|
|
Что поддаётся пересказу,
поэзией не может быть.
Огонь увидите вы сразу –
не надо опыта копить.
И воздух очевиден также,
и мир несущая вода.
Вот так поэзии пейзажи –
коль есть они – видны всегда.
Расходясь с похорон,говорят
о таких пустяках,что нелепым
предстаёт погребальный обряд,
разорвавший житейские скрепы.
Или прячут тоску и испуг?
За спиною кресты остаются.
А учитель,товарищ и друг
не вернётся,как все не вернутся.
Приглушённо звучат голоса,
за оградой мелькают машины.
А сознанье страшат небеса
и пугают большие глубины.
Потому говорят о семье,
о делах,о грибах,о соседях.
Потому позволяют себе
раствориться в случайной беседе.
Ибо мучает плотский итог –
красный ящик и чёрная яма.
И ложится осенний листок
на ступеньку высокого храма.
Остынь. Твоя отрада –
Мой беззаботный рок.
Загадывать не надо.
Все выйдет точно в срок:
Косматые метели
Задуют мой огонь.
На год и три недели
Остынь и снов не тронь,
Пока я не воскресну
Из бытия потерь
Веселый, но не пресный
Вернусь к тебе, поверь.
Поохаю о прошлом,
Твоей печалью горд,
И заберу все ноши
И отмету тот год,
Тот год и три недели,
Что был в твоей судьбе
С косматыми метелями
В печалях обо мне…
Кто чем в действительности дышит –
у каждого свой личный сад:
поэты истинные пишут,
а бездари руководят.
Степан Иваныч, как же вы того...
Иголочка иголочку заденет.
Под ёлкой не осталось ничего...
Кто дедмороза пьяного разденет?
Кто спать уложит? Кто ему нальёт
Рассола огуречного на утро?
Ну типа здравствуй, жопа новый год.
Чего с утра ругаешься? Так худо?
Так выпей и иди на белый снег,
Повесь на ёлку бороду из ваты.
Сегодня ты обычный человек
И дети во дворе тебе не рады.
Иди, иди за белым сквозняком
Туда, куда уехали олени.
И к женщине, с которой незнаком,
Вдруг подойди и бухнись на колени.
ты ценила меня за чёткость и нетипичность примет,
я себя – за уменье сливаться с любой толпой
до неузнаваемости. полустёртая пляска черт
не залог того, что я – это я, а не кто-то другой.
и кому уже знать, разгадывать сфинксовы речи
времени, кто скажет, со скольки он списан страниц,
из скольки тысяч рек питались подкожные реки.
интровертная замкнутость линий, редких ресниц
обрамленье нелепое для глаз подслеповатых,
антиэффектность (в анфас, да и в профиль)носа и лба –
впрочем, не твой просчёт. история здесь виновата,
как память, как галерея лиц, бывших здесь до тебя.
1.
...и если искать в моём положеньи плюсы,
можно просто поднять взгляд и увидеть, что
здесь – как, впрочем, везде – первозданно пусто,
и, не удивившись, руки в карманы пальто
спрятать. ссутулившись, сесть на ступеньки у входа,
чтоб увидеть деревья – взглянуть за плечо
левое, и почуять в воздухе запах свободы
той, в которой ты сам – ничей, и всё – ничьё,
2.
а точнее – Божье, то есть звёздное полотно
нас на этом пространстве совсем не случайно
накрывает безымянной ладонью, уберегая,
миллионы раскрытых глаз мыслящее как одно
бесконечное ночное январское небо,
до дна промёрзшее в своём величии,
в котором каждый, где бы он ни был,
предстанет именно в том обличии
в котором должен – каким был создан,
каким живёт, каким умрёт..
я на ступеньках считаю звёзды –
когда наступит мой черёд?
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...910... ...920... ...930... ...940... ...950... 951 952 953 954 955 956 957 958 959 960 961 ...970... ...980... ...990... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|