Взгляд Светки бродил за окнами вагона так тоскливо-ищуще, словно потерялась и бегает неизвестно где грязная, голодная, незабвенная её собака. Но у Светки собаки никогда не было, равно и условий для собачьего содержания, а по возрасту уж пора обзавестись и тем, и другим – за тридцать в ноябре перевалит... Смириться с мыслью, что сегодняшнее существование и есть настоящая Светкина жизнь, Светка никак не соглашается. Раньше надеялась, ждала – вынесет слабый ручеёк в большую кипучую реку, понесёт по волнам, а там, глядишь, и у тёплых морей погреется хотя бы под старость. Однако Светкин ручеёк впал в болото, и выплыть пока не получается. Обидно. Бывшая отличница – на всю жизнь лимитчица: работает в интернате для дураков сестрой-хозяйкой. Сначала за койку в общежитии. Потом, когда в квартире поселилась... подселилась, если быть точной. Потом безработица наступила, так что держись, Светка, за место, какое есть. Значит, эта комната – навсегда, надо обживаться. Светка купила телевизор. Кресло раскладное и шкаф на работе списала. На этом свободное пространство в комнате кончилось одновременно со Светкиной фантазией.
«Диванчик плюш, болванчик из Китая и опахало неизвестной мне страны...» – так Светка собственной тоске подвывает. Сама, стало быть, как собака. Сторожевая. Служебная. Друг человека.
А человека Вовой зовут, он значительно позже Светки поселился... подселился... выселился от жены и двоих детей. Не к Светке – Боже, упаси! Тут рядом – за «Углом». А «Угол» – это частная контора, которая занимает три следующие за Светкой комнаты и обстряпывает делишки как раз по квартирным вопросам, потому и называется «Угол». Контора богатая. Здесь у них не то бухгалтерия, не то просто «жучки» какие-то сидят, риэлтеры, телефон занимают... Общественный телефон стоит на тумбочке около Светкиной двери, зато параллельные – в каждом углу «Угла». Едва Светка на звонок добежит, бросив книжку или вязание (вязанию почему-то чаще достаётся последнее время), а «угловые» уже и беседу наладили... Светке почти не звонят. У неё тут игра другая – в причастность, что ли. Нелюдимой её назвать нельзя, не уродиной родилась, но осторожная, это точно: хотя высок их первый этаж, иногда и второй ниже бывает, хотя и нечего красть у Светки, но отпускные полностью укатала она, чтобы забрать решётками большое окно, всегда плотно зашторенное, потому что пришлось телевизору на подоконнике умоститься... Это самой-то дорогой вещи в квартире! А креслу пришлось к двери переехать... Так Светка первой к телефону успевает. Светке почти не звонят. Столько народу в городе, а людей нет... У Светки с телефоном игра другая...
Вот Вове звонят часто. Изредка – взрослая дочь, бывает – друзья, и совсем замотали бабы неопознанные, а что самое ужасное – опознать их невозможно, даже неоднократно виденных в гостях у Вовы. Извращенец этот Вова. Недаром камчадал из Светкиного дурдома всерьёз утверждал, что у всех нерусских баб поперёк это место, чем и привлекательны... Светка не то чтобы верит, но ведь для неё все чукчи одинаковы – что армянки, что китаянки – на одно лицо кажутся. Хотя некоторые узкоглазые по-своему симпатичны – в троллейбусе не узнаешь. Одну такую Светка полгода запомнить не могла. Некрашеная вообще, с постоянной улыбочкой, точно стесняется... Всё равно страшилка. На любителя, вроде Вовы. Вова любит жалеть бабёнок. Сначала до печёнок достанет, а потом жалеет, рисуется. И Светку пытается время от времени. Светка не против. Правда, печёнку свою Светка Вове не доверяет. О чём страдать, если что ни баба у Вовы, так страшнее атомной войны... Кроме, конечно, последней. Но и тут Светка не ревность испытывает, скорее – досаду. К Вове у Светки все личные интересы в спортивный перекочевали, а этот посильнее будет остальных, вместе взятых. Красивая – значит – дура. Светка всегда найдёт, чем себя утешить. Но вот – проклятые выходные. Снова потерян контроль над ситуацией. Повадилась чёртова жидовка, каждый день звонит:
- Доброе утро (или день, или вечер)... – не торопится, звучно вещает, тоже актриска, наверное. – Если вас не затруднит, позовите, пожалуйста, Вову, и будьте так добры, постучите, пожалуйста, настойчиво: он спит, может статься.
Это точно. Спать Вова горазд в любое время суток, любое количество времени.
Светке не сразу удалось справиться с ситуацией – больно интересна показалась жидовка: смуглая, круто волосатая (только на нужных женщине местах, но, может быть, борется с лишней растительностью, как большинство жидовок), глаза черносливинами, лицо идеальным овалом – ни тебе скулы, ни щеки нигде не выпирает, румянец тёмно-коричневый, настоящий, тоже, сволочь, не красится, а ресницы – только с прохожих пыль обмахивать... И тело – полное, но не толстое, стройное, но без мускулов, эдакая упругая в нём мягкость даже на глаз чувствуется... А когда она впервые подняла взгляд на Светку, Светка словно под рентген попала: насквозь её и про Вову, и вообще про всё, и не умом ведь просвечивает, а другим чем-то... Светка надолго потеряла дар речи. Через месяц, не раньше, восстановилась полностью, в себя пришла. Сейчас уже может, дёрнув по направлению кургузым своим носишкой, лениво процедить: « Там тебя эта... твоя... Роза...», а сначала кроме слова «телефон» ничего не произносила. Партизанская война мало-помалу разгорелась вплоть до перелома, до кризиса. В четверг Светка выспросила ехидненько:»А почему вы так уверены, что он спит? Его вообще нет. Ушёл Давно. Не помню, не было нужды на часы смотреть. Послушайте, откуда я могу знать – куда?!» – и трубочку невежливо положила. Правду сказать, Вова был дома и спал. «Угол» как раз обедал, уличить было некому. Бессовестная Светка... Ну и ладно. В пятницу, услышав знакомый голос, трубочку уложила сразу же. Да ещё и прицельно уложила, с подвохом, чтобы не дозвонилась сюда Розочка до тех пор, пока кто-нибудь Светкин подвох не обнаружит. Но Вова почти не звонит, «Угол» по пятницам уже с обеда не возвращается. Так никто не обнаружил подвоха. А потом Светка уехала – суббота... Конечно, можно не ехать, а чем же тогда питаться целую неделю? Картошка кончилась. На базаре не укупишь, по цене бананов уже, кто бы мог подумать. Про помидоры и вымолвить страшно. Кстати, о бананах. Любимая жидовкина еда. Как приходит, целый вечер кормит Вову всякой дрянью, полный пакут тащит, стерва, и бананы там, и виноград, и яблоки разносортные. Обезьяна хренова. Нет бы свининки для него купить или сосисок упаковок пять, если такая богатая. Вова вечно голодный. Светке тоже не с руки его кормить – свободных средств маловато. Да и с чего? Кто он ей такой вообще. По Светкиному совету он запасается с получки макаронами на чёрный день, но чёрных дней – целый месяц, потому что любит Вова водочку «Русскую», которую покупает ежедневно и не единожды. Напиваться не напивается, а пожшофе – постоянно. Такой медлительный, спокойный... Это, конечно, бывает приятным в дружеском общении, но пришлось как-то Светке с ним по городу мотаться: верхний сосед свою жену убил, вот родственников разыскивали, телеграммы там, морги, справки – помочь надо было. В деловой беготне Светка носила за собой Вову чугунным ядром на ноге. Темпераменты разные. Странно. А в постели – подходят.
Светка в очередной раз переложила сумки из руки в руку. Как жаль, что электричка к парадному подъезду не подъезжает. Впрочем, зачем Бога гневить, идти довольно близко, порожняком и не заметишь расстояния: улочки узенькие, уютные, домики невысокие, разнообразные, весёлые. Но Светка знает, что так только снаружи кажется. А войдёшь – большинство комнат уже гроб готовый, потому что квадратных комнат не бывает, а потолки высокие. Только богатые центр и любят. У них денег много, у них из любого гроба кружевная конфетная коробка получается, как у бывших соседей сверху. Мир их никогда не брал, дрались по-страшному, а в остальном жили красиво на удивление. Всю ночь воюют, мебель ломают, поутру помирятся, и глядишь – пошагали вдвоём: он для неё и дверь придержит и вокруг каждой лужицы аккуратненько обведёт... Красиво. Да один ковёр у них на полу чего стоит! Персидский. Правда, замызган как-то... Может, старинный. Но плохо кончилось. Лучше, наверное, живой оставаться,не клятой и не мятой, безо всяких ковров даже...
Как только Светка спрятала в карман ключи и с последним усилием взялась за сумки, сваленные у порога, – зазвонил, дорогуша, точно дожидался, будь она неладна, телефона мать.
- Алло, – нежно сказала Светка, – я вас слушаю.
- Добрый вечер, – прозвучал ненавистный грудной голос, – позо...
- Алло, – ещё более нежно перебила Светка, – говорите же, я вас слушаю.
- Добрый ве...
- Алло, – доброжелательности Светке не занимать, – перезвоните, пожалуйста, вас не слышно. – И уложила трубочку старательно наискосок. – Ой, здравствуй, Вова, (надо же, как напугал, гад!), давненько не виделись. Что, позвонить приспичило? Тут у нас с телефоном что-то...
- Привет, привет. Ну, как урожай? – Вова кивнул на сумки. – Каковы виды на будущую зиму?
- Из-под снега доставать будем... А тебе подарочек опять от моей мамы, и за что она тебя так любит?
- Сама кушай.
- Сроду такую гадость не ем. Сало! Фу. Да ещё копчёное.
- Тогда давай. – Вова сунул свёрток под мышку, поднял трубку, не заметив диверсии, и свободной рукой набрал номер.
- Всё нормально, – сказал он Светке, – а что... Здравствуйте, сударыня...
Это уже не Светке, значит, торчать в прихожей больше нельзя. И так понятно: Розе звонит...
Входя с полотенцем в ванную, Светка услышала только окончание их разговора. Ей хватило, потому что Вова точно оправдывался:
- Она сама слегка псих, это же наверняка заразно. Работа у неё такая... Ладно, разберёмся... Хорошо. Хорошо, хорошо, приезжай сама. Есть – ничего не предпринимать!
Светке кровь бросилась в голову. Та-а-ак. Доигралась. Разоблачение. Ой, сейчас что-то будет! А что, что будет-то?.. Что вообще МОЖЕТ БЫТЬ? Обматерит?.. Кого – Светку?! Пускай. Светка у себя в интернате так насобачилась – ну, настоящая отличница, и творческие способности недюжинные. Ехидничать станет?! Хоть сто порций. Светка всегда ответит. В морду даст?! Ха-ха-ха. Ну и видок же у Розы будет. Светка всем своим воображением представить такого не смогла. Ну если, ну всё-таки! Не-е-ет. Не сумеет. Да хоть бы и сумела. Светка-то – настоящий мастер пинков и зуботычин. Профессионал! Вот, например, в прошлом году (дурное дело и правда, заразительно!) дураки в углу холла за ночь четыре квадратных метра линолеума сжевали. Светка одна разгоняла – её же отчитываться, хватило злости. В таких экстремальных ситуациях не хочешь – научишься и в ухо, и в рыло... А ежедневные мелкие пакости – какой тренинг! Намедни глухая старушонка два пододеяльника на ленточки распустила, скрутила в клубочки и в туалетных бачках попрятала. С ног сбились – где пододеяльники? Бить её Светка не била, но пригрозить пришлось, иначе не созналась бы. Раньше, при советской власти, такого ажиотажа бы не было. Сегодня за эти пододеяльники не расплатиться... Еле списали. Так и пришлось предъявлять – мокрыми мячиками... Поди половички деревенские ткала старушонка когда-то, а теперь разум её в густом тумане, вот память и сработала не в ту сторону. А Светке – расхлёбывай...
Интересно, что же всё-таки Роза со Светкой делать будет? Чего тут можно напридумывать?..
Необходима разведка боем. Вову в скрытности не упрекнёшь, всё расскажет... Если знает, конечно.
Светка поскреблась в дверь, тихонько прошмыгнула на диван и чуть не расфыркалась от злости. Но сдержалась. Вместо фырканья получилось многозначительное хмыканье. А Вова продолжал молча снимать со стен фотографии предыдущей узкоглазой. Любила она фотографироваться, как, наверное, все дикарки. Однако симпатичная чукча. Ситуация меняется, потому Светка немедленно это «однако» произнесёт. Ну, Вова, держись.
- Вова... – взволнованно начала Светка, – я всегда спросить стесняюсь: как зовут эту красавицу?
Вова в ответ тоже многозначительно хмыкнул. И всё.
- Вова... – Светка, ломая руки, едва не хихикала. – А куда она делась?
«Ага, молчишь, сударь несчастный. Тогда получи!»
- Ты её ОПЯТЬ разлюбил, да?
«Опять» – это потому, что с началом чукчиного отсутствия её фотографии впадали то в милость, то в немилость, в зависимости от появления и исчезновения в жизни Вовы других чукчей. «Однако тоже постоянство...» – усмехалась каждый раз Светка, наблюдая их возвращение.
- Ого, сколько вопросов, – поймался разозлившийся Вова. – Давно стесняешься, да? Имя ты не выговоришь. По-русски примерно – Лина. Уехала домой в Осаку. Последний вопрос тебя не касается. Всё?
Где эта Осака, Светка что-то не припомнит. Явно знакомое название. Не в Киргизии же. Точно, на Дальнем Востоке. Бывший камчадал из дурдома не сильно дурак был, хоть и узкоглазый, больше прикидывался. Светка икрой угощалась, а он её замуж звал. Не за себя, а на Камчатку вообще. Будешь, говорит, Светлана Вававва или Светлана Какакка, зато икры нахлебаешься ложкой. Ничего себе, фамилии у них там. Потому Вова даже сказать постеснялся. Нашёл с кем связаться, жену бросил. А теперь эта Роза ещё. Захотел Розе приятное сделать, а Светке – наоборот, если прячет узкоглазую в шкаф поглубже. Потом достанет! Наверняка! Артистик-садистик. Но Светка, хоть и кусает её всё это, виду не подаёт. Пусть играет – себе на здоровье, а не Светке. Светка поумнела изрядно. Давным-давно, при становлении их добрососедских отношений, однажды, сразу после акта любви нетрагической, при живой, голенькой ещё Светке, Вова включил магнитофон и замер посреди восточных завываний в красивой грусти. Светка оскорбилась. Запаниковала. Начала скандалить. А он – только что е мурлыкает. Светка это внезапно увидела и поняла: на скандал смысла нет нарываться. Зря надеялась, что всё возможно: отучить пьянствовать, отодвинуть узкоглазых... Да он сам двигает нас, как хочет, и живёт нашими затратами вольными и невольными, а ведь эмоциональные траты – самые дорогие, невосполнимые... И ещё одно Светка тогда поняла, главное: чем такой мужчина, лучше никакого не иметь. Бузит же она насчёт Розы из чисто принципиальной вредности...
Ну, вот. Тема исчерпана, новую Вова открывать не собирается, Розины планы ему, судя по скучному выражению лица, пока неведомы. Пора Светке линять. Вслед за Линой. Спрятаться в комнате и закрыться на ключ. И вязать. И плакать. Ой-ой-ой. Никак актёрство заразительнее психа? Бедный, бедный Вова в таком случае.
К двери на звонок Светка из того же принципа подошла первой: пока он там развернётся, пока ногу в тапочек засунет, да пока другую ногу... Ишь ты, уже она.
Светка включила в прихожей полный свет и с дерзким вызовом оглядела вошедшую. Всё в ней вроде бы знакомо, почему же незапоминаемо? Прямые, блестящие, как застывшие потёки смолы, волосы, рассыпанные по неподвижным греческим складкам белого плаща... Много в городе таких волос и плащей... «Да жидовкали она?», – вдруг взволновались Светкины мысли, натыкаясь на знакомый, до боли знакомый спокойный взгляд. Светка увидела, что врут они обе, что узнала бы Розу не только в троллейбусе, но и в пролетающем мимо авиалайнере, а вот о чём Светке врёт Роза, Светка немедленно догадается. Светка требовательно взглянула внутрь того, что классик назвал зеркалом души. Глаза Розы (оказывается – синие!) в ответ точно из ушата окатили Светку потоками непередаваемой, нечеловеческой любви. Ожидая чего угодно, только не этого, Светка совсем потерялась и не заметила, что из наполненного местными и заморскими фруктами пакета Роза достала бомбу замедленного действия. Это был цветок на прямом, лишённом шипов стебле. Огромная, изумительно розовая роза.
- Светочка, она специально для вас расцвела, – сказала Роза оглохшей ко всем прочим звукам Светке, – за всё то беспокойство, которое я вынуждена была вам причинить, за всю вашу отзывчивость и, наконец, за ваш прелестный голосок в телефонной трубке, такой же нежный, как этот цветок.
Роза продолжала и продолжала казнить Светку благодарной сердечностью. Светка автоматически приняла подарок. Слова пронзали её больнее пуль, сколько было произнесено слов, столько дырок появилось в обмякающем Светкином теле.
- Ну, Вика, – сердито сказал подошедший к тому времени Вова, – это ниже пояса. Так нельзя. Давай отложим наши дела на завтра.
Он закрыл двери за всё так же торжественно спокойной Викторией, достал Светку из обморока и целый вечер жалел изо всех сил. Правда, Светка сделалась нечувствительной, ей было всё равно. Что-то в ней оборвалось чисто физически, и порыв этот ощущался где-то в районе желудка.
Роза после этого случая исчезла из поля зрения Светки навсегда. Много дней не подходила Светка к телефону и затосковала, да так сильно, что однажды в гриппозный предновогодний понедельник наелась какой-то отравы у себя в дурдоме... Война была проиграна Светкой окончательно и бесповоротно, вот в чём дело, и более того – Светку на той войне убили. Можно было бы написать на камне:»Самое сильное, страшное и безупречное оружие в мире – это добрые дела» – цитата из Ксении К., любительницы всяческих сентенций. Все читали нечто похожее в бабушкиной Библии: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому». Наверное – ничем! Ничем не противься! Тот, кто утверждает, что знает разницу между добром излом, стопроцентно врёт. Светка всё это тоже читала. Слишком голословным показалось ей и то, и другое. Воображения Светке опять не хватило, чем и отличаются деревенские отличники от городских – примитивизмом общения. А может – простотой. Опять сентенции... Разве важно это теперь, после всего рассказа?
Ничего там не написали на камне, и правильно сделали. На Светкину могилу опять положили цветы. Уже вторые. И последние.