Теперь всё стало совершенно по другому: мы просто берём и уезжаем на Марс. Раньше, пробовали обосноваться и на Луне, но из этого конечно ничего не получилось. Слишком близко. Очень уж хорошо сознаёшь, что с Земли тебя видно. Каждую ночь все люди, кто только удосужится поднять свою голову к небу, смогут тебя увидеть. Да что там, – обязательно увидят! На Луне ведь просто не на что больше смотреть. Какое уж тут одиночество, когда ты точно знаешь что постоянно, каждую минуту за тобой неотрывно наблюдают десятки миллионов людей. 

Кстати, ведь и саму Землю с Луны очень хорошо видно. А это не добавляет уединённости, знаете ли. Но всё-таки главным, из-за чего отшельники не смогли ужиться на Луне, было не это. Между прочим, многие так и не дожили до такого времени, когда стало наконец-то возможным уезжать на Марс. А ведь Марс – просто-таки идеальная планета: с Земли её не видно, ну, то есть, кроме астрономически подкованных индивидуумов, для которых, между прочим, что там Марс, что бета Лиры, по доступности наблюдениям – одно и тоже. Далее: на Марсе есть атмосфера, и это создаёт любителям межпланетного вауеризма массу дополнительных трудностей по сравнению с абсолютно вакуумной Луной. 

Ну и, наконец, на Марсе оказалась-таки жизнь. И эта обнаруженная жизнь настоятельно требует нашего присутствия. Я мог бы конечно отшутиться и нафантазировать, что здесь, мол, водятся ужасающие плотоядные монстры, которые миллионы лет пребывали в анабиотической спячке, а теперь очнулись и им необходимо пропитание, – вот, де, наше «присутствие» и требуется столь безотлагательно. Но в такую глупость никто бы не поверил. А я, совершив столь громогласное заявление об обнаруженной жизни, которое самой своей неожиданностью уже выполнило свою главную функцию – привлекло всеобщее внимание, мог бы без всяких монстров пуститься в совершенно обыденные объяснения, что «при глубинных (до 350 км.) бурениях, в до-до-до-исторических базальтовых пластах были обнаружены незначительные по своим размерам (метр – полтора в диаметре) водяные линзы, а так же присутствие воды в несколько непривычном – диффузном виде, когда её микроскопические (всего несколько десятков молекул) скопления, оказываются неведомым способом вкраплены в самую толщу скальных пород; причём, это существенно меняет физико-химические свойства основного вещества планеты. Так вот, – мог бы я продолжать свои нудные разъяснения, – в этой-то самой воде и были найдены весьма специфические одноклеточные водоросли… 

Однако, такая наукообразная история была бы слишком большим разочарованием после моего громкого, и, по правде говоря, довольно-таки сенсационного, утверждения. И тогда пришлось бы только ради душевного спокойствия граждан и удовлетворения их не в меру разыгравшегося воображения (чему я, каюсь, не без определённого умысла, поспособствовал), добавить, будто строение этих «как бы» одноклеточных водорослей заставляет нас предположить некий многоуровневый механизм существования. Сейчас попробую объяснить: когда мы, выделив водоросли из окружающей их водно-базальтовой среды, пробуем изучать их, то, казалось бы имеем дело только с одним, примитивно-растительным, уровнем. Этот уровень вполне обычен и упоминание о нём имело бы смысл лишь в узкоспециализированных целях. Однако, оказывается, существуют и другие. Например, когда водоросли попадают в уже упомянутые мной водяные линзы, где вода находится под большим давлением, они вдруг обретают способность к соединению в сложные организмы, которые, по сути, оказываются своеобразными «заводами», которые непостижимым для нас образом изменяют химический состав не только воды, но и окружающих пород на многие десятки километров! Да что там химический состав. Эти, с позволения сказать, водоросли, оказываются способными к изменению магнитного и электрических полей, что в совокупности образует совершенно уникальные условия уже для тех «водорослей», которые обитают в микроскопических водяных вкраплениях, и они обретают возможность к созданию коммуникаций между собой, очень напоминающих взаимодействие нейронов в головном мозгу человека! А ведь вкрапления эти пронизывают всю толщу Марса, начиная с глубины в 350 км. Представляете сколько их там? Триллионы, триллионы и триллионы! Что там наши несчастные 14 миллиардов?… 

И теперь мы просто уезжаем на Марс. На огромный, мыслящий Марс. Марс, неисчислимая древность и мудрость которого цельна. Она не запятнана ужасом раздельного существования носителей примитивного недо-разума. Именно эта удивительная жизнь настоятельно требует нашего присутствия, потому что миллионы и миллиарды лет, в течении которых она накапливала и совершенствовала своё Знание, ей не с кем было этим Знанием поделиться. Она хочет общения!… 

Вот на какие диковинные ухищрения я мог бы пуститься, пытаясь угодить то одним, то другим, а то, так и третьим людям. А ведь найдутся ещё и четвёртые, и двадцатые и, – кто знает, – пять тысяч сто сорок седьмые… 

А ещё я мог бы просто взять и сказать вам правду… 

Мужской оргазм возможен! Услыхав эту будоражащую воображение новость, я уже не мог спокойно сидеть в своём кресле, а вскочил и начал расхаживать по комнате, незаметно для себя самого ускоряя и ускоряя шаги, а потому через каких-нибудь пять минут просто-таки метался от стены к стене, охваченный странным, лихорадочным возбуждением. Поразительное открытие! Да, пусть какие-то глухие предчувствия не раз и не два смутно просыпались и в моей голове. Да, возможно, мне тоже казалось, что обязательно должны существовать на свете какие-то и другие способы мыслить. Осмыслять. Так осмыслять, как не может делать этого наш косный и ограниченный разум. Нет, в бессильный потугах своих он просто не мог представить будто такое возможно. И вот, вдруг, сказано! С просто-таки ошеломляющей прямотой и ясностью. В которой разом выкристаллизовались все те туманные и неоформленные предчувствия, тревожившие сон почти половине всего человечества. 

Чтобы сказать такое надо обладать гениальной способностью, – не к простым обобщениям, – но к выражению вслух всего того, что сами мы, – аморфные и нерешительные существа, – никогда не сумели бы, не то что сформулировать, – а даже и заподозрить. 

А теперь она существует, эта формула, описывающая, как теперь может увидеть каждый, установление природы, не менее всеобщее, чем закон сохранения энергии или всемирного тяготения. Вот ведь оказывается какой головокружительной высоты может достичь могучая, и не признающая никаких преград, человеческая мысль. 

Конечно же я не мог больше оставаться в комнате ни единой минуты. Её, такие унылые, и явно слишком уж близко сдвинутые стены, давили, сдерживали моё освобождённое естество. Как ему прорваться, выплёскивая наружу тот дикий восторг, наполняющий сейчас каждую клеточку моего тела, вдруг сделавшегося таким лёгким живым и стремительным. 

Не в силах сдерживаться, а всё больше и больше ускоряя шаги, я выскочил из комнаты, одним махом одолел крохотное, как мне теперь казалось, пространство гостиной, потом прихожую, прогрохотал незашнуренными ботинками этакой горной лавиной с пятого этажа по лестнице вниз, и, почти вышибив телом подъездную дверь, пулей,.. ликующим сперматозоидом, вылетел прямо в утренний город… 

Вылетел, и влетел… И оказался… И, радостно хохоча, закрутился словно в водоворотах, внутри огромной, несущейся толпы орущих, машущих беспорядочно руками, разевающих рты и выпучивших от счастья глаза, – мужчин… мужчин… мужчин,.. фонтанами выбрызгивающихся из любой, мало мальски пригодной для этого двери, и образующих гигантскую, бурлящую и сметающую всё на своём пути реку, которая катилась, и катилась, конец её скрывался уже за горизонтом. Должно быть, приближаясь к той, невидимой отсюда, но, – о счастье, – наконец-то существующей, цели. 

А о том, что это была за цель, можно было только догадываться. Замирая от новых, но каких же прекрасных, предчувствий.