Тем, кто ни разу не попадал внутрь кита, будет сложно меня понять. Свой рассказ я адресую все-таки группе людей, которые там бывали. Перво-наперво, ни в коем случае не надо устраивать истерики. Следует понять, что это еще не конец света, хотя темень там, конечно, основательная. Дышать лучше сразу начинать ртом, потому что обитающие там ароматы способны в два счета помутить любой рассудок. Это не в коем случае не упрек в адрес кита, скорее, претензия к устройству пищеварительной системы в целом. Ибо нам не дано, в конце концов, оказаться в желудке барана или, скажем, щегла, но как мне представляется, там отнюдь не лучше. Итак, мы внутри кита. Я говорю «мы» неспроста, так как в 4х случаях из пяти там действительно оказывается кто-нибудь еще, какой-нибудь растерявшийся и, возможно, потерявший самообладание человек, который, несомненно, на ура воспримет ваше появление. Если это юная и заплаканная девушка -–можете смело записывать ее в дамы сердца, если это привлекательная леди средних лет – что ж, попытайтесь ее охмурить. Стоит только спеть что-то вроде «жил отважный капитан», в меру расточительно попользоваться оказавшимися у вас спичками – и она уже будет крепко держать вас за локоть. Если же вашим спутником, не дай бог, конечно, окажется лысеющий владелец рыбной лавочки, попытайтесь, по крайней мере, относиться к нему по-человечески. Его благодарность не будет иметь границ.  

И все-таки, если вы встретите в ките женщину, советую не слишком увлекаться флиртом и милой болтовней, так как чрево кита – это вам не скамеечка на Елисейских полях, здесь сыро и легко можно простудиться. Хотя любители острых отношений, не спорю, найдут в этом особую прелесть.  

И, пожалуйста, не вырезайте в ките свои инициалы! Это же глупо.  

Я завидовал ей во всем. Еще когда я увидел ее в первый раз, она просто поразила меня своей волнующей походкой, и я подумал, что если бы я был женщиной, то мне просто непременно нужна была бы такая походка – иначе зачем все это? Легкое чувство зависти охватило меня при виде переливчатого струения платья у ее бедер, а уж то, как она перемещалась с пяточки на носочек – и вовсе наводило непонятную тоску.  

Когда я узнал ее поближе, я стал завидовать ее остроумию и прозорливости; тому, как она точно называла вещи своими именами, как смело и искренне выговаривала непонятные для меня слова. Я завидовал даже теплу, исходящему от ее плеч и шеи, которое я ощущал во время нередких поездок в одном лифте. И, возможно, завидуя ей в том, что она вот-вот впорхнет в свою квартиру и останется – ах! – наедине с самой собой, я все чаще и чаще желал лифту застрять – и тут же раскаивался в своем черном желании, когда она вновь исчезала за красивой дверью.  

Тоскуя вечерами, я говорил себе, что зависть, возможно, не самое плохое в мире чувство; скажем, жадность или жестокость я находил гораздо более омерзительными, но все равно мне становилось мучительно стыдно, когда во время наших бесед она внезапно умолкала и внимательно вглядывалась в меня, должно быть, чувствуя мои дурные мысли.  

Понемногу я дошел до того, что завидовал ей, даже не будучи с ней рядом; более того, именно в такие часы чувство зависти становилось особенно невыносимым. Я знал, что вот так завидовать и желать все эти вещи, все ее прекрасные достоинства, эту походку, этот лукавый и умный взгляд, это струение платья, это тепло, поднимающееся от плеч, глупо и вовсе даже не по праву; она, в конце концов, женщина, а я мужчина и не должен претендовать на все это, но!.. Ничего не мог с собой поделать.  

И когда она однажды зашла ко мне на чашку чая ( а я в последнее время, завидуя ее вкусу, стал пить только самый лучший чай), моя зависть окончательно подавила чувство такта, и я путано и туманно покаялся-таки ей во всем, завидуя при этом, как она тихо и пристально умеет смотреть...  

А знаете, что я скажу? Не такое уж и плохое чувство, эта самая зависть.