Редактор – это то ли особая порода людей, то ли вовсе негуманоидная форма жизни. Особенно мужчина-редактор.
-Чай?
Это обозначает, что он попросит внести в текст правки. Раньше, чем я успеваю что-то ответить, Алекс кидает в жёлтую чашку, которая живёт в верхнем ящике стола, как он говорит, специально для почётных гостей (глупость несусветная, но эта маленькая лесть мне приятна), горсть заварки – он не признаёт пакетики – и плескает кипяток из чайника (он завёл свой собственный, чтоб не идти в другой конец кабинета каждый раз, как захочется выпить чаю). Несколько капель выплёскиваются мне на руку, Алекс опережает мой вскрик:
-Прости, я не специально.
И, подмигивая, выверенным движением булькает в чашку коньяк из фляжки, обитающей в том же верхнем ящике.
Вообще-то Алекса зовут Алексей. Но, во-первых, я считаю, что это имя без отчества звучит как-то глуповато (а в сочетании с именем-отчеством глуповато звучит он сам; Алексей Александрович должен быть монументален, а он смотрит на меня снизу вверх, хоть я и сама отнюдь не баскетбольного роста), во-вторых, Алексеев не переношу на дух с тех пор, как в первом классе меня посадили за одну парту с белобрысым Лёшкой. Поэтому вслед за всеми сотрудниками называю его Алексом, хотя это тоже больше похоже на собачью кличку, чем на имя для взрослого мужика.
Он в очередной раз объясняет мне, что надо исправить в тексте, не забывая подчеркнуть, что в целом всё замечательно, надо только здесь немножко изменить для достоверности и тут чуть-чуть поправить, чтоб убрать намёк... Я начинаю чувствовать себя последней графоманкой и ехидный вопрос, зачем мы что-то меняем, если по заверениям Алекса всё было отлично ещё пятьсот правок назад, застревает на пол-пути к горлу. Я верю в Алекса. Если он взялся со мной работать – я не безнадёжна.
Пока мы обсуждаем, что и как менять, все сотрудники успевают разойтись по домам, и Алекс, вместо того, чтобы выходить в курилку, дымит, не отрываясь от текста, в окно.
В дверь всовывается кубическая голова охранника:
-Вы скоро уходите?
-Да-да, сейчас, – отвечает Алекс, быстро выключает компьютер, как будто ждал сигнала, и галантно подаёт мне пальто. Он умеет делать это как-то очень естественно и непринуждённо, в его исполнении этот жест не смотрится комичным даже несмотря на разницу в росте сантиметров десять в мою пользу. Я на секунду задерживаюсь у зеркала, чтобы накрасить губы, а он улыбается:
-Зачем, ты и так прекрасна.
Ему, по моим понятиям, целая вечность – за сорок, чтоб не сказать – под пятьдесят. У него крайне запутанная личная жизнь: он как-то упоминал про вторую жену, и та, что есть сейчас – это уже другая, кроме того, есть ещё некая «любимая женщина» и какие-то постоянные звонки на мобильный, во время которых он по-кошачьи улыбается и выходит в коридор и репутация бабника, которую он тщательно блюдёт и ради которой отвешивает двусмысленные комплименты дамам всех возрастных и весовых категорий, оказавшимся с ним рядом. Вот тут начинается парадокс: кажется, никто из дам всерьёз эти комплименты не воспринимает, но репутация укрепляется. Редакторша Люда как-то в курилке ехидно рассказывала, чем грозит дамам полуромантическая редакционная пьянка наедине с Алексом. По её словам, в тот момент, когда нормальный мужик в зависимости от семейного положения либо хватает за руки, либо начинает жаловаться на проблемы с женой, Алекс начинает декламировать стихи. Громко, нараспев и погонными километрами. По моим представлениям Алекс и стихи несовместимы, и мне даже на секунду захотелось проверить.
На ступеньках мы прощаемся: я иду к метро, а он – ловить машину до дома.
Алекс через две недели уволится, и моя первая книга так и не будет опубликована.
Персональный чайник и жёлтая кружка перейдут в его преемнику, а вот фляжку с коньяком он заберёт с собой. Кошачьи улыбки и секретные переговоры были адресованы новому работодателю. Всё же никогда не стоит верить мужчине, который изо всех сил демонстрирует, какой он бабник.