Шум людских голосов разрезал тишину и эхом проносился по длинному залу. Эти человеческие звуки казались столь искусственными, так как витали в хаосе мраморного гроба с преплетением «пустотной», взывающее-одинокой тени. Воздух колыхнулся от дребезжания струны. Оркестр ударил смычками, и полилась музыка, заполняя пространство дивными сплетениями звуков, которые подобно сгусткам, в разных концах зала ощущались с разной интенсивностью. Цоканье каблуков, шелест дорогих тканей… Франты, щеголи, просто красавцы, отличавшиеся робостью на первом в своей жизни балу, повели своих дам по мраморной дороге навстречу ярким огням. Свечи в позолоченных канделябрах по всей длине зала были такими же огнями, как некогда в пещерах, где производилось жертвоприношение. Вот он, алтарь! Вы все – жертвы. Вы продали свои души за золото. Молоденькие девушки улыбались, краснея… Их завораживала вся эта красота и блеск… А как иначе? В молодости мы все падки на яркие вещи и события. Пока горит огонь юности в наших сердцах, мы всегда будем ошибаться. Если ты еще имеешь способность ошибаться, значит желание учится в тебе еще живо. Жизнь – постоянное учение. А тех, кто останавливается посреди этого стремительно несущегося потока, ожидает гибель. Стадо. Не знаешь, чье копыто окажется твоим убийцей. Это или воля случая, или чей-то коварный умысел. 

Купьер давно уже не был юнцом. Его лицо испещрено морщинами и рубцами, оно стало похоже на землю, изъеденную червями – все в бороздках и канальцах. Он ходил по пригородам Парижа высоко задрав воротник обветшалого пальто. Не важно, какая стояла погода. Старая потускневшая шляпа с малыми полями прикрывала голову нищего и большую часть достаточно длинных волнистых волос, которые были похожи более на шерсть грязной собаки, чем на что либо другое, приближенное к проявлениям человеческой природы. Купьер тихо шествовал по грязным улочкам, шаркая и что-то вечно бурча себе под нос. Каждую пятницу, как только собирался бал во дворце известного общественного деятеля, он приходил к воротам. Дабы поддержать сложившееся о себе мнение «доброго малого», да к тому же великодушного и сострадательного господина, сэр Де’ Монсьён лично впускал беднягу и проваживал его до столовой. Гости были поражены столь неконсервативным поведением сэра Де’ Монсьёна, но подобный поступок все же вызывал в них уважение к этому господину и ряд его доброжелателей и сторонников все пополнялся и пополнялся… 

В тот день Купьер не ушел сразу после того, как его накормили и дали в придачу свежего хлеба. Пока повариха отвлеклась, он быстренько юркнул в соседнюю комнату. Она же, не обнаружив нищего на месте, сочла, будто он ушел (он всегда незаметно испарялся) и вновь принялась за свою работу. Купьера одолевало желание увидеть эти зрелищные мероприятия, о которых столько говорили в Париже. Он пробрался через гостиную к одной из дверей, ведущих в зал, немного ее приоткрыл и стал наблюдать. Молодые пары кружились в танце, шикарные платья… одно лучше другого… Море света. Такого «утонченного» света… Он не видел такого ни разу в жизни. Первые несколько минут он стоял, разинув рот от удивления. Потом пришло отчаяние. Он никогда в жизни не испытывал того, что испытывают сейчас люди в зале… Он начал наблюдать за теми, кто удостоился в жизни более лучшего места, чем он – никчемный старец, никчемный людишка.  

Двое высоких мужчин. Один, что повыше – статный, стройный, крепкий. Тот, что пониже – пузатый, с толстыми, пухлыми руками и проплешиной на рыжей голове. Они о чем-то беседовали. К сожалению, Купьер ничего не услышал. Рядом с дверью, возле которой стоял нищий, остановилась пара. Молодой человек что-то говорил девушке на ушко, она засмущалась, потом рассмеялась, сверкнула глазками и они удалились… «Ох уж эта парижская молодежь… Гнилая насквозь» – Купьера затошнило от одной мысли о чем они там между собой могли говорить. В глазах их горела похоть. Эта милая девушка… Совсем юная! Старик поморщился. Раздражение его нарастало. Вдруг он почувствовал толчок в спину. Купьер упал, распахнув настежь дверь. Гости мигом замолкли и обратили свои взоры на происходящее. Старик лежал на мраморном ледяном полу и, вытянув скрюченные руки, пытался встать. Сзади него, в дверях стояла та самая молодая пара, которую он видел чуть раньше. Молодая девушка в объятиях щеголя. Они были в самом неприглядном виде. Толпа засуетилась. Купьер поднял голову и увидел лица, искаженные гневом и неприязнью. Взоры были обращены на него. Пара же, быстро разобравшаяся что к чему, незаметно удалилась. Все внимание целиком перешло на нищего старца. Женщины подносили платки ко рту и отвратительно морщились, выказывая свое недовольство присутствием здесь этого «блохастого уродца». Мужчины же, с ледяным спокойствием взирали на сие происходящее. Служащие немедленно вызвали сэра Де’ Монсьёна. Он понял, что вечер под угрозой срыва и это может сыграть не в его пользу, Монсьён распорядился выпроводить старика, собрав ему еды. Собравшимся же он заявил: «Мой дом открыт для всех нуждающихся. Они – люди другого уровня, но все же люди. В них нет тех утонченных черт и того воспитания, которое есть у нас и позволяет нам господствовать над ними. Так будем же снисходительны к ним! Нужно проявлять великодушие, как учили нас наши деды!» Публика поддержала слова господина ликующими аплодисментами. «Прошу вас, господа, продолжайте развлекаться!» – закончил свою речь Антуан Де’ Монсьён и удалился.  

Купьер брел по улице, подъедая последние крохи, оставшиеся от пищи на приеме у Монтьёна. Понемногу начало темнеть. Купьер завернул за угол Сент-Руаж – в один из самых темных окрестных переулков и пошел вдоль него. Здесь, в подвале полуразрушенного здания был его ночлег. Старая дырявая подстилка, пара сухарей и тарелка с дождевой водой. Подходя к своему обиталищу, Купьер услышал крики. «Опять кого-то ограбили» – подумал он и зашагал дальше. Но крики не прекращались. Старик прошел чуть дальше полуразрушенного здания, миновал свой ночлежник и завернул на Луар-Сеньян, улицу, которая примыкала к Сент-Руаж. В том месте, где эти две улицы соединялись, был тупик. Купьер увидел легкое пышное розовое шелковое платье с множеством подъюбников и темную фигуру мужчины рядом. «Стой! Стой! Что ты делаешь?!» Купьер побежал вперед. Быть может у него есть еще шанс спасти эту молодую девушку от надругательства…  

Нет, он опоздал. Девушка села на корточки, закрыв оголенную грудь руками, и разрыдалась. Мужчина, тяжело дыша, отошел от нее, поправляя свой костюм. 

- Что? Что ты сделал, ублюдок! – Купьер схватил парня за грудки и начал трясти. 

Парень пытался отбиться от старика, но пальцы нищего мертвой хваткой вцепились в него. Молодой человек вскрикнул от боли, со всей силы ударил Купьера и тот упал без сознания. Очнувшись, старик увидел силуэт девушки, склонившейся над ним.  

- С вами все в порядке? – встревожено пробормотала она. 

- Да, вполне! Тебе срочно нужно домой, пойдем, я отведу тебя. Тут поблизости есть станция, мы можем заказать тебе коляску.  

- Не беспокойтесь! Вам нужен врач, у вас, похоже, серьезная травма. Вон сколько крови! – девушка указала старику на небольшую лужицу крови. 

- Никаких врачей, благодарю! Я лучше дойду до своей ночлежки и отлежусь, но сначала мы вызовем вам коляску.  

- Хорошо, пойдемте. Я вам помогу. 

Девушка помогла старику подняться и они медленно пошли обратно, в сторону Сент-Руаж. 

- Вот мы пришли, подите, позвоните. Я сам не могу. Сюда не пускают таких как я. – озадаченно пролепетал Купьер. 

- Не волнуйтесь, я скоро. Обещайте только, что никуда не уйдете до моего возвращения. Обещайте же! 

Купьер потупил взор и слегка улыбнулся. Еще никто о нем так не заботился. 

Спустя минуту девушка вышла.  

- Так, а теперь я провожу вас до вашей ночлежки. 

- Но… 

- Никаких «но». Я вам жизнью обязана. Коляска подъедет прямо к вашему дому – она улыбнулась своей лучезарной улыбкой. 

«Она мила. И очень хороша» – подумал про себя Купьер. В своей жизни он не знал женщин и эта, пожалуй, всколыхнула его старческую кровь, позволив почувствовать себя хоть на несколько лет моложе. Фигуры, столь не похожие друг на друга, исчезали в злачной, мерзкой и горестной темноте Сент-Руаж. 

Купьер проснулся, когда серое осеннее парижское небо стало проясняться. Он вышел на улицу. «Сегодня должен быть отличный солнечный день!» – с улыбкой подумал про себя Купьер. Но голову пронзила тонкая и острая, как лезвие, боль. Он вспомнил, что было вчера. Образ юной девушки всплыл в его голове и он улыбнулся сквозь гримасу боли. «И все же… Как хороша!» Старик схватился за голову – кажется, вчера он потерял свою шляпу. Нельзя ходить по городу в таком виде. Запекшаяся кровь, да еще в таком количестве на лице, у любого вызовет подозрение, не замешан ли тот в чем-нибудь неблагонамеренном? Благо сейчас осень и дожди идут часто, так что у него был небольшой запас воды. Купьер склонился над тарелкой, обмакнул в воде кусок ткани, начал растирать запекшуюся кровь. Когда работа была завершена, он вновь вышел на улицу и побрел к ближайшей мусорке. Необходимо было найти себе новую шляпу. Свалки на Сент-Руаж были бедны, так же как и сами ее жители, поэтому все, что оставалось – это, минуя полицейские посты, пройти на Пуаре-Лижов, улочку жителей так называемого «среднего класса». У них и вещички не дорогие, не вызовут у полицейских каких либо подозрений. Купьер поднял воротник своего пальто и, медленно волоча ноги, побрел на Пуаре-Лижов.  

- А ну стой! – крикнул проходившему мимо Купьеру полицейский. Старик остановился.  

- Что случилось? – Нищий неприятно поморщился. На полицейского смотрели два зеленых глаза. Если не знать, что Купьер был стариком, по взгляду его вполне можно было бы принять за молодого человека. 

- Имя Люси Режанье не знакомо?  

- Откуда ж, господин полицейский? Я ведь нищий! Что мне до господ мира сего? У меня свои проблемы. А что, небось это дочка какого-нибудь известного господина, раз вы произносите ее имя с таким важным видом? – Купьер улыбался беззубой улыбкой, смеясь в глаза полицейскому, но вскоре пожалел об этом. 

- Взять его! – Купьера мигом окружили несколько полицейских.  

- Подождите, я не понимаю в чем дело! 

- Сейчас поймешь, голубчик! – полицейский ехидно улыбнулся. 

Купьера ввели в просторную комнату. В дальнем углу сидела девушка, рядом с ней стоял высокий широкоплечий мужчина средних лет. Старик припомнил, что видел его на балу. Тот разговаривал с низеньким толстым господином. 

- Я думаю, вы уже знакомы с Люси. А вот с этим мужчиной, пожалуй, нет. Что ж, представлю его вам. Это господин Савьеро Корнели. Сенатор.  

Полицейский следил за реакцией Купьера. 

- Ооо, господин сенатор! Это я Вас должен благодарить за ту прекрасную жизнь, которую мы теперь имеем в нашем государстве? – Купьер смеялся в лицо сенатору. Полицейского взбесило его поведение. Он рывком усадил Купьера на стул.  

- Хватит ерничать! – вскрикнул полицейский. – Простите, господин сенатор. 

Корнели стоял молча.  

- И так, уважаемая дочь сеньора Савьера утверждает, что вчера, после того, как вас вывели из дома достопочтенного сеньора Де’ Монсьёна, вы имели наглость и обошлись с ней жестоко. Вы лешили ее невинности, надругались над ней. Мало того… – полицейский кашлянул и понизил голос – вы унизили ее и теперь она носит плод этого унижения внутри себя! Она беременна.  

- Это бред! Вы сами поду… 

Вмешался сенатор.  

- Я предлагаю вам сделку. Вы не заявляете прав на ребенка и руку моей дочери, мы платим вам кругленькую сумму. Вам не придется больше нуждаться! Подумайте об этом!  

- А ваша дочь?  

- А моя дочь удачно выйдет замуж. Жениха уже нашли. 

Девушка сидела смирно. Но Купьер не мог разглядеть ее лица – оно было скрыто под шляпой.  

- Я не совершал этого преступления и ничем помочь вам не могу. Дочь вашу я в первый раз вижу и не знаю кто она такая. Ищите настоящего виновника преступления! 

Девушка рывком встала, шляпка слетела с ее головы. Не обращая на это внимания, она лепетала: «Вот видишь папа, это не он! Не он! Пойдем отсюда!» 

В комнате повисло молчание. Купьер держал в руках шляпу девушки. Она медленно повернулась и умоляюще посмотрела в его глаза… 

- Я сознаюсь, это я надругался над вашей дочерью – старик опустил голову.  

На глазах девушки выступили слезы. 

- Ага! Я так и знал! – восторженно воскликнул полицейский. 

- Вы принимаете мое предложение, господин… 

- Сантьерри. 

- Да, Сантьерри?. – закончил сенатор. 

- Нет, я отказываюсь. Это мой ребенок и я хочу жениться на вашей дочери – природа взяла верх над стариком. Он боялся признаться, что с первого взгляда влюбился в эту молодую девушку. Но теперь уже поздно. Он понимал, что разрушает ее жизнь, понимал, что ребенок, которого он назвал своим – вовсе не его… 

- Нет, папочка! Я тебе солгала! Солгала! – у Люси началась истерика. 

- Решено. Купьер, пойдемте со мной. Начнем приготовления к свадебной церемонии. 

Сенатор уверенными шагами направился к выходу. Люси обливалась слезами. Это зрелище настолько растрогало сердце Купьера, что он, было, хотел все исправить, но тут же отказался от этой мысли. Слишком заманчива была перспектива стать богачом.  

Цветы несли, кажется, бесконечным потоком… Шикарные букеты самых свежих белых роз… Лучшее вино из винных погребов Франции, деликатесы, украшения… На Люси было белоснежное, все в цветах платье. Она довольно сильно поправилась за эти несколько месяцев и сейчас выглядела скорее как женщина, чем юная девушка.  

Мастера прекрасно выполнили свою работу, и Купьер помолодел разом лет на 15. Теперь он выглядел лет на 40-45, единственное, что его старило – рубцы на лице и множество морщин. Но, кажется, одежда и питание сделали свое дело. Он превратился хоть и не в красавца, но в довольно привлекательного мужчину «в самом расцвете сил». Сенатора радовал тот факт, что муж дочери теперь не будет выглядеть жалким нищим. Он был весьма удивлен, обнаружив в Купьере хорошие деловые качества. Так что теперь даже не жалел о своем решении.  

Купьер проверял готовность дома к приему гостей и непосредственно, к самой церемонии. Он с важным видом расхаживал по залам, любуясь дивными украшениями, которые сделали именитые мастера специально к их с Люси свадьбе. Он довольно грубо прикрикивал на копошащихся служащих, порой даже позволял себе дать им лишний подзатыльник. Он все же как-никак почти хозяин этого дома. За все годы, прожитые в нищете, Купьер научился бороться за свое существование. Свое сегодняшнее положение он считал нормальным ходом вещей, когда, намучившийся за свою жизнь человек, берет то, чего у него никогда не было. То, что, как он считает, заслужил. Купьер сел на диван. Он наконец-таки просто СИДЕЛ, а не бегал в поисках пропитания. И ему это очень нравилось. «Наконец-то можно остановиться – подумал он – Ведь все так хорошо… Не хочу чтоб что-то менялось!» С довольной улыбкой он задремал. 

Церемония была назначена на 4 часа дня. Оставалось совсем немного времени. Гости уже начали собираться. То и дело подъезжали экипажи. Разодетые дамы в шикарных платьях, важные мужчины в костюмах «с иголочки», все пришли посмотреть на жениха, о котором, кстати, никто ничего не слышал; невесту, а главным образом, чтобы засветиться на приеме у самого сенатора! Гости собрались в церемониальном зале. Купьер незаметно зашел, смешавшись с вновь прибывшими, и осмотрел присутствующих. Разукрашенные лица, натянутые улыбки, поиски сенсаций – людям явно не хватало зрелищ. Как в Риме. «Хлеба и зрелищ!» Киньте им уж наконец какой-нибудь тухлятины и объявите начало бойни – они сбегутся как падальщики, лишь бы им что-то перепало. Лишь бы им оказаться в лучшем положении, чем остальные. И он, Купьер, в кого он превратился? Любовь свела его с ума, сбросила с той праведной дороги, по которой он шел. Какие бы испытания не выпадали на вашу долю, нужно стойко, собрав всю волю в кулак, уверенно идти вперед. Не поворачивать на легкий путь. «Нести свой крест». Купьер солгал. Эта ложь повлекла за собой то, что он теперь имеет. Пусть раньше он был беден, но он был жив. Как тяжело ему не приходилось, у него никогда не возникало желания покончить с жизнью. В своей борьбе он находил смысл жить дальше. А теперь? А теперь он впустил ложь внутрь себя, поддался эгоистическим позывам, пошел на поводу у своих желаний. В эту же ложь превратилась его жизнь теперь. Любимая девушка несчастна, он живет в обществе, которое ему противно. Тряпка в его бывшей ночлежке была ему милей, крысы, которые сновали туда-сюда были приятней этих бездушных манекенов. Так что же он тут делает? Купьер повернулся, чтобы выйти. Живот пронзила боль. Он тихо вскрикнул. За плечо его поддерживал Ришар: «Я не дам тебе загубить ее жизнь!» – прошептал парень. «Ты сам это сделал. Только чуть раньше. Ведь это ты толкнул ее на ложь, во имя своего спасения» – Купьер буквально выдохнул эти слова. Еще держась на ногах, он вместе с Ришаром вышел во двор. Парень огляделся по сторонам и, убедившись, что никто их не видит, повел Купьера в сарай.  

- До церемонии еще несколько минут. Ты успеешь. – Купьер закрыл глаза и лежал тихо, медленно дыша. 

Ришар оставил умирающего. В дверях он остановился, еще раз взглянул на Купьера и поспешил в зал. 

Невеста стояла у алтаря. Все ждали жениха и сенатора.  

Ришар, поправив розу в петлице, решительно зашагал по мраморному полу зала. Все оборачивались. «Так это же Ришар! Ришар! Вы верите своим глазам?!» – прокатилось по толпе. Люси бросилась к нему в объятия.  

- Начинаем церемонию! – громко сказал Ришар. 

- Ноо... сэр, господина сенатора нет! – возмутился священник. 

Ришар повернулся к толпе и расплылся в улыбке «Господин сенатор разрешил начинать церемонию без него. Он доверил свою дочь человеку, который ее по-настоящему любит». 

Церемония началась. 

Сенатор, заслышав колокольный звон, поспешил в зал. Проходя мимо сарая, он заметил следы крови, ведущие внутрь помещения. Он неспешно открыл дверь. Купьер лежал на стоге соломы. 

- Сэр, простите ли вы меня? 

- О чем ты говоришь, Купьер?! Кто сделал это с тобой?! Подожди, я вызову врачей! 

- Ваша дочь пошла в вас – Купьер рассмеялся – Вы все твердите о врачах, которые могут излечить тело, но кто вылечит мою душу?...  

Сенатор выслушал молча, потом поднялся и вышел. Через несколько минут вернулся вместе с врачами. Они лишь развели руками.  

Б.Д.Сподынюк. 

С П О Р  

. 

Для того чтобы ощутить эту потрясающую прелесть и негу, которая бывает в конце июня,начале июля, нужно быть Одесситом. Потому что, только в Одессе, в это время отцветает акация и начинает цвести липа. Ветра, которые, обычно, дуют в начале июня, стихают и, наступает время комфорта и удовольствия. Воздух неподвижен и сух, температура воздуха не опускается ниже 24 градусов по Цельсию и не повышается выше 26 градусов, яркое солнце, не переставая, светит, ласково поглаживая намерзшихся за зиму и холодную 

весну людей. Народ использует любую возможность, чтобы попасть на море, на пляж и полежать, бездумно подставляя свои бледные тела лучам солнца. 1963 год, на улицах города нет ещё автомобильных пробок, воздух напоён ароматом отцветшей акации и цветущей липы, а не смогом выхлопных труб автомобилей. Хочется жить и дышать, человек расслабляется, на ум ему приходят хорошие мысли и красивые образы. Все начинают влюбляться друг в друга, и наступает пора, как я уже сказал, неги и блаженства. 

Не знаю почему, по-видимому, это зависит от наследственности, но Борис особенно сильно ощущал это состояние. Он был молод, всего семнадцать лет, здоров, и влюблен. 

Поэтому перспектива идти на работу, на ночь, его не радовала. Борис был студентом третьего курса Одесского автодорожного техникума и проходил производственную, годичную практику в Автобусном парке , куда был направлен в должности слесаря авто ремонтника. Вместе с ним проходили практику его друзья, закадычные друзья Сашка Андреев, Сашка Ловцов и Витька Козубенко (кличка Кеша). Работали они на линии ТО-1,Ночь через ночь, то есть двенадцать часов через тридцать шесть. Начинали в восемь вечера и заканчивали в восемь утра. Работа этой линии заключалась в производстве в ночную смену моечно-уборочныж, крепёжных, контрольно регулировочных и смазочных работ на автобусах которые имели пробег для выполнения ТО-1. 

Я не знаю, почему сейчас отменили эту систему планово предупредительного обслуживания, но, на мой взгляд опытного автомобилиста, это была очень хорошая система, позволявшая кратно увеличивать пробег автобусов без серьёзных отказов. Сейчас же, как я знаю, технику гоняют до тех пор, пока она не развалится, выбивая из неё максимальную прибыль. Поэтому, участились аварии автобусов на дорогах и, увеличилось количество пострадавших. Лишний раз убеждаешься, что, совсем, не всё было плохо при Советской власти. 

Так вот, Борис, все-таки, успел сбегать на пляж в Отраду, немного позагорать, вернулся домой, где мать не выпустила его из дома, пока он не пообедал, затем, встретился со своей любимой девушкой Людмилой, и без четверти восемь уже переодевался в рабочую одежду в парке. Когда он, уже, заканчивал, в раздевалку вошёл Саша Андреев, они поздоровались, и Сашка похвастался, что вчера познакомился с классной девчонкой, зовут 

Алла, она его новая соседка. Андреевы, неделю назад, получили новую квартиру на третьей станции Большого фонтана, куда они и переехали с улицы Кирова (теперь ул. Базарная), где они жили ранее в коммунальной квартире. Теперь, Сашка жил на четвёртом этаже и его балкон был рядом с балконом этой девицы, расстояние между ними менее метра, перелезть пару пустяков и, на лице у Саньки появилось мечтательное выражение. 

Прекрати пускать слюни, – посоветовал Борис, – если она захочет, то пустит тебя и в двери, хотя некоторая доля романтизма в прыгании на соседний балкон есть, – продолжал подкалывать Сашку Борис. 

От ты поц – ( парень очень ценный, посетитель Одесского цирка, – в Одессе по-разному трактуют это жаргонное выражение), – заикаясь начал излагать Саша, – при чем здесь романтика, а если нужно, чтобы соседи по лестничной площадке не знали? 

Ну, если только соседи, – понимающе протянул Борис. Ну а ты как д-д-думал, -Сашка когда волновался, заикался ещё больше. 

А ты с ней, с Алкой, уже обсуждал такое развитие событий? – спросил Борис. Пока нет, но к-к-куда она д-д-д-енется, – продолжал горячится Саша. 

Ну, дай бог нашему теляти Вовка з'исты! – по украински, пожелал успехов Саше, Борис и продолжил, – пошли, все наши уже внизу. 

Действительно, внизу, в зоне ТО-1 собралась вся бригада. Перегонщик дядя Петя (водитель автобуса у которого права отняли на полгода за ДТП) предупредил, чтобы проверили автоматическую лебёдку, которая тащила автобус по постам после того, как он пригонял его на первый пост. Все разошлись по своим постам, сделали пробный запуск лебёдки, проверили работоспособность солидолонагнетателей (Кешка стрельнул солидолом в Валерку, так же, работника нашей ночной бригады, тот пригрозил набить ему глаз, оттер от солидола свой комбинизон), в это время дядя Петя подал на первый пост автобус после мойки. Кешка проверил затяжку гаек рессор, рулевых тяг, карданного вала, коробки переменных передач. Автоматически включившаяся лебёдка перетянула автобус на второй пост где Саша Андреев вместе с Валеркой произвели проверку затяжки гаек балансирных пружин, двигателя, радиатора и штанги с кулисой включения передач. Лебедка, опять, включилась и перетянула автобус на пост Бориса, где он проверил регулировку свободного хода педали сцепления, регулировку зазора между тормозными колодками и тормозными барабанами, свободный ход кулисы включения передач, и лебёдка потащила автобус на пост к Кешке, где он смазал все шарниры рулевых тяг, карданного вала, тормозных трещёток и др, после этого, поставив очередной автобус на первый пост, дядя Петя забирал прошедший обслуживание автобус и отгонял его на стоянку. 

Вот так, конвейером, они трудились до двенадцати ночи. В двенадцать начинался обеденный перерыв, они все залезали в автобус, ставили одно сидение посреди и выкладывали на него свою нехитрую снедь и термосы с кофе или чаем. Мать Кешки работала инспектором по качеству продукции Одесской кондитерской фабрики, поэтому у Кешки, всегда, были огромные куски шоколада, шоколадного торта и прочей продукции кондитерской фабрики. Еда занимала минут двадцать, потом все валились на сидения и засыпали, в час ночи дядя Петя будил нас, мы расходились по постам и все начиналось с начала. И так до половины восьмого утра. Затем, пятнадцать минут тратили на уборку своих рабочих мест и в восемь шли в душевую, мылись, переодевались и шли домой отсыпаться. Впереди был свободный день, вся ночь и следующий день до вечера. 

В этот раз все было несколько иначе. Автобусный парк располагался, в то время, в районе Красного креста, на улице Водопроводной. Левая стена его забора была напротив христианского кладбища, а задняя стена забора напротив еврейского кладбища. 

То есть, парк, с двух сторон был окружён кладбищами. 

Наверное, никто не сможет припомнить, кто заговорил о кладбищах и покойниках и, какие курьёзные случаи бывают на кладбищах. Борис, включившись в разговор, рассказал о том, как его отец рассказывал историю, которая приключилась с его другом, когда они учились в Оренбуржском авиационном училище. Отец рассказал, что после получения стипендии, несколько курсантов пошли в ресторан и там, хорошо выпив, заговорили о том, что на Оренбуржском кладбище стоит в центре большой деревянный крест. Многие курсанты пытались приблизиться к этому кресту ночью, но, какая-то, нечистая сила не давала им это сделать. Разгорячённый водкой, один из курсантов, приятель моего отца, 

поспорил с остальными на ресторан, что в 12.00 ночи пойдет на кладбище и, забьёт гвоздь в этот крест. Ударили по рукам, нашли молоток и гвозди и, гурьбой, пошли к кладбищу. Время было около двенадцати ночи. Подойдя к кладбищу, вся толпа осталась ждать у ворот, а спорщик, взяв молоток и гвозди, направился к центру кладбища. Все были под шофе, однако, заметили, что парень очень волновался. Отец вспоминал, что он был беззаветно храбрый паренёк, любые намёки на страх душил в себе усилием воли, видать, в детстве был очень робким мальчиком, избавлявшимся сейчас от страха всеми возможными способами. Поэтому, отец и сказал ему и остальным, что видно, что парень не боится, что он всем доказал и, совсем лишнее, забивать гвоздь в крест. Но парень был упрям и всё же пошёл к кресту. Спустя десять минут все услыхали стук молотка, затем жуткий крик и наступила тишина. Все почувствовали себя не в своей тарелке, но парень не выходил, тогда, подталкивая друг друга, они пошли к кресту и увидали парня, лежащего у креста без признаков жизни. Они захотели его вынести на свет к воротам, попытались поднять его и не смогли, что-то его держало. У всех по коже побежали мурашки. Отец подошёл поближе и рукой проверил, что же его держит? Оказалось, что когда он забивал гвоздь, под него попала пола длинной кавалерийской шинели, которые носили в то время курсанты. Судя по всему, после того, как он забил в крест гвоздь и развернулся, чтобы уйти, вдруг, почувствовав, что его что–то держит. Поскольку, нервное напряжение у него было на пределе, его сердце и не выдержало. 

В итоге, отрезали они кусок прибитой к кресту шинели и принесли его в казарму. Прибыл врач, констатировал смерть от разрыва сердца. А всех участников этого спора таскали к начальнику школы, к уполномоченному особого отдела НКВД, потом дали всем по десять суток гауптвахты и закрыли дело. Но, самое интересное, в другом. Когда отец мне рассказал это, подошла мама и сказала ему: « А ты, тоже хорош, помнишь, как ходил ко мне на свидания, когда за мной ухаживал. Мы с тобой до часу или двух ночи гуляли, а потом, ты шёл домой в Вышеольчадаев, а это семнадцать километров,да через кладбище. Так он, чтобы быть в состоянии днём работать на сахарном заводе, ложился на кладбище спать. 

Головой,- на одной могилке, ногами,- на другой. Утром, в шесть проснётся и в восемь уже на работе». 

Неужели это правда, па! И ты совсем не боялся? – допытывался у отца Борис, а отец только смеялся в ответ. 

Не спорю, твой предок – храбрый человек, – ехидно, со своей лежанки, сонным голосом изрёк Валерка, – а ты смог бы, или у тебя, Бобчик, штанишки поржавеют? 

Бориса это задело за живое и он, спокойным голосом, хотя, внутри все кипело, ответил Валерке: « Значит, Валерик, заключаем с тобой спор, я перелезу вместе с тобой через забор на кладбище, выбираю могилку, на которой час просплю, а ты, если всё будет со мной в порядке, ведёшь меня, Кешку и Сашку Андреева в ресторан «Киев», и платишь за всё что мы там съедим и выпьем. Ровно через час, вы меня разбудите, и мы вместе, уйдём с кладбища. Ну что, согласен?» 

Согласен! – в запале крикнул Валерик. 

Ну, тогда пошли, – спокойно сказал Борис. И они всей гурьбой перешли дорогу и перелезли забор на кладбище. Могилы были под самым забором, но Борис прошёл вглубь кладбища метров пятьдесят и, выбрав чёрное гранитное надгробие на могилке, потрогал его рукой. Плита была тёплая, Борис улегся на ней и сказал ребятам, чтобы на заборе поставили какую нибудь метку, будет легче его найти. Сверим часы, Валерчик, – на этот раз Борис ехидненько заметил, – на моих, ровно, час ночи, значит в два, ты должен прийти и забрать меня. И ещё одно, ты будешь делать мою работу, пока меня не будет. Это честно, – сказал Валера, – и они ушли в парк. Как только они подошли к своим рабочим местам, их встретил дядя Петя и сказал, что электроэнергию отключили до шести утра, 

И они могут спокойно до шести утра поспать. А как, только, дадут электроэнергию, я Вам начну подавать автобусы, и сколько до восьми утра успеем сделать, столько и будет. Ребята с удовольствием залезли в автобус, и так как за Борисом идти было ещё очень рано, завалились спать. Наверное, все прекрасно помнят, как хорошо спится когда тебе семнадцать лет. Ты можешь спать в любой позе, на любом ложе и на земле тоже, и будет тебе мягко и хорошо. И вся бригада, спустя десять минут спала, сном праведников и ничего не мешало их сну. 

У Бориса дела обстояли, несколько, по другому. Нельзя сказать, что ему было страшно и, что он боялся, но некоторое нервное напряжение он все же испытывал. Он старался себя успокоить, думая, раз отец мог и он сможет, но нервы были напряжены. На кладбище было очень темно, свет уличных фонарей не доходил сюда. Луна светила плохо, её свет с трудом пробивался сквозь облака, которыми было затянуто небо и кроны деревьев, которые разрослись на кладбище. Постепенно глаза Бориса привыкли к темноте, и он начал различать контуры соседних могил и памятников, воздух был удивительно свеж и напоён ароматом цветущей где-то рядом липы. Тишина была густая и какая-то липкая. Борис уже собрался задремать, как справа сзади раздался еле уловимый шорох. Борис сел и повернул в ту сторону голову, и вдруг, по его коже побежали мурашки и он остолбенел. 

В том месте, где раздался шорох, он увидал, исходящее из нижней части памятника, слабое мерцание. Внутри у Бориса что–то ёкнуло, у него появилось непреодолимое желание пустить в ход свои длинные ноги, то есть дать, стрекача, но он встал и начал приближаться к тому месту, из которого исходило это слабое мерцание. Когда он подошёл к этой могилке, оказалось, что это, в майонезной баночке, плавает зажжённый фитилек в масле, то есть своеобразная лампадка. Борис вытер со лба обильный пот, вернулся к облюбованной им могилке, улёгся на гранитную плиту надгробья и стал смотреть в небо. Он видел, как по диску луны пробегают облака. Было тепло и тихо, и незаметно для себя, Борис крепко уснул. Спалось ему так сладко, что когда какая–то утренняя пичуга, начала выводить над ним свои трели, он даже разозлился, что она мешает ему спать, и собрался повернуться на другой бок, вдруг вспомнил, что он должен быть на работе. Он сел и посмотрел на часы, было половина шестого. Вот охламоны, – злился он на друзей по дороге в парк, – никого не возьму с собой в кабак, забыли меня разбудить, бездельники! 

В гараже было тихо, только работали механики на КТП, выпускали автобусы «Туристы»,которые, всегда, выезжали очень рано. Борис зашёл в зону ТО-1, конвейер стоял, никто не работал. Вдруг, он услышал дружный храп, доносившийся из стоящего на последнем посту автобуса. Борис вошёл в автобус и увидел сонное царство, вся его бригада дрыхла без задних ног. 

Подъём засранцы ! – рявкнул Борис, – сонные тетери, охламоны, бессовестные люди. Я не возьму Вас с собой в кабак, все буду жрать и пить сам, а Валерка будет рассчитываться только за меня, а вы будете на это с завистью смотреть, спуны недобитые! Парни приподнялись на сидениях и, растерянно, хлопали глазами. Наконец-то Кешка промямлил : «А сколько время, мы чо, все проспали?» 

Да, все проспали, – продолжал бушевать Борис, – возможность похода за Валеркин счёт в кабак, собственную совесть, тоже, проспали. А если бы меня покойники сожрали, как бы вы себя, охламоны, чувствовали? 

Первым, сообразил свою выгоду Валерка, и так же заблажил, помогая Борису радостным голоском: « Все, ура, плачу только за Бориса, ура, ура!!!» 

Ну и ладно, – сказал Сашка, – главное, что всё с тобой в порядке, а в ресторан, все равно, пойдем, вместе, и выпьем за здоровье храбрых людей. А все-таки, Бобчик, скажи честно, здорово перес…л? Ну признайся, мы никому не скажем! 

Да идите Вы к чёрту, охламоны! – радостно парировал Борис, – иди в следующую смену и сам все узнаешь. Мы тебя, тоже, до утра забудем. 

В этот момент на первый пост заехал автобус и вышедший из кабины автобуса перегонщик дядя Петя зычным голосом скомандовал: « Хватит трепаться, бездельники! 

Шустренько за работу, хоть что–то, до восьми сделать надо». И парни, беззлобно перешучиваясь и переругиваясь, пошли каждый на свой пост. За работу так за работу! 

К О Н Е Ц .