|
|
По городу Н-ску, где грязно-седые сугробы
Всегда окаймляют края тротуаров зимою,
Я вышел пройтись по бензиновым радужным лужам,
Вдохнуть ароматы гниющих по урнам отходов.
Я был арестован за выход в цивильном костюме,
Забыв, что гулять здесь позволено только в пижаме,
На босую ногу, и лучше, когда ты простужен.
Я штраф уплатил, но судья, посчитав прeгрешение
Чрезмерно опасным, смущающим юные души,
Мне определил оставаться довольным собою
В компании юной девицы на целые сутки.
Был вечер, сдувало, и влага насытила воздух,
И небо давило, и улицы были безлюдны,
И в нишах квартир каждый занят был только собою,
И странные вещи здесь были почти невозможны.
А вещи – они отражались в зеркальном паркете,
Они застревали в пурпурном и бархатном слое –
На стульях, на креслах, на строгом старинном диване,
В тревожно волнующем тусклом оранжевом свете.
И с боем часов наваждение не исчезало,
И тайны, хранимые в книгах, стоящих по стенам,
Покинули полки; в ожившем смятеньи камина
Они разряжались с негромким загадочным треском.
А город исчез. Лишь тяжёлые низкие тучи,
Пришедшие с моря предвестники близкого шторма,
С оромною скоростью двигались вдоль побережья
И были видны из неплотно зашторенных окон.
Она появилась не выказав мне удивленья –
Она возвратилась домой после трудной работы;
Слегка улыбнулась, сказала что очень голодна
И ужинать будет, а я наблюдать – по желанию.
Она мне тогда показалась очень серьёзной,
Усталой, задумчивой, я б не сказал что красивой,
Но очень естественной, лёгкой – почти невесомой.
Был голос её удивительно мягок и вкрадчив,
И мы говорили о чае, о странах, о смысле.
И я понимал её – так мне хотя бы казалось,
И верить хотелось, что понятым был не однажды.
А время текло, и в его монотонном потоке
Мы делались меньше, мы слов потеряли весомость;
И образы передавались глазами,
И были зрачки обращёнными в самую сущность.
И не было нас, а была лишь живая природа,
И птицы носились, деревья валились под ветром,
Дрожала земля, и вода поднималась до неба,
И звёзды взрывались, и рушились древние храмы.
И руки её мне ответили лёгким пожатьем,
И губы её были влажны и полураскрыты,
И я прикоснулся к холодному дну океана,
И тёплым течением волосы были разбиты.
Я трогал глаза её, волосы, нежную шею,
Стремился постичь все изгибы и каждую складку,
Захлёбывался и тонул, и совсем уж нечасто,
Всплывал на поверхность, чтобы слегка отдышаться.
И ночь проходила, и было уже непонятно –
Мы спали иль бредили, или всё это реальность,
И утро нам не принесло облегченья,
И что будет завтра – мы просто старались не думать.
День кончился – я был опять на свободе.
По городу Н-ску, где слякоть и грязные лужи,
Идя в магазин, я одеть не забуду пижамы,
И я буду болен, и мне будет некуда деться.
И даже когда появлюсь я в парадном костюме,
Меня не заметят и не отведут в отделение.
Все знают – однажды я был очень сильно наказан.
И срок наказания – до окончания жизни.
И нет отпущения до окончания срока.
Меня нарисовал Шагал;
С тех пор мне некуда деваться -
Я должен в небе оставаться,
Хотя я в жизни не летал.
Кроил и шил; порой до боли
Бывал влюблён в свою жену.
Я тихо жил, но много слушал,
И осознал свою вину.
Мы рождены – и в том повинны;
И нам не в силах изменить
Ни наших предков посох длинный,
Ни выбор жить или не жить.
Пройдись осенними холмами,
Сухих цветов букет нарви -
Они орошены слезами,
И выращены на крови.
Но в час суда, и в час расплаты
Я слышу музыку реки,
Сквозь громовые перекаты
Звенят весною ручейки.
Взволнованно трепещут скрипки,
И жизнь рождается опять,
И смех сквозь слёзы строит блики,
И плач рождает благодать.
Я развернусь в своих потомках
Стосильной мощностью турбин,
Но чёрный хлеб в моей котомке
Смягчит их взгляд из под морщин.
Село темнеет, ночь струится,
Но будоражит сон и кровь
Еврей с котомкой, словно птица
Сквозь сумрак смеженных веков.
.
* * *
Кабинет Фауста. Фауст что-то пишет... Наконец, отрывается от стола, задумывается.
Ф а у с т :
«...Высокомерен, — люди говорят,
И холоден...» — все так, но лишь отчасти,
И я все помню — каждый добрый взгляд,
И слово каждое поддержки и участья,
Но только никому еще — в свой срок —
Слов благодарности, любви сказать не смог —
Все думал: позже, как-нибудь, успею...
Так мать ушла — я не простился с нею.
Так многие ушли, кто был мне дорог —
Кто в тридцать семь, а кто, как я — за сорок...
О, голоса небесные! — не вы ли
Меня так оглушили, ослепили,
Астральным бредом голову вскружив?..
Успеть проститься б с теми хоть, кто жив...
И, может быть, вот это «завещанье» —
И просьба о прощенье и — прощанье...
(Пишет.)
«...Дарю тебе я, Франц фон Зиккингем,
Собрание прекрасных древних гемм...
...Агриппе-магу, другу и сопернику,
Дарю все письма Босха и Коперника...»
(Осматривается, видит, глядящие на него слепыми зрачками, бюсты «древних», грустно усмехается.)
...Вы помните, увенчанные лавром,
Ваганта, молодого бакалавра?..
Он шлет поклон вам, стоя перед бездною...
(Пишет.)
«...Все глобусы, земные и небесные,
Торкветы, астролябии, все карты
Бюст Пифагора, зеркало Астарты,
Тибетский череп, кельтский древний герб,
Все — в университет мой, в Гейдельберг.
...В цирк Йоргенса — кимвал с китайской арфою,
Ручного волка, кобру с черепахой...»
(Наливает вина из кувшина, пьет; взгляд его задерживается на кубке. Приписывает.)
«...Все емкости — пиалы, кубки, амфоры —
Отправить в погребок Ауэрбаха».
.
Новая Иллюстрированная Педагогическая Поэма (Дидактические эпистолы) * * *   .
 Мы – прошлая трава, пожухлым золотом У равнодушной вечности на стыках, Как аксельбант, рукой дрожащей споротый, Как тяжкая, постыдная улика.
На полувыдохе замкнуть в самом себе пространство боли.
Перевирая счастья суть, словами украшать неволю.
На жемчуг рифмы осердясь, калёным выжигать железом
стихов удушливую вязь. И в прозу – буреломным лесом...
Третий день не видно солнца.
Дождевые колокольцы
под темнеющим листом
обещают что-то грустно,
а ладонь подставишь – пусто,
значит будет всё потом.
Подождём ещё немного,
а пока туман дорогу
обволакивает густо,
словно зверь тысячеустый
разом выдохнул. И дом,
тот который нас согреет,
скрыт пока дыханьем зверя,
но, проста и безыскусна,
тлеет нить шестого чувства,
что туман – развеет солнце,
к свету выведет дорога,
зверь устанет и сомлеет,
и вздохнёт тепло и вкусно
поджидающий нас дом.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...880... ...890... ...900... ...910... ...920... 925 926 927 928 929 930 931 932 933 934 935 ...940... ...950... ...960... ...970... ...980... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|