Рыжий кафель, стальные приборы.
Невесёлого времени медь.
Мы сюда прикатили на скорой,
Чтобы вовремя умереть.
Мы ещё даже в шашки сыграем
И успеем ещё рассказать,
Что души нашей сейф несгораем,
Да и ключик не подобрать.
Мы ещё полежим, поворкуем
И пошутим в оранжевой тьме,
Что конец наш вполне неминуем.
Но уютен и весел вполне.
Оставайся на месте, малиново-красный закат,
Тяжелеющий воздух и запах гречишного поля.
Я достану бутылку из папиного рюкзака,
Морс брусничный я плохо закупорил, пролит.
Оставайся на месте, дышащий сумраком лес,
И двойное «ку-ку» в высоте, я прошу, оставайся.
Я приехал сюда на проколотом колесе
По разбитой и с детства знакомой просёлочной трассе.
В этом тихом пространстве, которое не смутить
Ни поспешным уходом, ни приездом без приглашенья,
Всё становится легче: покаяться и простить,
И пролить красный морс на траву, и найти утешенье.
Ты, московского времени нож,
Не буди меня и не трожь.
Над страной замирают куранты.
Не кукушка ты с гирей в зубах.
Не веселая скатерть-изба.
И не яхонты-бриллианты.
Посади ты меня впереди.
Словно зернышко, посади.
Прокати над великой страною.
Чтоб на танцы твои посмотреть
И на станции Дно умереть.
И проститься с тобою.
Твои слова –
как горькое лекарство,
но выпью...
Чтож, пусть сердце не болит.
Чтоб не гадать –
притворство или барство
тебе всё это высказать велит.
Ещё пустой укор,
как неизбежность,
касается горчинкой языка –
любви моей
несбывшаяся нежность
пусть в снах моих
останется пока...
Поезд едет, но наоборот.
Поезд обгоняет пешеход.
Дым идёт, но как бы не идёт.
Поезда не видно.
Ты вскочил на поезд, был таков.
И отстал во глубине веков.
Без печали и без дураков.
Как тебе не стыдно?
Поезд едет, маленький такой.
Заслоняешь ты глаза рукой.
Свет в окно такой же голубой,
Как листы в тетради.
Помню, я писал, что смерти нет,
Только есть терпение и свет.
Едет поезд, а меня в нём нет.
Так чего же ради?
