|
|
Особая прелесть в предвосхищеньи –
в лукавости взгляда, в словах понарошку.
Особая сладость в чуть горьком томленьи
когда друг не рядом – всплакнуть что ль немножко?
Обиженным глазом взглянуть из-под чёлки,
надувшись, сопеть, молчать недотрогой.
И враз наломать этих «палки да ёлки»,
и гордо с порога – А ну, милый, трогай!
Бодливой коровке бог не дал чем драться!
Молчание барышням – злато монисто!
И всё же – ка-ко-е занудное гадство
сидеть в кружевах и в передничке чистом!
Особая дерзость в предвосхищеньи –
Уколы булавкой как будто случайно!
И розаном пышным раскрыться в томленьи,
лукаво гордясь неразгаданной тайной!
Дружили мы почти пятнадцать лет –
Две девочки-отличницы, проказницы.
Одна мне – Да... Другая фифа – Нет!
А я им говорил – Какая разница!
И в наше трёхголосье поутру,
вплетался голос сверху – В школу, живо!
...Не позабыть мне школьную пору!
И те пятнадцать... строгого режима.
Вчера в запазухе сдавило в бане,
и как-то так, нацелено, мертво
и что-то там дышать ....затормозилось.
Я вывалился... Тут не до купаний.
Колючка сердца зацепилась за ребро,
хоть то ещё спасло, что грудь на вырост.
И никого... Хватал, как рыба ртом
я воздух твёрдый, скользкий, как резина,
но отпустило, как из рук щенка,
и сердце задышало под ребром,
и сквозняком по рёбрам засквозило,
и дёрнулась расслабленно щека...
И тут вошла меж выдохом и вздохом
неясно так, неочевидно, но
не ставшая потом сомненьем мысль,
что в этот миг тебе случилось плохо,
глаза твои, души увидев дно,
отчаяньем на небо вознеслись.
Кровь утомилась нежною аортой
выталкивать наружу свою боль,
а вена её снова возвращала,
и слёзы от бессмысленной работы,
не вымыв ни разлуку, ни любовь,
расплавили концы их и начала.
И никого... Хоть рядом тот, кто есть,
решенья ждущий твоего – орёл ли, решка?
Убитый болью так же, как и я,
волочащий своей Голгофы крест.
И никого. Я далеко, конечно.
Нет, ...никого. Лишь ты и жизнь твоя.
Душа и тело – с ночи ли, с утра ль,
не на земле не мирятся, ни в небе.
Под пляску нервов выбор нёбо жжёт.
Сам от себя твой голосок устал
и, озираясь, – прислониться где бы?
случайными созвучьями живёт.
А что же я? Неловкий и большой,
колючки слов цепляющий за рифмы,
умеющий красиво волновать,
с родной, до слёз знакомою душой,
толкающий любовь твою на рифы,
а что потом, не ведающий знать, –
останусь ли или куда-то денусь? –
не выберешь, состарясь по гадалкам.
Невыбранное отомстит собой,
потом уже, не подлежа обмену с
тем, что уйдёт, чего безумно жалко,
что быть могло совсем другой судьбой.
Любовь звездой стоит в недоуменье
у изголовья, сразу и в ногах,
смеясь тебе, с тобою же и плача,
но выбор, чую, сделан тем не менее
и связки твои воздухом напряг, –
телегу слов потащит смысла кляча.
И этот выбор камнем сердце давит,
стучит в виски кровавым молоточком,
несовпадающим с сердечным ритмом,
и видно скоро жизнь мне счёт предъявит,
ушедшим всем, диетою молочной,
и днями, без кириллицы и рифм.
И оттого нутро моё сдавило,
что ты сказала – там, я – здесь услышал,
взорвавшись болью, сердце за тобой
рвануло по гортани вверх и диво,
что вытянуло тьма моя пустышку,
команду дав с досадою – Отбой!
Не зарекаюсь разлюбить когда-то
и подарить покой верёвкам нервов,
но не заказывай прощальный блюз.
Не приближай последней встречи дату,
и в связке дней остановись на первом…
Замок ТОСКИ откроет ключ ЛЮБЛЮ…
Искать виновных слепо, наобум
Нам не пристало – мы не столь жестоки,
А в том, что мы настолько одиноки
Нам очень просто обвинить судьбу.
Судьба! Она не так смешала карты
И звёзды разбросала по углам,
Она была неблагосклонна к нам –
Из-за неё разлуки и утраты!
Теперь ищи на дне чужих морей
Волшебный ключ в желудке черепахи.
А голова склоняется на плаху,
Попался бы топор потяжелей!
Но что судьба, какие там моря?
Уж если кто виновен – это я...
Встану утром – ко мне лес со всех ног,
Земляники кузовок – на порог,
Да синица, что спалила моря,
Прощебечет про ларец янтаря.
За стол круглый тихий лес усажу,
Погадаю по ветвям, сворожу,
Птаху верную с руки покормлю,
Подмогнёт мне лес – и быть кораблю!
Чудо-юдо лесоплот поплывёт,
Утоплю в сосновых лапах восход,
Вдоль по речке, сожжены все моря,
Спи, синичка, поджигает заря…
Переломанное ребро не срасталось в корсете гипса,
Помнит капельница нутро, хруст суставов – как шелест чипсов.
Порцеланова тишина разделяет альты и сальто.
Под смычком оживёт струна и латунной трубы контральто,
Затевая игру на бис, на бемоль, что потрачен молью,
Мягко стелет: «Смелей, альтист! Посыпай партитуру солью!»
Видишь – лонжа не порвалась, удалось на три счёта чудо.
Пусть не знает никто, смеясь, появилось оно откуда.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...960... ...970... ...980... 988 989 990 991 992 993 994 995 996 997 998 ...1000... ...1010... ...1020... ...1030... ...1040... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|