«Разбился стакан» – говоришь ты.
Ладонь зачерпнула стекло:
«А в это же время в Париже
Ещё по-дневному светло».
К чему ты сейчас о Париже?
О чём призадумалась ты?
«Боюсь я всегда, когда вижу,
Что наши ладони пусты».
Стакан ты разбила нарочно?
«Пожалуй. Не знаю. Прости.
Ты знаешь, я думала ночью:
Мне кажется, нас не спасти».
От яркого света? «От света».
От звона стеклянного? «Да».
Всё это забудется. «Это
Забылось уже навсегда».
Робко прошу
У бога крошку
Счастья!
Сейчас я -
паршивая овца,
Завтра царица.
После завтра -
трицератопс.
Опс –
И вымру.
Но к утру
Опять явление,
На удивление.
Как шелудивый пёс
Блудливо
Тыкаюсь в нос,
Ностальгирую.
Каюсь, юлю
Молю:
Духи
Великого уха
Вселенной!
Не хочу быть тленной!
Хочу как Ленон!
В неон реклам!
Я не хлам!
На колени
Не ленясь,
Не ломаясь.
Хрясь!
Молюсь…
Прошу
Убого:
Крошку,
Окрошку
Картошку
Всего понемножку,
Понарошку…
Счастья ложку
В бочку дёгтя….
В черном городе задумчива березка,
в белом городе – ракита над рекой.
На листочке, словно сопелька-подвеска,-
хрусталек-росинка. Боязно рукой...
На фарфоровом крылечке Царь-девица
томным глазиком уткнулась в ноутбук.
Ах, она давным-давно кому-то снится,
только ей никак не снится милый друг.
Ей бы курочку кормить пшеном с ладошки
Золотым, чтоб ясный свет – во все концы.
Ей бы птичкой петь, чтоб смолкли все гармошки,
Чтоб невольно поперхнулись бубенцы.
Но она молчит, печатая упрямо,
под прекрасным лбом – мыслительный процесс:
"Неежно коотику поет на уушко маама..."
Ох, не любите Вы, Антик, поэтесс...
На трамвае номер один я езжу на работу.
Два мне всегда напоминает о мужчине и женщине.
...
Это счёт, который не надо продолжать.
До восьми ты не дожила.
Чисел нет.
Я покупаю примерное количество сосисок
И расплачиваюсь примерным количеством денег.
Есть какое-то облако,
Которое несёт меня.
Есть какие-то слова,
Которые я произношу.
Мы едем с приятелем на рыбалку,
Ловим карасей.
«Девять штук, девять штук» -
Говорит он гордо, показывая банку.
Караси толпятся, друг двигает губами.
Я не понимаю ни слова.
Давно уже лишил меня покоя
один вопрос, который задаю:
зачем с каким-то похотливым гоем
ты девственность оставила свою?
Зачем торжествовал, тебя имея,
почти наверняка смертельно пьян,
тебя, Раису – вейзмир! – дочь еврея –
обритый необрезанный мужлан?!!
Где был наш Б-г и все другие боги,
зачем не помешали волшебством,
когда свои раскидывала ноги
ты перед не кошерным естеством?!
И вот теперь сознательно и верно
еврейской лезу в петлю головой,
но я сегодня стану непременно
последним из ложившихся с тобой!
Ведь я не упущу удачный случай,
и ночью этой – темной и глухой –
зашью тебе рождалище могучей
суровой сионистскою рукой!
