В дорожном кафе у вокзала,
В прозрачном свечении дня
Ты буднично просто и внятно сказала,
Что больше не любишь меня.
Ушла – и исчезла. И профиль
Во мне отпечатался твой.
За столиком пахло цветами и кофе,
И только немного – тобой.
И я, задыхаясь от скуки,
Ещё один раз увидал
Твой стёршийся профиль, любимые руки,
Пустой чёрно-белый вокзал.
Можно тысячу раз говорить на дню –
Я люблю.
Можно сотни стихов написать в твою честь –
Не прочесть.
Можно даже поверить, что я -
Для тебя.
Только нужно ли все это мне.
И тебе.
А осеннее солнце все меньше с тобой.
И со мной.
Длинный вечер зажег, посмотри –
Фонари.
Шелестят под ногами твоими слова.
Листва.
Только шепот все тише. Едва.
Едва.
Чудо улыбки и Чудо Любви.
Чудо прикосновения.
Чудо – когда босиком по траве –
Как откровение.
Чудо – принять. И Чудо – дарить.
Без доли сомнения.
Если тебе повезло полюбить –
Чудо прозрения.
Чудо – услышать. И Чудо – сказать.
Ты задержи дыхание.
То, что тебе предстоит услыхать –
Чудо признания.
Какие еще могут быть чудеса?
Что для тебя чудеснее?
Из Паутины и вверх. В небеса.
Лестница.
Жил на свете я хорошем,
В честной музыке простой.
Улыбался я прохожим,
Делал жёлудь я похожим
На китайца с бородой.
После школы, вечерами
Книжки разные читал.
Не ходил гулять дворами.
Я себя, как зайчик в храме,
Цепенея, ощущал.
И над жалкой головою,
Над зачаточной душой -
Небо ярко-золотое,
И с протянутой рукою
Ангел реял небольшой.
И иначе ведь не скажешь:
Что ты делал – жил когда?
В воздух выстрелишь – промажешь,
Не туда совсем укажешь
И уедешь в никуда.
Богатая дама пьяна, кустистые брови осыпались и, шаркая от угла
победной походкою двигаясь
Где старый привратник как бог, задумчиво чай разливает,
С улыбкою, с запахом роз, и ложечкой он помешает
Мешает, а дама ползет, от статуи мимо иконы, где дверь,
А за нею мороз –
святые знакомые звоны…
Когда-то запоют цикады волшебным свистом, манящим детей,
Сирены острова похитят сказки сладость, и вспомним мы о святости цепей.
Каскады грез в морских скитаниях растреплют синеву, играющей в тенях усопших душ
И мастер соберет на детский праздник, бурлящий пеной как церковный пряный пунш.
Ковчега дверь как камень для писаний, уставший телом, с ядом в рукаве
Все позы и движения заменит на страдания, и подписью признается себе –
Что сбор целебных трав уже закончен, на севере сияние отошло,
Рождение детей и почерк знания навеки устарело и ушло.
Теперь его алмазы светят,
Соль больше не разбавит дневной сон, и пляшущие звезды не заметят
Как растворится времени сезон.
