|
|
Ребёнок читает книгу,
Едва научившись читать.
Он постигает названья
Неведомых рыб и рек.
Вот рыба-игла сияет,
Впадает Амударья,
И мама компот приносит.
И в море впадает компот!
Пятью годами позднее
Его личный выбор – Дюма.
Королевские мушкетеры,
Кардинал – придонная тварь.
По-рыбьи сверкают шпаги.
Шляпа с пером большим.
И мама компот приносит,
И шпагой компот пронзён.
Она пошла в желанную, но осень,
она опять навстречу мне пошла…
Я поздно встал. Наверно, где-то в восемь.
Верней, проснулось тело, а душа
ещё не слыша дня прикосновенья,
ещё не прогоняя одурь сна,
ещё блуждала где-то в сновиденьях,
где снилась ей не осень, а весна.
И что ЕЩЁ, а что ПОТОМ – не знала,
не ведала, как осень проведёт.
Я кофе пил, – душа ещё зевала,
и не хотела под водопровод.
Она вошла... Событий неизбежность
её поступок не предотвратит,
но губ восторг, их искренность, их нежность,
о том, что будет, лучше говорит.
Любовь моя, та, что во мне и та, что
в моих объятьях, в снах и наяву
в одно слились и мне уже не страшно,
что я различий их не уловлю.
Любовь – вершина айсберга, который
к экватору души моей плывет,
который пусть растает, но не скоро,
глядишь и жизнь, а то и две пройдёт…
Мне за то, что люблю, как виню, и напрасно не плачу,
И за то, что дарю вместе с золотом россыпь стихов
Предрекают одни сумасшедшую в жизни удачу,
А другие твердят про мои девять смертных грехов.
Ни хвалы, ни хулы не боюсь. Ни тюрьмы, ни награды.
Щедрой чашей наполнится жизнь или вдруг – ни гроша,
Все приму и стерплю по дороге к заветному саду,
В чьем источнике бьется поэзии русской душа.
В этом шумном саду встречу праведниц и греховодниц –
Пусть рассмотрят ревниво мой лучший узорный наряд.
Нет, не модницей к ним я, а самой простой из работниц
Попрошусь и тогда что угодно пускай говорят.
А в рай, наверно, очереди нет.
Лишь изредка несмело стукнет кто-то,
И неторопкий, седовласый дед,
Которому уже две тыщи лет,
Придет открыть скрипучие ворота.
А за воротами растрескался бетон
И тишина неистово гнетуща.
Растерян путник, видом поражен
И, кажется, уже не хочет он
В те райские нестриженные кущи.
И вот бежит в испуге он назад
В сторожку к старику: "Открой, зараза!
Мне рай обещан был, а это ад!
В таком раю ты сам, поди, не рад?!"
"Не знаю, друг, я не был там ни разу..."
"А где же остальные? Кто же в нем -
В твоем раю кукует благодатно?!"
"Там лишь могила братская с огнем
И для малюток есть приемный дом,
А остальные все ушли обратно."
"И я уйду! Какой же это рай!
Бывай, старик! Мне быть здесь не охота!.."
"Другого я не ждал... Ну что ж, ступай,
Ищи опять благословенный край.
Давай-давай... Мне запирать ворота."
Седая мгла опустится на город...
Под сумеречный грохот мостовых
Две пригоршни тумана мне за ворот
Смахнет Нева с ладоней ледяных.
Аорту рвет осколок Ленинграда.
Поэзия уходит в мир иной,
Когда непостижимая блокада
Нависла не над городом – страной!
А под святым покровом Петербурга
Раскаты бирж и громкие торги:
Вино и сталь, зерно и чернобурка...
...Вот только умирают старики -
В очередях, в нетопленых квартирах,
Не пережив еще одной весны.
И струны обрываются на лирах,
Когда звучит минута тишины.
И снова слезы землю оросили.
Что, впрочем, слезы? – так, одна вода...
На пропитанье матушке-России
Подайте, кто что может, господа!
Когда колышется гроза
И набухают тени,
И цвет меняет бирюза –
Гляжу в глаза Оленьи...
Намокнув, слету стрекоза
Мне тычется в колени,
Темнеют долы и леса...
Гляжу в глаза Оленьи...
Когда последняя слеза
Дрожит в полях осенних,
Гляжу в любимые глаза –
Твои глаза Оленьи.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...860... ...870... ...880... ...890... ...900... 905 906 907 908 909 910 911 912 913 914 915 ...920... ...930... ...940... ...950... ...960... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|