку. Больше литературу, русский язык. У нас восьмилетка. Снова наступил опасный перерыв в общении. Мы как раз остановились у некоего подобия ресторана. 

– Зайдем, поедим на дорогу? 

– Нет. Я, пожалуй, пойду. 

Что-то говорить и тем более возражать я не стал. Подал руку и на прощанье представился. Ее звали Наташей. 

За столиком, в ожидании заказа, я размышлял о своем поражении. И впрямь, ну зачем я ей нужен? Красивая девушка, безусловно замужем. К флирту с первым встречным совершенно не расположенная. На кой чёрт я ей сдался? А об отсутствии у меня способностей профессионального соблазнителя я уже давно убедился. Что ж… Реальности нужно принимать спокойно. 

Поев нечто бифштексоподобное (ну и слово!) и запив желтоватой мутью под названием «чай», пошел побродить по городу. Однообразные бревенчатые двухэтажные дома. Изредка – безликие пятиэтажки, и уж совсем редко облезлые старинные особняки с множеством «архитектурных излишеств». В магазинах еще более пусто, чем у нас. Зато и очередей нет. Очередь была только в большом гастрономе за водкой. В одни руки давали не больше двух бутылок. Зачем-то взял и я. В деревне может пригодиться. Из чего они, интересно, самогон гонят? Может, как раз из этого турнепса? 

В киоске запросто купил «Иностранную литературу». У нас это куда сложней! Послонявшись еще немного, поплелся на вокзал. Устроился на перронной скамейке и начал перебирать впечатления дня. Наташа. Какая приятная женщина! Чувствуется, что учительница. Что ж, придется работать без прикрытия. Достал журнал и погрузился в «Замок». Кафку у нас печатали очень скупо. 

Она подошла примерно через полчаса и села рядом. 

– Что это вы с таким интересом читаете? 

Я показал. 

– О чем это? 

– Очень трудный вопрос. 

Минут десять я разглагольствовал о творчестве Кафки. Понял, что в ее мире кафкианских ситуаций, пожалуй, не бывает. Становилось жарко. Она встала и сняла с себя пиджак. Глянув на ее фигуру, я простил ей и Кафку, и Лорку, и почти всю западноевропейскую литературу. Кстати, Лорка в журнале был, и я ей его прочел. Понравилось. Тогда я прочел ей на память еще что-то из Лорки и удостоился похвалы: «С вами так интересно!» Достала из сумки журнал, раскрыла его и положила мне на колени. Сикстинская мадонна Рафаэля. Довольно скверная репродукция. 

– Скажите, вот вы, по всему видно, образованный человек. Я понимаю, что красиво, но не настолько же, сколько об этом говорят! Объясните, пожалуйста, что тут такого особенного? 

Долго вглядывался в дряную репродукцию, пытаясь восстановить в памяти реальную цветовую гамму. Я много знал про эту картину, и меня хватило минут на десять. Говорил с искренним чувством, проникновенно. Что уж тут скажешь? Ведь действительно прекрасно и по форме, и по содержанию. Я даже как-то расчувствовался, и она это, по-видимому, почувствовала тоже. 

– Как хорошо, что я вас встретила! Такого я еще никогда не слышала. Вот бы вы у нас в школе выступили! 

– Я же не профессионал. Технарь я. Техникой занимаюсь. 

Чуть наклонив голову, она смотрела на меня не отрываясь. Мне стало как-то неловко. К счастью, подали наш состав, и мы пошли садиться. Ветерок трепал ей волосы. Она была чудесно сложена, и смотреть на нее живую было даже приятней, чем на всемирно знаменитую мадонну Рафаэля. 

Когда мы очутились одни в купе, я сказал: «При некоторых обстоятельствах вы могли бы слушать такое каждый день». 

Она достала снова журнал с репродукцией и, видимо, приготовилась увидеть то, что я столь темпераментно рассказывал. Удивленно посмотрела на меня. 

– Пока не надоест, – добавил я. 

– Это как же? 

– Но для этого вам пришлось бы выйти за меня замуж. 

Она засмеялась и покраснела. 

– Мужа своего я давно прогнала, но что скажет ваша жена? 

– Моя покойная жена была ко мне искренне привязана. Думаю, она бы мой выбор одобрила. 

Она смотрела на меня и смущенно улыбалась. 

– Выйдите, пожалуйста, я переоденусь. 

Когда она вышла в спортивном костюме, я сказал, что теперь моя очередь. Особенно переодевать было нечего. Сменил туфли на кеды и натянул спортивные брюки. Когда я вышел, то застал довольно неприятную картину: какой-то типчик, в изрядном подпитии, держал ее за руку, которую она безуспешно пыталась высвободить. Лицо её было искажено. Блондин в усиках что-то говорил, слащаво ухмыляясь. Удача! – мелькнуло в голове. 

– Отпусти девушку и извинись. 

Он глянул на меня, видимо соизмеряя ширину наших плеч. Наконец, скривив губы, прошипел: «Пшёл отсюда!..» Странно. Впечатления хлюпика я не производил. По-видимому, малый перебрал изрядно. Руку он ее не выпустил, и это давало мне определенные преимущества. Я двинул ему в подбородок, надеясь, что затылком о стенку он догадается удариться сам. Кажется, я перестарался. Глаза у него помутнели, и он начал сползать на пол. 

– Наташа, зайди в купе и быстро собери вещи. 

Она послушалась, а я пошел за проводником. Скандал, а тем более драка были мне совершенно ни к чему. Проводник только глянул и тут же постучал в ближайшее купе. Оттуда выглянул какой-то тип. Увидев блондина, который и не пытался подняться, засмеялся и, сказав что-то невидимым мне приятелям, пошел по проходу. Вышел еще один парень, в майке, и вместе они поволокли блондина к себе в купе. Я тоже ретировался. 

– Наташа, кажется, нам лучше сойти. Их много, и дело может кончиться серьезной дракой. 

– А здорово вы его! 

Я пожал плечами. 

Быстро собрались и перебрались в тамбур соседнего вагона. 

Было уже сумеречно, когда мы очутились в помещении маленького вокзальчика. До следующего поезда еще пять часов. Немного погуляли по пустынному перрону, но становилось прохладно. Наверное, ничто так не сближает мужчину с женщиной, как ночь, проведенная вместе. Пусть даже на жесткой вокзальной скамейке. Наташа спала на моем плече. Я обнимал ее, получая огромное наслаждение. 

Дежурный по станции прошел мимо и, натягивая фуражку, кратко обронил: «Ваш прибывает». Пришлось будить. Она не сразу приходила в себя. 

– Хочешь, я тебя отнесу на руках? 

3асмеялась, и мы побежали на посадку. 

Было еще темно. Зашли в какое-то купе и уселись на нижней полке. Судя по храпу, мы тут были не одни. Я обнял ее за плечи, привлек к себе и сказал: «Можешь продолжать спать». Она тихонько засмеялась, но продолжала сидеть, прижавшись ко мне. Через некоторое время заметила: «Сон пропал. Слушай, у меня в той деревне тетка дальняя. Я тебя могу к ней пристроить. Потом доеду на «попутке». 

– Спасибо. Жаль, однако. 

– Чего жаль-то? 

– Что ты уедешь. Можно я потом к тебе заеду? 

– Это когда потом? 

– Дня через два, я полагаю. 

– Знаешь, – она высвободилась из моих объятий, – у нас сексуальная революция еще не произошла. А мне здесь жить и работать! 

– Ну не можем же мы просто так взять и расстаться? 

Она молчала. 

– Я все равно приеду, а то всю жизнь себе не прощу. 

– С кем сына-то оставил? 

– С родителями. 

Помолчали. 

– Я немного поспала, а теперь ты поспи. 

– Да что уж тут спать! Расскажи мне о себе. 

– Так и рассказывать нечего. Институт закончила, мужа прогнала и домой вернулась. Год проработала. Мать у меня. Отец из ссыльных был. Умер. Дочке третий год. С мамой она. Полдня школа, полдня матери по хозяйству помогаю. Вечером – тетрадки и телевизор. И так каждый день. 

– Почему такая видная женщина не замужем? Или у тебя есть кто? 

– Да нету никого. В деревне нынче из неженатых детишки только да пьяницы. А у вас что, женщин не хватает? – в голосе у нее появилась какая-то резковатость. 

– Скорей наоборот. 

– Ко мне, значит, по привычке тянешься? 

Я молчал, собираясь с мыслями. 

– Мне кажется, что если свободный от обязательств мужчина встретит тебя и не потянется, так его лечить надо. Это раз. Я, как ты наверное заметила, не тот, от которого женщины шарахаются… 

Услышал, как она усмехнулась. 

– Уж поверь на слово, что с кем время провести я всегда найду. Но у нас же с тобой не об этом речь! 

– Ты думаешь? 

– А, в общем, не обязательно все словами описывать. Нравишься ты мне. Оттолкнешь – ну, что поделаешь! Не пропаду, конечно. Не судьба значит. Ничего ведь необычного. Одинокому мужчине глянулась красивая женщина. Вот и потянулся. Тому рыжему ты тоже глянулась. Наверное, зря я его так сильно… 

– Мне ты тоже глянулся, а то сидела бы я сейчас с тобой. Но ведь я тебя не знаю, и ты меня не знаешь. Мало каким человек может казаться! Расскажи мне про свою жену. 

– Нет. Извини, это тема закрытая. 

– Понимаю. Прости. 

– Сыну твоему сколько лет? 

– Годик скоро. Такой славнющий! 

Было довольно прохладно. Мы шли редколесьем в сером сумраке. Наташа спросила: «У тебя документы какие с собой есть?» Не очень приятный вопрос, но ответил спокойно. 

– Конечно. Паспорт, пропуск на работу. Удостоверение члена общества «Знание». – Это ее обрадовало больше всего. 

– Лекцию какую-нибудь прочесть у нас в клубе сможешь? 

– Конечно. Без проблем. Могу что-нибудь антирелигиозное, могу о международном положении. Только на кой черт людям это нужно? Никто же не придет. 

– Деревни ты нашей не знаешь. К нам редко кто приезжает. Придут на нового человека посмотреть. Кем же мне тебя тетке-то представить? Врать не люблю. Ладно, скажу – учились вместе, и приехал ты к нам лекции читать. Тут не очень-то повыступаешь. Во всей деревне почитай и тридцати человек не наберется. А наше село большое. 

Лесок внезапно кончился, и мы очутились на краю деревни. Наташа высвободила свою руку и взяла у меня чемодан. Теперь мы шли по улице. Деревянные почерневшие дома стояли на довольно большом расстоянии друг от друга. 

– Если хочешь, я за тобой на мотоцикле приеду. Ты мотоцикл водишь? 

– Вожу, хотя давно не ездил. У меня машина. Приезжай, конечно. Очень буду рад. 

– Послезавтра утром приеду. 

– Сколько тетке заплатить надо? 

– Сама не знаю. Наверное, ничего не надо. 

– А магазин тут есть? 

– Три раза в неделю открывают. 

Хлеб привозят, крупы кой-какие. Старики тут в основном живут. 

Дом обычный, бревенчатый, очень старый. Тетка в радости. Немного поели. Я достал бутылку и консервы. Потом вышли с Наташей погулять. До ее поезда еще долго, а попутки, тетка сказала, сегодня навряд ли будут. За селом метрах в пятистах начиналась зона. Обрушенные бараки, обрывки колючей проволоки. В голове у меня карта, и все вокруг понемножку становится на свои места. 

– Может зря мы это? 

– Ты по поводу моего приезда к вам? 

– Да. Может не надо? 

– Мне надо. Даже очень. Тебя неволить не могу, а то просто увёз бы, и весь сказ. 

Она засмеялась. 

– Так я тебе и далась. 

Она была уже не в городских туфлях, а в стареньких кедах. Подала мне руку и пошла по поваленному стволу. Где-то с метровой высоты спрыгнула, но я поймал ее в воздухе. Немного понес на руках (было, было!) Когда опустил, с усмешкой посмотрела на меня, но ничего не сказала. 

– Пожалуйста, обязательно приезжай. 

Молчит. 

После ее отъезда завалился спать. На ужин допили мы с теткой Полиной бутылку, и снова заснул. Тетка пыталась расспрашивать. Главное, что ее интересовало, – это мои с Наташей отношения. Туманил, как мог. Наташу она хвалила, но считала, что жизнь в деревне для нее погибель. «Замуж девке надо, а какие у нас женихи нонче? Кто побойчее, все в город умотали». 

Проснулся как бы толчком. Тихонько выбрался на улицу. Темно, звезды. Иду по той же дороге, по которой вчера гуляли с Наташей. Стараюсь не шуметь, хотя опасности не ощущаю. Интересно. Столько приключений! Слева внизу зачернели бараки – остатки лагеря. Становилось понемногу светлей. Зона сплошной вырубки кончилась. Началось мелколесье. Примерно через полчаса показался мой главный ориентир – нависшая над речкой скала. Достал карту и начал спускаться к реке. Нашел быстро, но копать не стал. Отошел метров на пятьдесят и затаился между деревьев. Никого. Тихо. Минут через десять приступил к делу. Пистолет положил рядом и накрыл тряпочкой. Наган Саркисыча за поясом. Звякнуло. Обкопал со всех сторон и с трудом вытащил солдатскую фляжку. Проверять не стал – вес был достаточно убедителен. Спрятал в торбу. Закопал и заровнял. Снова прислушался. Вроде никого. Как-то уж очень все просто получается!.. Снова пошел по склону. Стало совсем светло. Вот тут-то и могли перехватить. Вчера тетка рассказывала, что приезжают сюда бывшие зеки и вот так же ищут захоронки. Так что про меня догадаться не сложно. 

Внизу снова показался лагерь. Залег в небольшую лощинку и стал наблюдать. Ну, прямо тебе игра в какую-нибудь «Зарницу». Сверху всё отлично просматривалось. Уже хотел идти дальше, как увидел их: трое, растянулись цепочкой. В руках ружья. Достал свою складную подзорную трубку. Ну и рожи! У того, что по центру, – нарезной карабин. Против него мой ТТ – пустяк. До ближайшего было меньше ста метров. Почему они не прочесывают выше? И в тот же момент я почувствовал, что и справа от меня кто-то идет. Отполз в центр уж очень мелкой лощинки и замер, сжимая рукоятку пистолета. – Прошел мимо! Через несколько минут выглянул, но увидел только спину и приклад ружья. Больше вроде никого. Выполз и стремительно побежал… 

Тетка Полина встретила меня в воротах. В каждой руке по корзине. В одной ягоды, а что в другой – не разглядел. Подхватил свой рюкзак и побежал за ней вдогонку к станции. Билет – без проблем. На всякий случай записал ее адрес и оставил записку Наташе. Поезда нет, и напряжение ожидания нарастало. Вдруг послышался нарастающий треск мотоцикла. Через минуту на перрон, в куртке и шлеме, въехала Наташа. Я кинулся к ней. На лице милая улыбка. Я даже про своих преследователей забыл! Собственно, преследователи они, или нет, мне тоже достоверно неизвестно. 

– Знаешь, я договорилась обо всем. Если не раздумал – поехали 

. – Понимаешь, их четверо. У одного нарезной карабин. Мне не выстоять. Если можешь, подвези до следующей станции. По дороге поговорим. 

Несколько секунд она молчала, видимо переваривая услышанное. 

– Садись. 

Пока я надевал рюкзак, завела машину. 

Мы неслись по таежной грунтовке, и нас изрядно швыряло. Разговаривать было практически невозможно. Времени прошло изрядно, когда сквозь деревья я увидел еще один мотоцикл. В том, что это они, сомнений не было. По-видимому, Наташа их тоже заметила. Впервые за всю поездку крикнула мне в пол-оборота: «Они?» 

– Похоже. 

Прибавила газу. Оглянувшись, я увидел их. Теперь они шли прямо за нами. Сомнений уже не оставалось никаких. Парень с карабином сидел в коляске и держал его на весу одной рукой. Второй держал в руке двустволку. Наташа тоже на мгновенье обернулась. Они нагоняли нас и что-то кричали. Я с трудом снял рюкзак и поместил его спереди себя. Грохнул выстрел, и пуля просвистела в опасной близости от моего правого уха. Я заорал: «Сбрось газ!..» 

Они стремительно приближались. Когда осталось метров пятнадцать, крикнул: «Пригнись!» Резко повернувшись, выбросил руку с пистолетом в их сторону и открыл, как нынче говорят, огонь на поражение. Дальше все произошло стремительно: почти одновременно полыхнуло из стволов двустволки, и брызнули осколки розового шлема водителя. Я достреливал обойму, но это было уже не нужно. Их машина резко взяла вправо и на полном ходу врезалась в дерево. Мы продолжали нестись. Наташа оглянулась и, не увидев погони, сбавила скорость. Замелькали избы, потом пристанционные постройки. Машину она остановила у какой-то будки. Я молча слез с седла. Она тоже. Мы стояли друг против друга. Молча. 

– Прости, что втянул тебя в такие неприятности. Говоришь, в общем, спокойно у вас? – я ухмыльнулся. Она молчала, разглядывая меня в упор. Дружелюбием от этого молчания не веяло. 

– Пожалуй, у меня не было другого выхода. На добрых людей они не похожи. 

Она продолжала молча меня разглядывать. 

– Послушай, я ведь ни в чем не виноват и вижу их второй раз. Это они первыми открыли стрельбу. Что мне оставалось делать? 

Она продолжала упорно молчать. 

– Наташа, не молчи! – я сунул руку в карман и зачем-то достал свой пропуск. Она глянула и, видимо, прочла. 

– Если будут какие неприятности – приезжай немедленно! Я все устрою. С дочкой приезжай. Если неприятностей не будет – все равно приезжай. Твой адрес у меня есть, и я обязательно напишу тебе. Не хочу тебя терять. Особенно после этого. Ты ведь мне жизнь спасла! О деньгах не думай – пришлю сколько потребуется… 

Она как-то странно сжала губы и начала садиться. Я быстро писал свой адрес. Взревел двигатель. 

– Иди скорей. Твой поезд подходит. 

Я догнал ее на повороте и сунул адрес в карман куртки. Потом развернулся, побежал к перрону – поезд уже подходил. Дальше все не интересно. Домой добрался без всяких приключений. 

____ 

Уже в день приезда я гулял с Мишенькой, и все происшедшее казалось мне сном дурным. Наиболее яркими впечатлениями были посвист пули вблизи правого уха и впечатление от Наташи. Первое представляло сложную комбинацию приятного с неприятным. Был на волосок от гибели (будоражит психику) и сравнительно благополучно ушел от неприятностей. Пребываю нынче в комфортной нестреляющей зоне. Что до Наташи, то мне она представлялась не просто красивой, статной женщиной, но и личностью, внушающей симпатию и уважение. И что мне с ней дальше делать? Хотелось затребовать ее немедля, но ведь меньше суток знакомства! Правда, – какие сутки! А до конца отпуска еще оставалось пару недель, и их можно было использовать!.. 

____ 

На следующий день пошел в филармонию. Какой-то солист из Москвы. Получил большое удовольствие. Исполняли третий фортепьянный концерт Бетховена. Времена, правда, уже не те, и победительная поступь человечества, неотвратимость торжества всего светлого уже не кажутся столь убедительными, по крайней мере, в обозримом будущем, но вот печалей и трагедий у нас и нынче даже в избытке. А в третьем концерте есть всё. Второе отделение было для меня сложней. Мои отношения с Вагнером как-то не сложились. И не из-за Гитлера, который его очень любил. Подумаешь! – Гитлер и Достоевского почитал! Просто столь возвышенно-патетический и масштабный образ мышления в музыке мне не импонирует. Предпочитаю нечто камерное. Впрочем, отдельные фрагменты просто великолепны, но вот целостного восприятия у меня нет. 

При выходе наткнулся на знакомую компанию. Пригласили в гости. У нас, говорят, как раз одна девушка без пары. Познакомили с девушкой. Преподает в музыкальном училище. Блондинка, с тонкими чертами лица и несколько великоватым носиком. Лена. Мне было как-то все равно. Сидеть дома одному не хотелось. Завязался вежливый разговор о концерте. Довольно самонадеянно я заявил, что пора бы нашему оркестру немного встряхнуться. А кое-кого я бы просто выставил. Да и солист приезжий не слишком выкладывался. 

– Да вы суровый критик! А кого выгоним? 

– Из скрипичной группы кое-кого. 

– Вас успели проконсультировать или вы действительно так тонко чувствуете? Вы, кажется, преподаете электронику? Но, знаете, я с вашей критикой вынуждена согласиться. 

– А откуда вы про меня знаете? Мы вроде бы никогда не встречались… 

– Говорили как-то про вас. Пытались меня за вас посватать. 

– Но вы отчаянно противились. И надо же вам сегодня так неудачно попасться! 

Она засмеялась, глянула на меня эдаким сканирующим взглядом и заметила: «Ничего страшного. Я думаю – всё будет без проблем» 

– Ну, если вы уже признались, что вас за меня сватали, то наберусь смелости спросить: почему такая милая и стройная до сих пор не замужем? 

– Я и сама задумываюсь. Абы за кого не хочется, а принца все нет и нет. А может быть, что-нибудь на гормональном уровне! 

Она улыбалась. Приятная девушка! 

– Что ж, – сказал я, – пара смелых экспериментов могла бы дать четкий ответ по этой проблеме. 

Она покосилась на меня и ничего не ответила. 

– Давайте зайдем в «гастроном» и возьмем что-нибудь к столу.  

Зашли. При ярком свете моя спутница все равно смотрелась хорошо. Она была всего на полголовы ниже меня, и с такой тонкой талией, что мне захотелось тут же ее обнять. Я взял пару бутылок вина и конфет. Купили какую-то ужасную сиреневую сетку и сложили в нее свое имущество. Когда мы вышли, я сказал по своему обыкновению: «Позвольте предложить, сударыня, вам руку!» Она взяла меня под руку, и мне это было приятно. 

– Давно что-то никто со мной стихами не разговаривал. И смотрели вы на меня как-то странно в магазине! Какие-нибудь злокозненные намерения? 

– Если желание обнять девушку за ее сверх тонкую талию – это нечто злокозненное, то да. 

Она засмеялась. 

– Нет, это еще в пределах. А с кем остался ваш сын? 

– Вы и про сына знаете? Сын, надеюсь, мирно спит под присмотром бабушки. 

– А он ночью не беспокоит вас, или опять бабушка? 

– Чаще всего мы с ним по ночам одни. Бывает, беспокоит, но что поделаешь! Терплю. Любовь – это еще и терпение. 

– Вы его очень любите? 

– Это вас удивляет? Сами-то вы любовь к своему ребенку, небось, считаете вполне естественной! 

– Ну, я женщина. Мужчины далеко не все таковы. 

– Перед вами пример вашего бывшего мужа? Но им ведь все мужское население не исчерпывается! 

– Кстати, а вы откуда про меня все знаете? 

– Если обещаете не сердиться – признаюсь. 

– А это для вас так важно? 

– Да. 

– Странно. Мы и знакомы-то меньше часа. Так откуда? 

– Я просто угадал. 

– Да вы опасный человек! 

– Только не для вас. Слушайте, а куда мы идем? 

– Не беспокойтесь, я вас не брошу. Сейчас будем на месте. Кстати, я далеко не красавица, так что как прикажете понимать ваши любезности? 

– Я мог бы сослаться на вежливость, галантность, если хотите, но в данном случае это не так. Просто природа такой вариант предусмотрела. 

– Что именно? 

– Чтобы и не красавицы тоже нравились, были дороги и любимы. 

– Вот мы и пришли, – сказала она, резко меняя тему. 

На двери висела табличка: «Доцент Вайсман С. Н.». Я как-то не отреагировал на еврейскую фамилию. Национальность моих знакомых всегда интересовала меня в последнюю очередь, хотя отдавал себе отчет, что за этим порой стоит то, что называется национальными особенностями, которые вовсе не всегда приятны. 

Открыл сам Сергей Николаевич и провел в комнату, где за столом сидело двое средних лет мужчин и две молодые женщины. Несмотря на открытые окна, было изрядно накурено. Количество винных бутылок меня тоже несколько удивило. Познакомились со всеми. Нам налили по полстакана. Почему-то все молчали. 

– Мы прервали какую-то дискуссию? 

– Валентин Николаевич близкий друг Валериана Николаевича, который всегда очень тепло о нем отзывается. 

Мужчина лет тридцати, который представился Изей, сказал:  

– Ну, вот вам случай получить суждение со стороны вполне порядочного интеллигентного человека. Валентин Николаевич, вы, простите, не антисемит? 

– Помилуйте! 

– А как вы вообще относитесь к антисемитизму? 

– Примерно так же, как к русофобии. Я плохо понимаю, что человека можно не любить только за то, что он, скажем, турок, или еврей. Но я помню, что за каждой национальностью стоят какие-то национальные особенности и вполне допускаю, что кому-то они могут не нравиться или наоборот. 

– Другими словами, вы, не будучи сами антисемитом, допускаете, считаете, так сказать, законным национальное взаимонеприятие и, в том числе, конечно, и антисемитизм. 

– Ни в коем случае я этого не считаю. Это – ниже пояса. Чтобы никого не задевать представьте себе, по Фазилю, что живут некие эндурцы. С весьма характерными национальными особенностями и обычаями. Вы будете считать меня недостойным человеком, если я не полюблю эндурцев? 

– Главное – это в чем такая нелюбовь будет выражаться, – вмешался Сергей Николаевич. 

– Совершенно верно. Они мне могут быть очень даже неприятны, но если кто-то попытается их травить или уничтожать, я буду протестовать изо всех сил. 

– А если ваша дочь захочет выйти замуж за эндурца? – это вмешалась одна из женщин. Кажется, ее звали Нина. 

– Да, я буду не в восторге. Но надо все же разбираться конкретно. Я знавал эндурцев – замечательных людей. Во всяком случае, без тех неприятных особенностей, которые меня раздражают. Последнее слово было бы за моей дочкой, но я сопротивлялся бы как мог ее переезду на жительство в Эндурию, где эти особенности господствуют. Учтите, я просто высказываю свое мнение и никому его не навязываю. 

– Значит вы не хотели бы, чтобы ваша дочь вышла  

замуж за еврея и уехала с ним в Израиль, – это вступила уже другая дама. Вообще, мне этот разговор переставал нравиться. Чего они ко мне прицепились?  

– Не могу ответить. Евреи, между прочим, бывают разные.  

Как и представители других национальностей. В диапазоне от высокопорядочных и благородных, до отпетых мошенников и прохиндеев. Это, во-первых. А, во-вторых, я плохо представляю себе жизнь в Израиле. Если там и впрямь засилье раввинов, то не хотел бы. Галаха, гиюр мне не нравятся. 

– У евреев вы тоже видите неприятные вам черты? 

– Разумеется. Как и у русских. Про немцев и англичан говорить не буду, поскольку ни в Германии, ни в Англии не жил, но нисколько не сомневаюсь, что и там живут люди разные. 

– А среди евреев вы жили? – тон беседы становился все напряженнее. 

– Я воспитывался в еврейской семье. Немного говорю на идешь. Дело в том, что мой отчим еврей. Он меня вырастил, я его очень люблю, хотя мы бывает и «скубёмся» по политическим вопросам. 

– А ваша мама? – Они вцепились в меня не на шутку, и мне захотелось их позлить. 

– Моя мама – пример несовершенства Галахи. Судите сами! Моя прабабка-еврейка была замужем за литовцем. Ее дочь – моя бабушка, за русским. Мой родной отец – украинец. Спрашивается, какой она и я национальности? Но, как вы знаете, по законам государства Израиль я считаюсь евреем и имею право на репатриацию… хотя, какой же я еврей? 

Оля засмеялась. Но они не унимались. 

– И все-таки, – продолжал Изя, – что же вас не устраивает в ваших еврейских родственниках? 

– Трудно говорить о родственниках. Я их люблю и не могу быть беспристрастным, но даже они проявляли сердившее меня высокомерие по отношению к «гоям». Будучи, кстати, сами очень простыми людьми и почти все без мало-мальски серьезного образования. Еврейский народ, волею исторических обстоятельств, был поставлен в кошмарные условия и, чтобы выжить, должен был развить в себе особые черты и качества. Не все из них, с точки зрения интеллигентного человека наших дней, приятны. Вспомните Маркса, и что он говорил о евреях! А голова у этого еврея работала очень хорошо. 

– Друзья, – вмешался, наконец, Сергей Николаевич, – хватит о евреях. 

– Действительно, – добавил я, – вы явно не поддерживаете Губермана, который, как вы помните, утверждал, что где только сойдутся пару евреев, там обязательно пойдет речь о судьбах русского народа. 

Занялись русским народом. Потом Сергей Николаевич оседлал любимого конька – футурологию, и к двенадцати мы начали расходиться. Аж голова гудела. В общем, что хотел, то и получил. 

Проводил Лену домой. Сказала, что я достойно сражался. Между прочим, сообщила мне, что отец ее – донской казак, а мать… еврейка. На меня это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Приятная молодая женщина. Обменялись телефонами. Я обещал позвонить, но узнал, что завтра она уезжает с дочкой на море. Володя достал мне билеты на послезавтра. Договорились встретиться уже на побережье. 

Дома меня ждала телеграмма: «Все живы жалоб нет живи спокойно прощай Наталья». Нн-даа. Странно, однако. Ведь на полной скорости врезались! Все, наверное, по больницам! Но – молчат. Видно, сошло за дорожное происшествие. Но что будет с Наташей, когда они оклемаются? 

Переоделся, сел чистить пистолет и думать. Не очень красивые оттенки в этой истории. Вроде как, использовал женщину для своих утилитарных нужд и был таков. В действительности – это не совсем так, но какой-то привкус неприятный даже у меня есть. Хорошо, кабы какая-нибудь тюха. Такой и заплатить можно бы. А тут – Наташа. Личность! Мне очень понравившаяся личность. В памяти вдруг возникли слова из популярного шлягера (мне, кстати, очень нравившегося):  

«Ах, какая женщина! 

Какая женщина? 

Мне бы такую!» 

Так в чем же дело? Дело в ней. Вполне могу себе представить, как ее теперь от меня подташнивает. И ведь не без оснований. Хотя особых подлостей я ведь не совершал! Формально, так вообще никаких. И вообще: «Кто без греха – кинь в неё камень». В меня то есть. 

Собрал пистолет, протер. Завтра упрятать все это хозяйство подальше. Перед внутренним взором снова мелькнули брызнувшие осколки розового мотоциклетного шлема. – Повезло! Мог ведь и в лоб влепить. Поднял трубку и продиктовал телеграмму: «Очень скучаю приезжай всё у нас будет хорошо жду и надеюсь отвечай твой Валентин». «Ах, мне бы такую!». Как она тогда на меня смотрела! Человек открылся ей неожиданно с другой стороны, и она не могла сходу решить, с хорошей или с плохой? Последнее, что прозвучало перед уже полным провалом в сон: «И в на кольцах узкая рука…». Причем здесь..? 

. 

Утром все о том же. Не было у меня другого выхода! Они, вероятней всего, пристрелили бы нас! А может и нет, но не проверять же? В доброту и снисходительность людей, стреляющих в тебя, верится как-то слабо. Весь день провел с Мишкой. На следующее утро улетел на Юг. 

______ 

Горные дороги переношу не очень хорошо, но пока я спускался к разбросанным в долине домикам, всё прошло. Пустынно. Видимо все на пляже. Вот оставлю у Лены вещи и тоже отправлюсь на пляж, на поиски. Зашел в симпатичный дворик, поднялся на опоясывающую дом веранду. – Никого. Начал обходить по веранде дом по периметру и вдруг услышал ритмичное поскрипывание кровати. Окна были открыты и ветерок трепал шторы, то приоткрывая, то закрывая для обозрения комнаты. Моя Лена была распластана на широченной кровати, а над ней напряженно трудился некто мускулистый и черноволосый. Н-даа. Впечатление было шоковое. На какое-то мгновение глаза на ее искаженном лице в изумлении расширились, но в тот же миг занавес опустился, и я стремительно ретировался. 

Квартиру с питанием нашел довольно быстро. Вместо койки снял всю комнату, перекусил и, переодевшись, отправился на пляж. Зрелище, невольно подсмотренное мной, было неприятно. Ничем она мне не была обязана, но ведь знала, что я сегодня приезжаю! Как-то не вязалось всё это с её обликом, с впечатлением, которое она на меня произвела. Но я старался выкинуть увиденное из головы. В конце концов – дела житейские, и нечему тут изумляться. 

Под вечер я развлекался, прыгая с волнореза. Вынырнув в очередной раз и, подымаясь по ржавым ступенькам, столкнулся с Леной, как говорится, лицом к лицу. Видимо, она поджидала меня. Мне стало неловко и, бодрым голосом имитируя радость, я воскликнул: «Какая встреча!», – но не удержался и усмехнулся. Она скривила губы и, натужно улыбаясь, сказала: «Ну что поделаешь, бывает! Кто бы ожидал от такой скромной женщины, как я?» 

– Ну, мы и сами себя не очень-то знаем. Не зря ведь говорят, что в тихом омуте черти водятся. К тому же обстоятельства бывают разные. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что ничего я не видел и не слышал? 

– Я понимаю, что ничего уже не изменишь, но ужасно стыдно и обидно. Меньше всего я этого хотела. Этот тип набросился на меня, а я не оказала достаточного сопротивления. Согрешила с ним, хотя предпочла бы с вами. 

Засмеялась и, повернувшись ко мне спиной, медленно пошла прочь. Ну что я мог поделать? Вся эта картина снова промелькнула перед моими глазами, и я прыгнул в воду. 

Утром сбегал на почту, но ничего для меня не было. С соседями я договорился, что если какая корреспонденция, то тут же ее мне пересылать! Весь день прошел в приятном ничегонеделании. Море, дневной сон, лесом покрытые холмы. В лесу же я написал Наташе письмо и в тот же день отослал его. Потом читал что-то из классики – в поселке оказалась очень не плохая библиотека. Когда стемнело, народ повалил на танцы, а у кого уже было слажено – на лесистые взгорья. Мне всё это было неинтересно, а посему после ужина я направился к морю. Равномерный шорох волн убаюкивал, навевал мысли о бренности нашей суетной жизни и т. д. Безбрежный простор тоже действовал умиротворяющею. Впрочем – это все сугубо личное. Вполне допускаю в аналогичных условиях совершенно иной набор мыслей. Несмотря на темень, в одинокой фигурке на краю волнореза определил Лену. Нарушать ее одиночество я не стал, но когда она проходила мимо, все же окликнул. Подошла и села рядом. К моему изумлению, от нее сильно пахло спиртным – вино тут продавали повсюду. Мне показалось, что она в сильном подпитии. Это было уж очень неожиданно. Неужели так переживает из-за моего невольного вторжения в ее личную жизнь? Как человека успокоить? Начал я, по-моему, не очень удачно. 

– Как проходит адаптация? Где дочурка? Что-то я вас и на пляже не видел? 

Ответила она не сразу. 

– Мне, наверное, придется уехать домой. Этот тип преследует меня, и у него, по его логике, пожалуй, есть на то основания. 

Немного помолчав, добавила: «Так ждала этой поездки, и так все неудачно складывается». 

– Действительно обидно. А вы перебрались бы в другое место. 

– Я уже думала об этом, но заплатила хозяйке вперед, и просто денег не хватит. А дочка! Мы тут скооперировались и дежурим по очереди со всеми детьми. Остальные гуляют. Вот и я сейчас тоже гуляю. Прячусь от своего… любовничка, – последние слова она произнесла с запинкой. 

– Послушайте, а почему бы вам – женщине легкомысленной – не сменить себе поклонника? Я даже предложил бы свою кандидатуру. Вполне безобидную на данном этапе. 

– Что вы? Он же может драться полезть! 

Тут она была права, и эти неприятности были мне совершенно ни к чему. Опять припомнил Талейрана, который предостерегал от следования первому порыву сердца, как самому благородному и нерасчетливому. Но мне было ее жаль. К тому же, она мне нравилась. Да и слово было сказано. Наташа была где-то в ирреальном далеке, а эта милая интеллигентная молодая женщина была совершенно реальна, сидела рядом, хоть руку протяни. 

– Он, конечно, мерзавец, но и я хороша! Стоит расслабиться на минутку и вот… – ее качнуло, и она заплакала. Попыталась встать, но я, ухватив ее за талию, посадил на место. 

– Вот видите! Я таки осуществил свои злокозненные намерения! Леночка, в таком виде никуда идти нельзя. Идемте ко мне. Я занимаю целую комнату один. Уложу вас спать. Неприкосновенность личности на сегодняшнюю ночь фирма гарантирует. А утром, на рассвете, как и положено классической блуднице, вернетесь домой и подумаете, что делать дальше. Говоря все это, я продолжал держать ее за талию, и она покорно прислонилась ко мне. 

– Представляю, что вы должны обо мне думать. 

– Ничего особенного. Для компенсации расскажу вам про себя что-нибудь не слишком благородное. В жизни чего только не бывает! А думаю я, что вы милая и славная, но вот вляпались в неприятность, и нужно вас выручать. Кстати, и деньгами могу ссудить, если согласитесь принять их от меня без лишних слов, а просто по-дружески. 

Помолчали. 

– Вы не женитесь в память о вашей жене? 

Такой зигзаг женской мысли был совершенно неожиданным. Кажется, с романтизмом вышел перебор. 

– Да нет. Я реалист и понимаю, что ее уже нет. Просто не встречаю женщину, с которой хотелось бы не только вместе спать, но и жить. Да и с ребенком моим далеко не каждая захочет возиться. 

Пытаясь повернуть все в менее серьезные сферы, добавил: «От вас так завидно пахнет хорошим вином, что и мне захотелось выпить». Положила голову мне на плечо и сказала: «Я и впрямь как-то не рассчитала! Подумаешь, стакан сухого вина выпила! 

-- Эти мерзавцы туда что-то добавляют. Как минимум – табак, а вы этого не ожидали. Второй пить явно не следовало, – она засмеялась. 

– Обопритесь на меня и пошли потихоньку. 

– Куда? 

– Спать. – Я погладил ее по волосам и поставил на ноги. 

– Что ж, пойдемте. Какая у меня может быть теперь репутация в ваших глазах!.. 

Тему эту я развивать не позволил и медленно повел ее к себе. По дороге рассказывал нечто про Сибирь, тайгу, тамошние нравы, но она, как мне кажется, не очень слушала. 

Комната моя была на втором этаже, и восхождение представило дополнительные трудности. Но мы их преодолели. Мне только пришлось плотнее прижать ее к себе. 

Дома был, слава богу, относительный порядок. Объяснил ей – где что, и усадил на свободную кровать. Она тут же сбросила босоножки и улеглась, свернувшись калачиком. Накрыв ее простыней, я тихонько выбрался на улицу, хлебнув по дороге прямо из баллона изрядную толику. 

Проснулся рано и, стараясь не потревожить, отправился на пляж. Когда вернулся, ее уже не было. Не видел ее и весь день. Зайти к ней показалось мне неудобным. На следующий день я узнал, что она все-таки уехала. Откровенно говоря, я испытал некоторое облегчение. Поплескавшись и побродив по окрестностям, через недельку вернулся домой и снова окунулся (можно – погрузился) в привычную работу. Начался очередной учебный год. 

_____ 

Работу свою я любил, хотя Валентина этого, к примеру, понять не могла. Для меня она осмысляла жизнь. А то, что мои студентки звезд с неба не хватали, меня не смущало. Как ни странно, но даже напротив. Объяснить им порой далеко не простые вещи, чтобы они поняли, доставляло мне удовольствие. А отводить душу в ином направлении я мог с ребятами, которые вертелись у меня в лаборатории и были истинными любителями своего дела. 

Заканчивал я свои дела на работе обычно к четырем. Обедать отправлялся теперь к маме с папой. Потом с Мишуней мы не спеша двигались домой. Если никуда не собирался, то читал, возился с сыном, смотрел телевизор. Затем следовали ритуальные омовения, и Мишка отправлялся спать, а у меня появлялось уж совершенно личное время. Чаще всего опять читал. Если собирался куда-нибудь, то с первого этажа призывалась баба Маня и вполне успешно возилась с Мишкой, ожидая моего прибытия. За что платил, конечно. 

В первую же субботу нанес визит Валерию Николаевичу. Главная новость состояла в том, что Валентина на днях возвращается. Как ей там удалось открутиться? Я, в общем-то, был рад. Попытка В. Н. достать из буфета рюмки окончилась плачевно. Вся дверца вывалилась, едва он за нее взялся. Пока я ее чинил, В. Н. развлекал меня экспромтом о ветхости. 

– Все на свете подвержено разрушению своей вещно данной определенности… 

Звучало возвышенно и почти патетически. Попытался снизить велеречивость пассажа. 

– Проще сказать – всё ветшает. 

В.Н. порылся на столе, по-видимому, в поисках источника вдохновения. Нашел и зачитал мне следующее: «Острие стрелы времени ранит всё сущее, и оно ветшает. У ветхости нет обратного хода. Ветхость, обращая наше внимание на конечность существования всего сущего, есть признак временности. Само время открывается человеку в созерцании ветхости сущего и поэтому задевает какие-то струны его души». 

– И что дает облечение прописных истин в столь туманно-звучные словеса? – спросил я, завинчивая очередной шуруп. 

– Зря вы так! Удачно найденная поэтом метафора позволяет порой кратчайшим путем приблизиться к сути вещей! 

– Согласен, но она же может преотличнейшим образом заморочить вам голову. 

– «Стрела времени» – разве плохо звучит? 

Потом мы сели за шахматы. А потом я поехал за Мишкой, которому уже пора было отправляться спать. Еле управился с сыном, которому спать почему-то совершенно не хотелось. Себе я в таких случаях (довольно редких) рекомендую почитать Библию или послушать нечто классическое через наушники. Парадоксальным является то, что и библейские истории, и особенно музыкальную классику я воспринимаю с большим интересом, а поди ж ты! – Засыпаю довольно быстро. Но для Мишки такие приемы явно не годились, так что пришлось, не оригинальничая, выдавать сказки. Стыдно признаться, но в этом жанре, а особенно в устном исполнении, я не силен. 

Когда мой буйный отпрыск наконец угомонился, позвонил Лене. Пригласила на концерт. Её приняли в основной состав оркестра. Беседа была очень милой и без рискованных воспоминаний. Пригласил её после концерта в ресторан. Потом позвонил Володе (моя палочка-выручалочка во всех сложных житейских ситуациях). Все лето обеспечивал меня билетами. Надо сказать, что летом это нешуточная проблема в нашем государстве. Пообещал билеты на неких московских гастролеров. Заказал два, имея в виду уже Лену. В субботу отправился в филармонию. Лена в черном вечернем платье и с какой-то необычайной прической смотрелась хорошо. Играли тоже вполне прилично. После концерта пошли ужинать в ресторан. Терпеть не могу наши провинциальные рестораны. За всю свою жизнь только один раз с приятностью провел время в каком-то Ленинградском заведении. У нас раздражает буквально всё: и нагловатые официанты, и дурацкая громыхающая музыка, но больше всего – публика. Для преобладающего большинства рядовых граждан рестораны с их запредельными ценами были недоступны. Разве что в виде исключения, а посему завсегдатаями у нас, по преимуществу, кавказцы, торгующие цветами, и еще бог знает чем, да местное жулье разных уровней. Весьма малопривлекательная публика. 

После ресторана поехали ко мне, и все у нас было хорошо. Впрочем, к пяти утра пришлось везти домой. Но это в порядке исключения. Отныне субботы мы проводили вместе. Все было бы вполне комфортно, но при редких моих посещениях Лены, меня принимали в качестве потенциального жениха и даже намекали, что процесс надо бы ускорить. Повторялась история с Валентиной. По-моему, Лена вышла бы за меня замуж, так сказать, бестрепетно. Я этого по-прежнему не понимал. Как я уже говорил где-то раньше, по моим понятиям, любовь должна присутствовать. Любовь, а не чисто сексуальное влечение и всякие там меркантильные соображения. Может быть, это и не всегда так уж рационально. Ведь любовь и впрямь порой бывает слепа. И когда этот «охмуреж» проходит (а в той или иной степени он проходит всегда), вдруг обнаруживаешь у своей милой такие черты и качества, что впору за голову хвататься и бежать куда подальше. Но, рассматривая природу человеческую несколько шире, видишь, что алогичность, иррациональность некоторых поступков непрерывно вторгаются в нашу жизнь, в нашу духовную и практическую деятельность, а посему есть часть нашей сущности. Они не устраняют и не подменяют логику, рациональность наших поступков, но образуют с ними некий единый комплекс, и это фундаментальная специфика человека. 

И все же любовь, на мой взгляд, необходима для продолжительной совместной жизни. Вот Зою я любил. Мне всегда даже просто видеть ее было приятно. А с Валентиной приятно в постели. После чего мне чаще всего хотелось, чтобы она удалилась. Объяснять женскую позицию в этом вопросе мне не хотелось, поскольку выглядела она, на мой взгляд, несколько легкомысленно. Или я чего-то недопонимаю? У меня вообще нет такого ощущения, что все-то я правильно понимаю и, соответственно, правильно поступаю. Отнюдь. Меня почти всегда можно переубедить. Были бы аргументы весомы. Но, в конце концов, как-то поступать ведь приходиться! И на основе того понимания, которое есть! Других способов существования, по-моему, просто не существует. Конечно, в действительности всё сложней. Есть фактор степени чувств, и возраст вносит свои поправки, но это уже из энциклопедии или вообще научных трудов. Мне кажется, что Наташу я люблю, но ее ли? Ведь недостаток информации мозг запросто компенсирует удобными фантазиями. Но человек она твердый, тут уж точно. И желанный. Причем не только в постельном смысле. 

А еще через недельку вечерком позвонил Валериан Николаевич и передал трубку Валентине. 

– Какими судьбами? 

– Уволилась. Отпустили с миром. 

– Ирка как-то звонила – предупреждала, что скоро приедешь. 

– Ну, раз Ирка звонила, значит ты в курсе всех моих дел. Ужасно трепливая девка. 

– Насчет всех – я не поручусь, но приблизительно… 

– Осуждаешь? 

– Ни в коем случае. Взрослый человек вправе сам решать свои дела. Ничего уголовного ты, по-моему, не совершала. 

– Нет, конечно. Больше в области нравственности. 

– Как у тебя с работой? 

– Как всегда заботишься? Как это с Зойкой так получилось! 

– Бывает. На душе паскудно, но жаловаться некому. 

– Сын уже большой? 

– Да. Уже разговаривает. Как раз время подходит его купать и спатки. 

– И это ты все один делаешь? 

– Один. 

– Очень любопытно было бы посмотреть. С трудом могу себе представить. Он у тебя в яслях? 

– Нет. С бабушкой и няней. 

– Нехорошо, что ты один. 

– Ты-то тоже одна! 

– Потому и говорю. Со знанием дела. Я тут тебе денег задолжала. Спасибо огромное. Скоро, наверное, не отдам. Ты уж извини. 

– Не бери в голову. Давай лучше придумаем, куда тебя приткнуть на работу. У нас это не так-то просто. Сама знаешь. 

– Давай я сначала сама попробую. 

– Должен с тобой попрощаться. Сын кушать требует. 

– Слушай, я должна все это увидеть. Ничего, если я к тебе зайду на часок? 

– Конечно, двигай. Рад буду повидать. Мы ведь уже года полтора не виделись. 

Она пришла минут через тридцать. Изменилась сильно. Лицо как-то огрубело, приобрело властные черты, которые раньше только намечались. Молодая энергичная женщина. Определенную категорию мужчин такие отпугивают, несмотря на хорошую фигуру. Повозились с Мишкой, который продемонстрировал все свои достижения, то есть отлично поел, немного поговорил и с удовольствием полез ванну. Но попытка тети Вали взять его на ручки не удалась. Уложили спать. Потом позвонила мама с инспекторской проверкой. Заверил, что покормили и искупали. Потом мы засели за технику. У Валентины была набросана статья, которую требовалось дополнить. Сие поручалось мне. Не очень охота было возиться, но все же я принял на себя определенные обязательства. Во-первых, какое-то продвижение в технике. Во-вторых, престижный момент. На работе это производило впечатление. Особенно на начальство. Потом мы поужинали, и идти домой стало поздно. Я не мог ее провожать, оставляя своего малого одного. Самой ей идти не хотелось. Да и развезло ее после пары рюмок. В общем, положение было безвыходное. Постелили ей в гостиной и завалились спать. Под утро она, правда, подвалила ко мне. Когда мы встали, спокойно заметила: «Пусть это тебя ни к чему не обязывает». Немного погодя добавила: «И меня тоже. Ты – единственный мужчина, которому я доверяю и которого по-братски люблю. Гибрид брата и любовника». Что-то новенькое, но размышлять в утренней спешке было некогда. Посмеялись, но ситуация устраивала обоих. Меня во всяком случае. Бремя страстей человеческих мы себе облегчили. 

___ 

С приездом Валентины жизнь обрела несколько иную конфигурацию, но в новом качестве ничего принципиально нового не наступило. Теперь раз в неделю мы собирались и решали с Валентиной дела технические. Она была настроена очень решительно. Ей нужна была кандидатская диссертация. На работу она устроилась действительно без моей помощи. Имея среднее техническое образование, работала сменным инженером. Зарплата довольно жалкая, но ведь у всех примерно так! Инженером ее поставили с учетом записей в трудовой книжке, где было отмечено, что в Казахстане она работала заместителем начальника смены. 

Отношения с Леной шли «по затухающей», хотя жаловаться нам было не на что. По субботам мы по-прежнему выходили в свет, но я замечал, что в разных компаниях начинаю Елену несколько тяготить. Женщине нужно было выходить замуж, и провожать домой ее порой следовало не мне. Со мной перспектив на замужество не было практически никаких. Если такую монотонную жизнь и прерывало какое-нибудь событие, то, как правило, отнюдь не положительное. Кстати, жалобы на монотонность, будь они представлены на суд рядового гражданина нашей страны, могли вызвать и недоумение. А чего вы собственно хотите? Стрельбу и погони? Напряженную борьбу в научной сфере? Или карьерные баталии? Так ведь это дано далеко не всем и не всем доставляет удовольствие. 

Но вернусь к своей жизни и ее монотонности. Конечно, были и всплески. Однажды, после посещения Валериана Николаевича Валентина увела меня к себе. 

– Знаешь, у меня неприятности. Вот! – и протянула мне судебную повестку. 

– И что же ты такого натворила? 

– Опять сошлась со своим бывшим преподавателем и не испытываю при этом никакого смущения. 

Я ухмыльнулся и ждал продолжения. Уже серьезным голосом добавила: 

– Требуют возврата всех денег, выданных при направлении на работу. Подъемные и еще чего-то. Куча денег! 

Для меня это были деньги небольшие, но избыточной наличности мало, а брать деньги со срочного вклада в сберкассе не хотелось. К тому же главный преобразователь золота в наличность – зубной техник, был в отпуске. Организовывать новые каналы не хотелось из соображений безопасности. Проще всего было что-нибудь продать. Возня! Да и «светиться» не хотелось. А в повестке было сказано, что Вальку вызывают в суд по вопросу… Так может быть, вопрос можно как-то урегулировать? Отработала же она два года и не сбежала, а была отпущена с миром! Решили пойти в суд. Приняла нас сама судья – дама пожилая и весьма злобной наружности. Все наши разглагольствования она пресекла самым решительным образом и одной только короткой фразой: «Платить будете?» Я понял, что дальнейшие переговоры бесполезны, и мы удалились. Почему-то я вдруг обратил внимание, что Валентина скверно одета. 

– Ладно, – говорю, – задача будет решаться следующим образом… 

Короче говоря, отнесла Валентина в комиссионку кулон с какими-то камешкам! И получила весьма приличную сумму. Почти три сотни, которые остались после всех выплат, я вручил ей на текущие расходы. 

– Ладно, – спрятала деньги в сумочку, – это в счет моего долга. 

– Это тебе от меня подарок. Тебе нужен деловой костюм и новые туфли. 

– Берешь меня на содержание? 

– Взятку даю. Правда, еще не придумал за что. 

Засмеялась. Поцеловала меня в щеку. 

– Спасибо. Ты верный друг. 

Еще через недельку очередной всплеск. Секретарь директора просит зайти к шефу. Быстренько перебираю свои прегрешения. Хорошего, конечно же, ничего не жду, но и дрожи в конечностях не испытываю. До чего хорошо быть материально независимым! Однако наверняка какая ни будь неприятность. Продолжаю перелистывать дни прошедшие. Был вечер в связи с началом учебного года. Вроде без шумовых эффектов. Была малоприятная процедура пересдачи задолженностей. Все прошло в полном соответствии с достигнутой весной договоренностью. Впрочем, не весной, а летом. В колхоз, кого надо и можно было, уже отправили. Меня нельзя – у меня выпускные группы. А, черт с ним. Вперёд! 

В кабинете всё как обычно. Оказывается, дело в том, что одной девице всё же нужно поставить тройку. Это значит, снова экзамен с заранее известным результатом. Сдерживаю естественное желание послать шефа куда подальше. Дело еще в том, что девица всем известна своей разболтанностью, чтобы не сказать – наглостью. Сдерживаюсь. Понимаю, что зря директор от меня такой жертвы не потребует – на него изрядно надавили. Начинаю торговаться. 

– Владимир Кириллович, но уж очень она нагло себя ведет. И потом, вполне может возникнуть ситуация, что она вообще ничего отвечать не станет. Как тогда? Кто за ней стоит? 

– Валентин Николаевич, зачем вам лишняя информация? Одно могу гарантировать: если мы ее выставим, то комиссия из обкома партии нам гарантирована. Причем, с выводами еще до проверки. 

– Нельзя ли попросить дать ей накачку, чтобы хоть не болтала лишнего? 

– Сложно, но попробую. Мне ведь не начальство звонит, а секретари. Попробую. 

На том и расстались. 

Накачку девица, видимо, получила, и тройку я ей поставил. Приличия были соблюдены. Шеф, встретив в коридоре, пожал руку – это по обыкновению, и сказал «спасибо» – это уже сверх обыкновения. Что ж, ему тоже спасибо. Он мог оформить это все куда грубее. 

Вот всплески нашей монотонности. 

А еще дней через десять получил письмо от Наташи. Откровенно говоря, не ожидал. Читать письмо не стал. Сначала уложил Мишуню спать. Потом прикинул, что там у меня завтра за темы? – Демонстрировал себе выдержку. Потом, наконец, взял в руки письмо. Я ей последний раз писал больше месяца назад. Посмотрел на штемпели – шло письмо десять дней! С чего бы это она про меня вспомнила? Открыл и прочел. Даже не письмо, а скорей записка. «Может, ты и прав, и мы могли бы быть вместе, но, согласись, что после суточного знакомства не ломают так круто свою жизнь, не бросают всё. И хотя я о тебе многое уже узнала, но все же этого недостаточно. Да и люди мы очень уж разные. Я один раз обожглась – больше не хочу, хотя ты совсем другой человек. Иногда вспоминаю о тебе. Рисковый ты парень! Но держался хорошо. А один из банды все же помер. Рыжий, что в тебя стрелял. Но никто не переживает. Скорей наоборот. Но все же приезжать тебе к нам не надо. Уж очень рискованно. Будь здоров. Как твой сынок поживает? Пришли его фото. А что дальше будет – время покажет. С уважением – Наталья».  

Вот, значит, в чем дело. Человека я загубил. И как самочувствие? Ведь смертный грех! Нет, не чувствую никакой вины. Он хотел убить меня, пытался, но не сумел. Не пожалел, или что там, а просто не сумел. Со второго выстрела наверное попал бы. Что ж, хорошо еще без милиции обошлось. А Наташино письмо обнадеживает. Только что она в действительности за человек? Ведь и впрямь мало знакомы. Со временем такие качества могут обозначиться, что за голову схватишься. И это взаимное притяжение куда-то исчезает, и… рядом с тобой совершенно чужая и нисколько не нужная тебе женщина – брр! Но надо было отвечать. А что? Додумать я не успел – телефонный звонок. Как и все нормальные люди, я терпеть не могу, когда меня тревожат в такое время. Звонил телефон теперь вообще всё реже и реже. С родителями я только что расстался. Мишкины приятели еще до телефона не доросли. С Леной мы расстались, а Валин день был вчера! Однако звонил, и пришлось встать с насиженного места, отложив чтиво. Звонил некто Кацнельсон. Кто это – я понятия не имел. 

– Валентин Николаевич, очень хотелось бы продолжить нашу беседу по еврейскому вопросу. Если помните, у Сергея Николаевича мы уже кое-какие проблемы обсуждали. Ваша логика показалась мне убедительной. Да и вообще, не много у меня знакомых, с которыми я мог бы об этом говорить. А мне это, естественно, интересно. Если вам тоже, то мы могли бы встретиться и поговорить в порядке исключения не о судьбах русского народа. 

Стоп! Я, кажется, понял, кто это! Если что меня интересовало мало, так это еврейские проблемы. Не по каким-то особым причинам. Вопрос о судьбах евреев и государства Израиль вполне достойная обсуждения тема, но уж как-то очень неожиданно. В ряду проблем, для меня актуальных, куда важней была статья, которую Валентина из меня выжимала, и еще много чего. До евреев очередь как-то не доходила. Но почему бы и нет? Не так уж я занят! Ладно, пусть будут евреи. 

– Изя, можно поговорить, но сложность в том, что по вечерам у меня сынишка на руках, и подвижность моя ограничена. 

– Вы что, один живете? А где жена, родители? 

– Мой сын и так весь день на бабушкином попечении. Надо же дать старикам отдохнуть от любимого внука. Если хотите, заезжайте ко мне. Вы, кажется, обитаете где-то по соседству? – Договорились на завтра. 

Когда он пришел, было уже около семи. Мишку забрали в гости к Гоше с условием вернуть к девяти в целости и сохранности. Обычно еще и накормят, поскольку Гоша ест плохо, чего про моего Мишку не скажешь. А за компанию… глядишь, и Гоша поест. 

Я таких идей не разделял, но и свои не навязывал. У нас в гостях Гоша ел вполне нормально. А вот Гошина мама мне нравилась, и если бы на нынешний вечерок заменить ею Изю, то было бы очень неплохо. Но это мне на данном этапе «не светило». Пришлось заняться гостем. Ему был предложен кофе в супер-кофейнике, автоматически поддерживающем после закипания заданную температуру, – производство и подарок моих лаборантов. Сигары «Джульетта», коньяк и Шартрез. Изя сострил, что в таком оформлении он готов обсуждать даже проблемы племени Дагонов. Я подумал, что это может быть даже и интересней, но промолчал. После первой Изя спросил: «Что вас в еврейских проблемах интересует больше всего?» Сказать правду было бы невежливо, а посему я выдал: «Уникальность ситуации». 

– Со знаком плюс или минус? 

– Смотря для кого. Для арабов, так явно с минусом. 

– А что они, собственно, потеряли? – Я не специалист по ближнему востоку, я верхогляд и к тому же, как и большинство людей, внушаем. Но обсуждать и доказывать самоочевидные вещи мне неинтересно. Неужели все же придется? 

– Знаете, сначала договоримся о беспристрастности. Спорить с зашоренным человеком, а тем более с фанатиком-ортодоксом – полная бессмыслица. Хотя эту зашоренность и, тем более, фанатизм принимать во внимание приходиться. 

– Согласен. 

– Тогда распределим роли: вы еврей, а я араб. Нет возражений? 

– Ну, пусть так. Вопрос первый. Имеют ли евреи право на свое государство? 

– Теоретически – безусловно, хотя не они одни живут в рассеянии. А практически это зависит от того, как это абстрактное право реализуется практически, кто, чем и сколько за это заплатит. Главная идея сионизма всех оттенков понятна. Ее поддержал даже такой антисемит, как царь Николай, которого (моя бы воля!) я расстрелял бы вторично. Но вот беда! Там уже живут другие люди! Живут, по историческим меркам, так давно, что считают эту землю своей. Хорошо бы получить их согласие. 

– Позвольте, но евреи там тоже присутствовали! 

– По моим сведениям, перед войной их там было от силы тысяч двести- триста, тогда как арабов – миллионы. И, согласно концепции сионистов, съехаться туда должны были еще миллионы евреев. Это неминуемо приводит к вытеснению арабов, хотя есть и какое-то количество свободных земель. Пустыни по преимуществу. Но арабов никто спрашивать не стал. И вы находите нечто необычное в арабском сопротивлении? 

– Позвольте, но, во-первых, это исконно еврейские территории. А, во- вторых, юридически создание государства Израиль санкционировано ООН. 

Он допил кофе, затянулся сигарой и ждал моего ответа. 

– Ваши аргументы не выдерживают критики. Что значит исконно? И когда это было? И, далее: а до евреев там, что, было безлюдное пространство? Ведь нет же! Там жили другие племена, которых евреи частично вытеснили, частично уничтожили, а частично их потомки дожили до наших дней. Само название Палестина, между прочим, дали стране филистимляне. Так что многие нынешние арабы потомки тех самых племён. Итак, со сроком давности тоже сложности.  

Конечно, можно сослаться на бога, который предал их в руки избранного народа, но высшие силы лучше не трогать. Для арабов Иегова не авторитет, а Аллах ничего, как известно из Корана, евреям не дарил. И потом, что начнется в современном мире, если мы попытаемся восстанавливать политическую карту сообразно тому, как она выглядела пару тысяч лет тому назад? Это же полный nonsens! Славяне, между прочим, жили некогда на территории современного Берлина. Но вот для евреев почему-то нужно сделать исключение. Почему? Теперь про ООН. В те времена решения принимали мировые державы. На этот раз случилось почти невероятное: интересы Сталина и Америки как будто совпали. Думаю, что Сталин совершил политическую ошибку. Остальные государства следовали за мировыми державами. Согласно Библии, ошибался даже бог. Что уж говорить про ООН! 

– Так вы считаете, что создание государства Израиль – это политическая ошибка? 

– Не забывайте – я араб! Мне нет дела до моральных красот идей сионизма. К тому же я знаю, что моральная красота идей возможна и при отсутствии в них не то, что логики, но даже и простого здравого смысла. Если быть более точным, то ошибка – это создание его так, как это было сделано. С другой стороны, я признаю, что сделанное даже ошибочно не обязательно требует переделки, возврата на исходные позиции. Всё, опять-таки, зависит от конкретных обстоятельств. У нас, например, депортировали калмыков. Это была безусловная ошибка, но ее исправили. Исправить ошибку с созданием государства Израиль сегодня невозможно. 

– Но если вы, образованный араб признаете неизбежность существования Израиля, то почему вы его терроризируете? 

– Потому что в арабском мире есть другие силы и у них свои интересы и свое видение событий. Это религиозные экстремисты. А что арабские, что еврейские ортодоксы – это не те люди, которых можно убедить в чем-то, противоречащем их взглядам. Это экстремисты – представители выдворенных коренных жителей, которые ютятся в лагерях Ливана и Сирии. 

– Позвольте, но они покинули свои дома из страха возмездия или под влияние ложной пропаганды самих арабских лидеров! 

– Полноте! И вы в это верите? Но даже если это так, почему же их не пускают обратно? А дело в том, что если бы они остались, то государство Израиль попало бы в сложное положение. Широко прокламируя свои демократические, и даже социалистические принципы (на что Сталин, по-видимому, и купился), как они смогли бы править демократическими методами, если большинство народа – арабы их просто ненавидят? Так что они вынуждены были их тем или иным путем выдворить. Теперь же не желая себе лишних неприятностей, они не позволяют им вернуться. Вполне логично. Можно понять евреев, которым надоело мыкаться по свету и терпеть антисемитизм, которого нет, кстати говоря, только там, где нет евреев. Но следует понимать и арабов! 

– И что в итоге? 

– Кровавый исторический тупик. Мирного решения вопроса в ближайшее время ожидать, как я понимаю, не приходится. 

– Из вас мог бы получиться неплохой проарабский идеолог, – в тоне его сквозило раздражение. Я, кажется, перестарался. 

– Давайте поменяемся. 

– То есть? 

– Я теперь буду евреем, а вы… Но араб из вас не  

получится, так что просто послушайте проеврейского идеолога. 

– Мы, евреи, живем на этой земле тысячи лет. Мы  

пережили здесь эпохи подъема и упадка. Побед и поражений. Мы пережили римлян. Ведь даже после страшного поражения последнего восстания Бар-Кохбы и массового изгнания населения в сто восьмом году нашей эры часть населения все же осталась, а еще большая часть вернулась позже на свою родину. Мы пережили византийцев, арабов, завоевавших эту землю в седьмом веке и частично осевших здесь. Потом были турки, и, наконец, англичане со своим мандатом. Нас терроризировали, а порой просто пытались уничтожить, но мы сопротивлялись и выстояли. Выстояли девятнадцать веков гонений и притеснений и выстояли бы еще столько же, если бы было нужно. Сюда вернулись потомки изгнанных некогда, и это их право. Но мы признаем и ваше право на эту землю. В полном соответствии с резолюциями ООН. Мы признаем исторические реалии, даже если они нам поперек души. Ваши мечети стоят на развалинах наших храмов. Вы считаете своими города, которые являются святынями для всех иудеев и христиан. Таковы реальности и мы, повторяю, их принимаем. И все, чего мы хотим, так это чтобы и вы признали реальности, признали наше право на эту землю. И если мы в одиночку выстояли девятнадцать веков, то сегодня, имея в союзниках преобладающее большинство цивилизованных стран мира, выстоим и подавно. А если вы, подстрекаемые экстремистами и религиозными фанатиками, не примете реалий историй, то тем хуже для вас. Да живет в веках эрец Израиль! Лехаим! – с этими словами я театральным жестом поднял и выпил свою рюмку. Изя, слегка ошеломлённый моей патетикой, молча смотрел на меня. На лице чуть склоненной головы играла полуулыбка с явным оттенком одобрения. Наконец, как бы спохватившись, он тоже выпил. 

– Откуда такая эрудиция? 

– Особой эрудиции не вижу, но историю древнего востока я, конечно, читал. Прочел и историю евреев. 

– У вас есть? Дайте почитать. 

– Нету. Но у меня знакомый старик есть. Подпольная кличка – «Радист». Почти всю жизнь провёл на островах Заполярья. Туда на зимовку берут разные книги, а циркуляры об их уничтожении не доходят. Вот он и привез кое-что нам недоступное. Вместе с медвежьими шкурами. 

– Не продаст? 

– Вряд ли. Но спросить могу. 

– Если подвести баланс всему, что вы сказали, то он явно проеврейский. Я прав? 

– Пожалуй, хотя и проарабские аргументы тоже следует принимать во внимание: народ, попавший в такую заварушку, мне искренне жаль. 

– Вы не обидитесь, если скажу, что в такой способности к высказыванию с чувством убежденности взаимоисключающих суждений есть что-то циническое? 

Я задумался. Пожалуй, что-то и есть, но признаваться мне не хотелось. 

– Это же игра? Что до аргументов, то они, по большей части, остаются справедливыми. А вы предпочли бы четкое перечисление pro и contra с четко определенными выводами? Можно и так, конечно. 

Выпили еще ликеру, закусили шоколадом. Я почувствовал, что Изю малость развезло. Немного помолчали. 

– Тускло живем! – он затянулся остатками своей сигары и откинулся в кресле. 

– А вас на подвиги тянет? 

Он как-то с удивлением глянул на меня, и, внезапно переходя на «ты» и словно не замечая моей реплики, продолжил. 

– А тебя не раздражает, что каждый день одно и тоже? Годами! К тому же – вечно не хватает денег! Вечная погоня за дефицитом! Как куда идти – всегда одно и то же нытье: нечего надеть. Просто жизнь отравляет. 

– А работа не отвлекает? 

– Понимаешь, сижу за кульманом. Специалист я средней квалификации, да еще с такой фамилией! Рутина. У тебя веселей? 

– Веселей. Хотя, конечно, пятый раз один и тот же курс читать немного нудно. Но люди разные, и это интересно. К тому же, в лаборатории химичим всякие электронные пустячки. 

– Завидую. Мне до смерти перемен хочется. Податься что ли в Израиль? Теперь выпускают понемножку. Но ведь пока уедешь – все нервы вымотают. И с работы попрут. 

– Ты думаешь там лучше? 

– Материально – конечно. Главное, работу найти. Но для меня самое главное – обстановку сменить. Может в Штаты податься? – он замолчал и налил себе еще. В дверь позвонили, и явился мой Мишка с соседкой. Я уже знал, что зовут ее Вика. 

– Поел, попил и набегался, – доложила она с порога. Я хотел пригласить ее зайти, но видно и у меня реакция стала замедленной. Прежде чем собрался рот открыть, она уже исчезла. Изя сразу засобирался, а я запустил свое чадо в ванну. Купаться – это у нас любимое занятие. Потом был контрольный звонок мамы, и лапушка моя пошёл спать. 

Я навел порядок и сел поразмышлять. Под впечатлением последнего Изиного заявления насчет «тускло живем». Так ведь, ярко жить – и личностью надо быть яркой! Или нет? Скажем, у оперативника из «уголовки» яркая жизнь? Тут специфика работы. Ну, а если ты от природы не яркий? В конце концов, не всем ведь дано! А вот если не дано, с одной стороны, а жить ярко очень хочется, с другой? Скажем, мечтаю править чуть не миром, а «тяну» на помощника бухгалтера. И как тогда? Во что мое недовольство миром выльется? Будет стимулом и движущей силой или отравой жизни? Н-ннда! 

Чувствую, что великих прозрений сегодня явно не ожидается… 

____ 

Ночью меня поднял телефон.Успел подумать – если это Ирка, то я ей сейчас выдам! 

Но звонила Наташа. Сна как не бывало. Слышимость отвратная, но понять, в общем-то, можно. 

– Валентин, у меня тут такие дела, что уезжать нужно. А куда мне ехать – не решу. 

– Наташа, как куда? Ко мне! И чем скорей – тем лучше. Постарайся, чтобы никто не узнал, куда едешь. Бери дочку и приезжай. Как у тебя с деньгами? Телеграмму дай – я встречу. Все у нас будет хорошо. 

– Валентин, я не жить с тобой к тебе приеду. Ты это запомни. Сложилось так, что надо уезжать, а ты вроде обещал помочь, если что. 

– Ты приезжай. Неволить тебя никто не станет. Да ты и человек не такой. А помогу во всем, что обещал. В этом не сомневайся. 

– Лады. Жди телеграммы. 

На этом связь прервалась. 

Было о чем подумать. Ее заявлению, что она не жить со мной едет, я тогда особого значения не придал. Наташа, по моим о ней представлениям, примерно так и должна была сказать. 

Телеграмма пришла через три дня. Очень лаконичная. Дата, номер рейса, подпись – Наталья. 

___ 

Осень. Погода мерзость. Темнело. Увидел ее сразу – рост, стать, прическа. Пытался обнять – протянула руку. Предполагаемый вариант отношений не срабатывал, и следовало перестраиваться. 

– Очень рад тебя видеть, – восторженность убрал, радость приглушил. Усмехнулась. Пошли получать багаж. Молча ждали, пока внушительный чемодан и сумка проплыли мимо нас. Подхватили и пошли к машине. 

– Твоя машина? 

– Моя. 

– Дома у тебя кто? 

– Никого. 

– А сын? 

– Вот сейчас заедем к родителям и заберем, – я как-то тоже перестроился с лирического на деловой тон. – Так что случилось у тебя? 

Ответила не сразу. 

– Когда Серёга помер, угрожать стали. Сами-то тоже покалечились немало. Теперь вышли из больницы. 

– Понятно. Ты думаешь, можно с ними было иначе? Стрельбу-то они начали. Я их знать не знаю. Второй раз вижу. 

– А первый когда? 

– Часа за два до того. Да и то издали. 

Усмехнулась. Я понял, ясного представления она обо мне еще не составила. И если я хочу, чтобы она осталась со мной, мне еще предстоят некие испытания. Что ж, посмотрим. Одно несомненно: помочь я ей обязан. 

– Дочку почему не привезла? 

– Вот осмотрюсь, устроюсь как-то. 

Уже подъезжая к дому родителей, сказал: «Очень я рад тебя видеть». Глянула искоса. Ничего не ответила. Подъехали. Остановил машину. 

– Подойдешь со мной или подождешь в машине? 

– Подожду. 

Не удержался и заметил: «У нас не стреляют». Вернулся скоро с Мишкой на руках. Мама хотела оставить его у себя, но я понимал, что сын мне сегодня необходим. 

Дома тепло, уютно. Мишка сразу побежал к себе за игрушками. Наталья обошла все комнаты. Увидела двухэтажную детскую кроватку. 

– Кто еще спит тут? 

– Для твоей приготовил. 

Закончив осмотр, уселись в гостиной. Я на тахте. Она в кресле, напротив. 

– Красиво у тебя! А кто хозяйство ведет? 

– В основном сам управляюсь. Баба Маня с первого этажа помогает, немного мама. 

– Вот так один и живешь? 

– Вот так один и живу. С сыном. Это, на мой вкус, лучше, чем абы с кем. Прибежал Мишка и, спрятавшись за папиной спиной, принялся разглядывать незнакомую тетю. Наташа ему улыбнулась. Первый раз за все время. Напряженность несколько спала. 

- Пойдём, покормлю, – она встала, – Привезла тут кой чего. Куда положить-то? 

Смотрю на нее, и как-то даже не верится. Невзирая даже на некоторую суровость или, правильнее сказать, отчужденность, смотрится очень даже… слова не подберу. Узкое, слегка скуластое лицо, высокая грудь, темные волосы до плеч. Хорошо смотрится! 

– Наверное, это с моей стороны эгоистично, и цена высока, но уж так мне приятно видеть тебя вот такой и на этом самом месте… 

Усмехнулась. Уже как-то добрей. Или мне показалось? 

– Распорядок у нас на завтра такой: с утра везу малого к бабушке. Туда же его няня приходит. Потом еду на работу. Часа в полтретьего освобождаюсь и занимаюсь твоими проблемами. Твои планы какие? 

– Какие мои планы. На работу надо устраиваться. 

– С работой в городе так: сначала нужна прописка, а уж потом работа, но и прописку без работы не дают. Мы с тобой начнем с прописки. Это потребует времени и некоторых усилий. 

– Отвезешь меня в городской отдел образования. 

– Отвезу, конечно, но сама ты ничего не сделаешь. Впрочем, тебе полезно будет в этом убедиться. 

– Поглядим. У вас посуду-то как моют? 

– Да вот горячая вода. Тебя на трудовые подвиги тянет? Ну, давай. А я позвоню друзьям по твоему делу. 

Оставил ее мыть посуду и пошел звонить Володе. Двери бросил открытыми. Пусть послушает. 

Набрал Володю. 

– Подруга моя приехала. Из Сибири. Хочет на работу устроиться, но прописка нужна. 

– Регистрируйтесь, и какие проблемы? 

– Замуж она за меня не собирается. 

– Зачем тогда приехала? 

– Есть причины. Встретимся – расскажу. 

– Подходи – подумаем, что можно сделать. Она там выписалась? 

– Наташа, ты там выписалась? 

– Да. 

– И чего бы вам не пожениться? Она как смотрится? 

– На мой взгляд, она прелесть. 

– Ладно. Завтра позвони на службу. Встретимся – поговорим. 

Наташа вышла из кухни. 

– Нас завтра приглашают насчет прописки. 

– Сначала схожу в отдел образования. 

– Ты чемоданы распакуй, – взял ее за руку и подвел к двойному платяному шкафу, который стоял в спальне. От Зоиной одежды осталось немного. Несколько платьев, свитерочки и всякое такое. Много места занимала шубка. 

– Это твоей жены? 

– Мне было бы приятно видеть тебя в этом. 

– Меня бы спросил. И что бы твоя жена сказала? 

– Моя жена была хорошим человеком. Она сказала бы: носи, на здоровье, и будь счастлива. 

Оставил ее одну возиться с вещами. Сел просматривать завтрашние лекции. Через некоторое время она вышла в спортивном костюме – том самом. Я отложил свои бумаги и повернулся к ней. 

– У тебя завтра лекции? 

– Как обычно. 

– Сможешь меня утром подвезти, куда я просила? 

– Можно, но встать придется немного раньше. 

– Прибежал Мишка и полез на руки. 

– А к тете Наташе пойдешь? – К тете Наташе он не захотел, но поглядывал на нее весело. Она протянула к нему руки и поманила каким-то особо нежным голосом, которого я еще от нее не слышал. Но Мишка только крепче вцепился в папу. Я сказал, что пора его купать. Купанье проходило, как обычно, бурно. Наташа стояла в дверях и наблюдала всю эту картину. Вытерлись, надели пижамку и отправились в кроватку. На прощанье поцеловал чадо свое ненаглядное, а тете Наташе мы помахали ручкой. 

Снова уселись в гостиной. 

– А ты хороший отец! 

Я неопределенно пожал плечами. У меня было ощущение, что тест по сыну прошел успешно. 

– Если хочешь купаться, то там, в ванной всё найдешь. Спать будешь здесь, а я в спальне, с мальчиком. Пойду перед сном почитаю что-нибудь. Принес ей постельное белье и пожелал спокойной ночи. Несколько погодя она зашла и взяла что-то из шкафа. Слышал, как она мылась. Потом легла. Я одолел страниц десять, которые помогли мне оторваться от мыслей про Наташу, которая вот – рядом. От всего сегодняшнего дня, с его необычной напряженностью, от мыслей насчет дня завтрашнего.  

Проснулся от Мишкиного кряхтения. Включил ночник и посадил сына на горшочек. Всё шло обычным порядком. Чуть скрипнула дверь и вошла Наташа. В длиннющей ночной рубашке. 

– Что тут у вас? 

– Да ничего. На горшочек попросился. Посмотри, он не успел намочить? 

Послушно исследовала Мишкину постельку. 

– Вроде сухо. 

– Ну и отлично. Спим дальше, – положил его в кроватку. 

Неужели он тебя разбудил? 

– Да нет. Я все равно не спала. 

Глянул на часы – пол второго. Задал не самый разумный вопрос. 

– Почему не спишь? Что-то тревожит или просто много новых впечатлений? 

Глянула на меня, чуть усмехнувшись, и молча вышла из комнаты. Было слышно, как она легла. Вышел за ней и присел на постель в изголовье. Погладил ее по волосам. 

– Спи спокойно. Я буду считать, что мне опять в жизни повезло, если ты останешься со мной. 

Высвободила из-под одеяла руку и убрала мою. 

– Иди спать, – сказала с очевидным раздражением. 

Ну что ж… Пошел к себе досыпать. 

______ 

Когда я утром проснулся, она была уже на ногах. Позавтракали. Потом я забросил Мишку к родителям, а Наташу в Управление народным образованием. Чуть не опоздал к звонку. После окончания второй пары, выпроводив студентов из лаборатории, уселся в лаборантской за свой стол перекусить. Приход Наташи меня крайне удивил. 

– Как ты меня нашла? 

Усмехнулась. 

– Ну что тебе сказали? 

– Ты был прав. В деревню – пожалуйста, хоть завтра. 

Помог снять пальто. Пододвинул стул. Она села. 

– Поешь со мной. Или пойдешь домой? У меня еще одна пара. 

– Можно я посижу здесь? 

– Конечно, но тебе надо поесть. 

– Ничего со мной не сделается. А ты ешь. Тебе еще работать. 

Заботится! Что-то новое. Слушать ее я не стал, а подвинул бутерброд с котлетой и налил кофе из термоса. 

– Давай по-семейному. Перекуси. 

Уговорил! 

– Ты любишь свою работу? 

– В общем-то да, хотя иногда хочется чего-нибудь новенького. Может быть, в институт перейду. 

Зашел мой лаборант, и мы стали отбирать плакаты к лекции. На следующей перемене зашел в лаборантскую. Она сидела на прежнем месте и читала какой-то журнал. Я подумал: красивая женщина! Но что-то у нас не клеится. 

– Не скучно? Потерпи еще один урок. 

Домой некоторое время шли молча. Наконец я спросил:  

- Ну что ты решила? Будем организовывать прописку? Надо решать. Мой приятель просил сегодня позвонить. 

Она молчала. Я начал немного злиться. 

– Проще всего было бы, если бы ты вышла за меня замуж. Но у меня такое ощущение, что я тебя несколько разочаровал. Что ж, насильно мил не будешь, это я понимаю, но на мою помощь всегда можешь рассчитывать. 

С полквартала молчала. 

– Не понимаю, зачем я тебе? У вас, гляжу, столько красивых девушек! 

– В том-то и дело. Были бы чувства – не было бы вопроса. Но, может быть, не будем спешить? Поживем – разберемся. На работу тебя устрою, дочку привезешь. 

Она молчала. 

Вечером позвонил приятель – собиралась компания в театр. Сказал, что посоветуюсь с подругой и перезвоню. Наташа пожала плечами и сказала, что ей не в чем идти. Вынул из шкафа и разложил на диване Зоины платья. Испытывал при этом изрядное внутреннее напряжение: ну, сейчас она мне выдаст! Но пронесло: отобрала два и пошла в спальню. Думаю, что примерять. Довольно долго она это делала. Наконец вошла. Хороша! Ах, как хороша! Говорит, что немного узковато, но со стороны казалось, что только лучше подчеркивает фигуру. 

– Как тебе хорошо в нем! Что значит – красивая женщина! Что ни оденет – во всем хороша. 

Она слегка покраснела. Лед, кажется, тронулся. Подошел и обнял за талию. Мягко отстранилась. 

– Машинка у тебя швейная есть? 

Села что-то пороть и шить. Мишка залез-таки на верхнюю кроватку, но опуститься не мог и уже начал хлюпать носом. Пришлось выручать. Потом он залез под стол и пытался вылезти между Наташей и машинкой. Наташа смеялась. Потом вытащила его, взяла на руки и закружила по комнате. Мишка был в полном восторге. Ну, прямо тебе домашняя идиллия! Воспользовался моментом, обнял их обоих и по очереди поцеловал. 

– Возьми его, пока я не закончу. 

Потом ужинали. Потом купали Мишку. Уже вдвоем. – Вот-вот! – подумал я. Верной дорогой идете, товарищи! Когда Мишку, наконец, уложили, Наташа тоже прилегла на тахту. Бессонная ночь, по-видимому, сказывалась. 

– Ты не против, я, наверное, тоже лягу. До того спать хочется! 

Я, разумеется, был не против. Переместился со своими книжками на кухню. Странная какая-то ситуация. Через часок подошел к ней. Спит. Поцеловал в голову. Никакой реакции. 

Утром все по регламенту. Сказала, что пойдет, посмотрит город и к двум часам вернется. Когда я пришел, она действительно была дома. В домашнем халате. Усадила меня за стол и накормила. Была оживлена и делилась своими впечатлениями о городе. Но когда мы поехали за Мишкой, подняться к родителям не захотела. 

Вечером отправились в театр. Ничего особо выдающегося. Во время антракта впервые взял ее под руку. Собрались приятели со своими дамами и завязался весьма оживленный диспут. Сверкала эрудиция, мелькали имена авторитетов, актеров, режиссеров. Наташа молча слушала. 

Домой приехали сравнительно рано. Попили чаю. Снова напряженный момент отхода ко сну. Молча достала свое белье и постелила в гостиной. Когда я проходил к себе, она уже лежала в постели. Спокойной ночи мне пожелала. 

Через часок и я лег спать. По давней привычке проверил все краны. Подошел к Наташе – вроде спит. Наклонился и поцеловал в щеку. В ответ услышал резкое: «Не надо». Что слова? Главное тональность. Тональность была сродни ледяной воде. 

– Спи спокойно. – Резко встал и ушел к себе. Немного рассердился. Конечно, долго не мог заснуть. Странная женщина. Но «странная» мне нужна ли? Впрочем, виноград у лисы тоже был зелен. С этим и заснул. Проснулся в темноте, почувствовав чье-то присутствие. Хотел проигнорировать, хотел сказать что-то резкое, но тут она прильнула ко мне. Мыслительная часть куда-то исчезла, и все было чудесно. Ни единого слова. 

Утром меня ждал завтрак. Мишка в этот день остался у бабушки. В удобный момент привлек ее к себе и поцеловал. Чуть улыбнулась и, освободившись от моих рук, стала разливать чай. Пока я разделывался с завтраком, сообщила мне, что назначили к десяти часам в том же наробразе. Я вникать не стал. Перед уходом еще раз ее поцеловал и убежал на работу. Что ж, разные бывают люди, но все вроде движется в нужном направлении. 

Я ждал, что она снова зайдет за мной на работу, но не зашла. Дома обнаружил записку: «Прощай. Не сладится у нас. Я уехала по направлению в деревню. Спасибо за гостеприимство. Поцелуй за меня Мишеньку. – Наталья». 

Чудеса, да и только! Впрочем, никаких чудес. Такой вот человек. Не нравится – отойди. Нравится – борись, добивайся. 

На следующий день поехал в этот самый наробраз и без труда выяснил, куда направили Наталью Ильиничну Плетневу. От города часа два на машине. До воскресенья никаких достойных упоминания событий. Выехал рано и часам к десяти был на месте. Нашел быстро: стирка, вид соответствующий – очаровательно милый. Улыбнулся ей. 

– Найдешь минут пять для меня? 

Завела в комнатенку. Темновато. Сели. 

– Наташа, ты приняла решение, и я его уважаю. Надеялся на другое, но… 

Смотрит серьезно и холодно. Впервые потерпел столь сокрушительное поражение. Видно, сам виноват. 

– Я по другому делу. Мой долг помочь тебе. И не только потому, что я люблю тебя… – вскинула глаза, и на лице появилась, как мне показалось, чуть насмешливая гримаска. 

– Зарплата у тебя ерундовая, а ты должна еще посылать домой и за квартиру… Я тут привез немного денег тебе на обустройство и впредь хочу тебе давать еще по сотне в месяц. 

– За что это? Ничего мне от тебя не нужно! 

– Нужно, Наташенька. Иначе ты будешь в трудном положении, и мне будет совестно, тебя же это ни к чему не обяжет. Замуж выйдешь, или как-то прибогатеешь – тогда можно и без меня. 

Улыбнулась как-то печально. 

– От тебя мне ничего не нужно, но спасибо за заботу. 

– Обидно слышать. Я ведь тебе жизнь в какой-то степени порушил, и мой долг помочь. Ты ведь мне помогла не задумываясь! Поверь, для меня деньги это не такие уж большие, а на душе будет спокойней. 

Встала. 

– Обидеть тебя не хотела. Ты хороший человек. На что только ваши девки смотрят? Но денег от тебя я не возьму. – Снова посуровела лицом. 

– Что же мне с тобой делать? Хотел тебя в городе устроить – ты не хочешь. Хочу тебе по-дружески помочь материально – опять нет. Я ведь никаких условий не ставлю! Живи себе с кем хочешь, кого полюбишь. 

Молчит. Встал и я. Незаметно кладу под какую-то книжку пятьсот рублей.  

– Ничего у меня с тобой не получается. Унижаться и умолять не стану. Прощай. Если в чем нужда – адрес знаешь. – С этим вышел и отбыл. И не оглянулся. Трудно мне ее понять. То ли я дурак, чего исключить нельзя. То ли она уж такая своеобразная. Да бог с ней. Переживем. 

Деньги вернула по почте. 

____