Ты, московского времени нож,
Не буди меня и не трожь.
Над страной замирают куранты.
Не кукушка ты с гирей в зубах.
Не веселая скатерть-изба.
И не яхонты-бриллианты.
Посади ты меня впереди.
Словно зернышко, посади.
Прокати над великой страною.
Чтоб на танцы твои посмотреть
И на станции Дно умереть.
И проститься с тобою.
Твои слова –
как горькое лекарство,
но выпью...
Чтож, пусть сердце не болит.
Чтоб не гадать –
притворство или барство
тебе всё это высказать велит.
Ещё пустой укор,
как неизбежность,
касается горчинкой языка –
любви моей
несбывшаяся нежность
пусть в снах моих
останется пока...
Поезд едет, но наоборот.
Поезд обгоняет пешеход.
Дым идёт, но как бы не идёт.
Поезда не видно.
Ты вскочил на поезд, был таков.
И отстал во глубине веков.
Без печали и без дураков.
Как тебе не стыдно?
Поезд едет, маленький такой.
Заслоняешь ты глаза рукой.
Свет в окно такой же голубой,
Как листы в тетради.
Помню, я писал, что смерти нет,
Только есть терпение и свет.
Едет поезд, а меня в нём нет.
Так чего же ради?
Лужи, в лужах пузыри,
Кофе стынет моментально,
Как-то все это фатально,
И не гасит фонари город мокрый и печальный,
Бомж, голодный и брутальный,
Шум машин под шелест шин,
Я сижу в кафе тоскливый, раздраженный и ленивый,
Глазки – щелки, носик – сливой,
В городе, дождем одетом
Праздную прощанье с летом
