Был у нас мужик в деревне. Сгорел потом насмерть. Запил в соседней деревне у какой-то тетки и сгорел вместе с ней. Говорят, один живот схоронили. Ванькой его поп окрестил, а наши звали Лыта. Не скажу почему, сам не знаю. Мужик был как мужик, с прибабахом маленько… Да, заикался вот еще. Мы с батей тогда по свету мыкались, дома не было, а у него – хоромина, жил бобылем. Ну и взял он нас на постой. В деревне-то все охотники, так уж повелось, но много и непутевых. Лыта таким вот был. Беда просто, а не охотник… Зато как он про свои подвиги рассказывал – надорвешься, веселый человек был. Я так не умею. Как могу, так и рассказываю. 

Прожили мы у Лыты с полгода где-то. Всякое бывало. И дрались они с батей, и обнимались, и стреляли друг в друга. Лыта, как напьется, все выгоняет нас. Мы сначала возмущались, связывали его даже, потом ничего, привыкли. Само собой, с кем поведешься, с тем на охоту и ходишь. Вот мы с ним и бегали, птичек брали. Бывало, и покрупнее что-нибудь попадалось, но об этом промолчу, а то получится, как с той бабой. Стоят, значит, мужики в заготконтору и баба с ними, метлы привезла. Смотрит – у мужиков шкура. «Ребята, говорит, а что это вы за шкуру притащили?» Они ей – «Лося завалили, шкуру сдаем». «Лося? Вот ведь, а наши-то, дураки, закапывают…» А ребята егерями оказались. «Бабуся, говорят, ты, вроде, в Дуге живешь?» «В Дуге». «Вот и поехали, покажешь нам, кто закапывает и где». Кум божился – штук двадцать ружей хапнули, а Леху Тополя чуть не посадили. Кум, конечно, свистун известный, в Дуге и домов-то столько нет, а Тополя я с детства знаю, его каждый год за что-нибудь сажают. Весь синий уже от наколок… Но я про Лыту. 

Раз по зиме приехали к нам вояки. Я не любил их, – леса не знают, а гребут все подряд, народу – тьма, на УАЗах, с карабинами. Лося попробуй из ружья возьми. А с карабина, да если с оптикой еще – я за двести метров в пятак попаду. Били животину – страшное дело. В девяностых им жрать нечего было, так они в лес подались целыми ротами. А что егерь? Что им егерь… Их тридцать здоровых мужиков, дадут по кумполу – ищи, свищи. Я с ними не ходил, неинтересно мне было на это хапужество смотреть, а Лыта – с удовольствием. Места он все знал в округе, по лесу шастал, так все воякам и выкладывал где лось или кабан крутится. Мясо потом приносил, конечно, давали ему. В тот раз он тоже с ними пошел. Встал в номер, ждет. Ждал, ждал, собаки лают, где-то стреляют… И тут приперло его. Что делать? В номере и курить нельзя, а тут – такое дело. Зверь не пойдет, как человека почует, а прозевать – у вояк разговор короткий: загремишь под фанфары, как гусь в ощип. Стоял, стоял, ногами сучил – природа-мать все одно свое взяла. Присел, значит, под кустом, а ружье из рук не выпускает. И конечно, в этот самый момент, вопреки всякой логике и по всемирно известному закону подлости, выходит на Ваньку огромадный лосище. Дальше все было как по писаному. С двух пуль Лыта положил лося, а сам голой задницей сел прямо в продукт своего метаболизма. Прибежавшие в номер соседи увидели над поверженным быком Лыту без штанов. Он матерился и тер себя снегом. Потом, вечером, за бутылкой белой да под свежую печенку, охотники расписывали это видение так, что красный, как рак, Лыта несколько раз выскакивал на улицу, а гогот стоял на всю деревню. 

Теперь расскажу, как Лыта застрелился. Ружье у него было – «шило» называется, курковка одноствольная. Казенник разбитый совсем, патроны в нем часто раздувало. Эжектор патрон вытягивал немного, но все равно приходилось гильзу прутом через ствол выбивать. Со временем у Ваньки все гильзы раздуло настолько, что ни в одно ружье они уже не влезали. Конечно, поговорка «нельзя впихнуть невпихуемое» была Лыте неизвестна, поэтому заряженные патроны он, как и подобает простому русскому балбесу, забивал в свое «шило» молотком. Сам теперь удивляюсь, но никто не видел тогда в этом ужасе ничего особенного. 

Однажды осенью охотились мы с Ванькой на зайцев. Эта традиционная охота всегда начиналась с угона трактора. Утром Лыта пришел домой и сказал, что Горыныч спит и проснется только через неделю. Трактор, значит, был в полном нашем распоряжении. Тракторист Горыныч, а по паспорту Коля Горюнов, пил страшно, и плевать ему было и на трактор, и на скотину, и на бога с чертом. Я обряжал корову и двух баранов во время отсутствия хозяина в этом мире, потому считал себя в полном праве брать старый «Белорус» в любое время. Колька право это осторожно оспаривал по трезвости, но за скотину был молчаливо благодарен, несмотря на убыток в колхозной солярке. Без помех взяв трактор, в тот день поехали мы с Лытой на торфяник, где во множестве водились зайцы. Если бы Владимир Семеныч знал о существовании такого способа охоты, то, без сомнения, написал бы вместо своей «Охоты с вертолета» другую песню: «Охота на зайцев с трактора». Представьте себе бескрайнее поле и летящий по нему на страшной скорости трактор с двумя мужественными пилотами на борту. Один из них, штурман-водитель, ловко лавирует меж ухабов и колдобин, другой – стрелок-радист, пытается попасть в разбегающихся из-под колес зайцев и палит беспрерывно в белый свет, как в копеечку. Иногда эта бешеная гонка приносила плоды в виде пары зайцев, но, чаще всего, удовольствие от самого процесса и было нашей единственной наградой. В тот день никакого удовольствия мы не получили, так как произошло то, что и должно было когда-нибудь произойти. Едва мы выехали на стартовую позицию, Лыта вставил в ружье патрон и со словами «с-сарынь на кичку!» ахнул по нему молотком. Раздался страшный взрыв, от которого я выпал из кабины. Контуженный на всю башку, я поднялся с земли и залез в трактор. Ванька неподвижно сидел на своем месте, глаза были закрыты, а из уха сочилась кровь. Сказать, что я испугался – ничего не сказать. Меня просто накрыло. Я пришел в себя, только когда целый и невредимый Лыта дал мне хорошую затрещину. Мы завели трактор и молча поехали домой. Всю дорогу Ванька многозначительно показывал мне аккуратную дырочку в ухе своей шапки и улыбался… 

Вечером того же дня к нам приехал участковый Семенов. Увидев Лыту, он прихрюкнул носом и спросил: 

– Ты, что ль, Петров, застрелился? 

Лыта потупился: 

– Я, товарищ лейтенант… 

Семенов изъял «шило» и шапку в качестве вещественных доказательств, составил протокол и оштрафовал Ваньку на 20 рублей за незаконное хранение оружия. Факт же угона колхозного трактора остался недоказанным. 

В последний раз я видел Лыту летом 199…-го. Он стоял с кривым лицом и жаловался мне на зубную боль. Я зачем-то дал ему жвачку и пошел на автобус.