|
|
Институт наш был с военной кафедрой. Начиная с третьего курса у парней появлялся новый предмет – «Военное дело». Девушки в это время отдыхали. Иногородним студенткам такое расписание нравилось: они умудрялись сдавать лабораторные и курсовые в дни военки, и потом досрочно сдавали сессию. Казанские девочки не утруждали себя досрочными сдачами, потому что им не надо было ехать домой на каникулы. На все вопросы о предмете «Военное дело» ребята отвечали туманно и неопределенно, им нравилось эта таинственность, а мы не разочаровывали их в избранности. Но первые их занятия проходили на наших глазах, это были строевые учения за забором скверика при третьем задании. Все проходящие мимо студенты могли видеть долгие часы муштры под руководством грозных офицеров с военки. Муштра эта давала результаты: с третьего курса наши мальчики выпрямили спины, постригли свои волосы, и КАК они маршировали на первомайской и ноябрьской демонстрациях! Любо – дорого смотреть, один к одному, ровными шеренгами – загляденье! Но самый пик военки – это летние лагеря, после которых присваивались звания лейтенантов. Сразу скажу, что все ребята из нашей группы были распределены в армию, и многие стали впоследствии профессиональными военными. В летние военные лагеря студенты уезжали после четвертого курса и приезжали в конце августа перед учебой. Нам с подругой совершенно случайно удалось увидеть их приезд. Мы только что вернулись из стройотряда. Общежитие пустовало. Те, кто жил поближе, разъехались по домам. По этажам слонялись немногочисленные поступившие еще не студенты, но уже не абитуриенты, проживающие далеко от Казани. Приезд стройотрядовцев их шокировал. Шумные бородатые или наголо стриженые парни заполонили коридоры, потом так же с шумом слонялись с этажа на этаж, выискивая своих знакомых, и приглашая всех на чай с ромом. Знакомых было мало, поэтому невинными жертвами стали абитуриенты. Широкая душа целинников жаждала общения, и нужно было крепкое здоровье это выдержать. Наиболее сообразительные из абитуриентов догадались закрыться на ключ в комнате или сбежать на последние сеансы в кинтеатр. Тем, кому не удалось отвертеться, пришлось пить ром без закуски и слушать всю ночь целинные байки. Ром выпили, энтузиазм целинников угас. Напуганные новые обитатели общаги потихоньку стали выползать из забаррикадированных комнат. Девочки абитуриентки из соседней комнаты с ужасом рассказывали нам про свои ночные страхи, а мы их еле успокоили, сказав, что каисты и мухи зря не обидят, но гулять гуляют на всю катушку! Всеь день с Катей мы гуляли по главной улице Казани – Баумана. Зашли в ресторан, заказали азу по-татарски и с блаженством вкушали его. После того, как мы все лето проработали на кухне, особый шик состоял в том, чтобы тебя обслужили и накормили по высшему разряду. Надо ли говорить, что променад наш после ресторана совершался вальяжно – ленивой походкой, и поэтому мы сильно опешили, когда какой – то парень бесцеремонно стукнул нас обеих по плечу. - Привет, девчонки! - Валера, ты??? Что случилось? - С военки приехали только что. А вы наших в общаге еще не видели? - Нет, не встретились. - Ну, значит, увидите. - И что, все ТАК поправились? На наш взгляд, Валера привбавил в весе килограммов пятнадцать, не меньше. Валера сильно засмущался, - Неет, это я один такой. Все гуляли по ночам и худущие, а я женатый, мне нельзя…я отсыпался. До общежития мы добрались поздно. Решили поужинать и потом навестить своих одногруппников. В комнату постучалась соседка-абитуриентка. - Говорят, с военки ребята приехали. Они также будут шуметь, как целинники? Мы не знали, что ответить, но успокоили ее снова, сказав, что каисты – мирный народ и никого не обидят. Как в ответ на наши слова из коридора послышался дружный мужской хор спетых и спитых однокашников. Новоиспеченные лейтенанты, четко чеканя шаг, шли мимо и громко и красиво пели на мотив «Прощания славянки» Не плачь, не горюй! И понапрасну слез не лей А лучше крепче обними да поцелуй, Когда вернемся с лагерей… -Вот видишь, какие они мирные, песни поют, маршируют. Абитуриентка ушла и через мгновение прибежала обратно, -Там, там, там они всех хватают… Надо сказать, что общага наша состояла из двух крыльев, которые соединялсиь просторным холлом. В холле стоял заградотряд из четверокурсников и сортировал проходящих по полу. Девчонок пропускали, а парней строили рядами. А вот и наш! Одногрупнник Виталик! Худущий, загорелый. Увидев нас, еле ворочая языком, сказал, -Ой, девчонки, мы тут абитуру учим, проходите мимо. Щаз строевые занятия будут. Абитуре было не до смеха. Их выстроили в шеренги, заставили маршировать, потом выучить один куплет из «Прощания», потом петь, прибавляя громкость в голосе, потом громко отвечать: «Здравия желаю, товарищ лейтенант» Немногочисленные зрители женского пола валились на пол от хохота, но вскоре стали просить о снисхождении к молодым ребятам, не нюхавшим пороху. Лейтенанты неумолимо вели урок военного дела. Апофезом стал спуск по лестнице в жестяных тазах. Парни собрали все тазы в умывальных комнатах, посадили в них абитуру и велели им мигом скатиться на первый этаж для продолжения строевых занятий во дворе… Общага гудела всю ночь:-)
Дар как товар не дает оборота.
Выбора нет, вариантов немного:
Выйти в тираж, объявиться банкротом
Или выпрашивать ссуду у бога.
Не соизмерив потери, и даже
Мысля себя невредимым и целым,
Я выставляю талант на продажу –
Все с молотка по умеренным ценам.
Недополучена прибыль, в пассиве
Невоплощенных возможностей сальдо.
Дрогнет под штампом с печатью мессии
Разгоряченное тело асфальта.
Бабочкой в коконе вязкой вселенной
Дремлет моя неликвидная разность,
И проникает в меня внутривенно
Вечный нетленный покой, как зараза.
Алгебре малы гармонии меры:
В чем измеряется степень надежды,
Как извлекаются корни из веры?
Эти вопросы минут неизбежно.
Память покроется пылью архива,
Спишут затраты, поставят на полку.
В небе ночном, невозможно красива,
Светит луна непогашенным долгом.
Он жил, как жертва слабого романа.
Герой, слегка небритый и в плаще.
Но жил зато почти что без изъяна
И даже без изъяна вообще.
Он даже нахамить умел – и к месту.
Порой был глуп, порой – блистал умом.
С женою спал соседа по подъезду,
Ходил один в кино.
И ночью просыпался тоже кстати.
Был мрачен, беспокоен иногда.
Писал стихи в линованной тетради…
«Левей, левей… Сюда» -
Как бы о нем соседи говорили,
Когда в гробу из комнаты съезжал.
В каких-то сорок лет похоронили.
А он, признаться, и не возражал.
В кафе «Аквариум» аквариума нет,
Но рыба водится – в пергаменте и в кляре.
Здесь лампы тусклые, но ярок скорбный свет
В твоих глазах, в душе и в каждом капилляре.
Никчёмным кажется сияние светил,
Сквозь окна капая в напиток сокровенный –
Чай с бергамотом пью, который так любил
Твой сын единственный, твой мальчик убиенный.
Есть жизнь и жизнь, а между ними – суррогат,
Не пей его, не придавай ему значенья.
Я не пойму тебя, но слышу, как болят
Твои молитвы и твои стихотворенья.
А мы болтаем, чушь весёлую меля,
Не потому, что нам нельзя наговориться:
Ты так молчишь.Ты – неизвестная земля,
В которой горе, как сокровище, хранится.
Устал я от зимы. Корм не в коня.
Пейзаж души совпал, как видно, с зимним.
От февраля изжога у меня,
ну, а лекарство только в магазине.
Твоя любовь, как ландыши в снегу,
то расцветёт, то скроется в метели.
То мне, – ни глаз, ни рук твоих, ни губ,
то всё обвалом, – щукою Емеле.
И сам, – то смел (иль нагл? Ответ не скор),
то робок, дуя с молока на воду,
когда: то – тщусь суетам сует в корм,
то – спешки подгоняет в спину одурь.
Устал я от зимы. Не в том вопрос,
что разлюбил тебя, вопрос не в этом, -
но в эту зиму червь сомненья рос
и перерос он прозою поэта.
Дни жизни, что я в рифмы одевал,
франтихой наряжая прозу быта,
через лица любимого овал
я наблюдал с волненьем любопытным.
Я постигал непостижимый мир,
его любовь, его тоску и нежность,
я наслаждался новизною игр,
где приз так сладок… Только где же, где же
мои стихи? В шкафу твоём стихи
лежат, чтобы никто не прочитал их.
И где ж сама? Кто хладен, мутен, хитр,
заполнил небо глаз твоих усталых.
Я как бы есть, и, как бы меня нет,
я как бы жду, и как бы не дождался,
но лет моих, как пулемётных лент
в бою, запас шагреневый остался.
Ты там, где все… Ни мысли, ни дела,
не склеивают мир мой с миром этим.
Но, собственно-то, чего ради? Для
чего вопит плоть смертная в поэте?
Не суетись, все будут, что ушли,
живи, навстречу людям улыбайся.
Не затевай с несбывшимся войны,
не про тебя, мой милый, эта басня.
Прими, что есть, за то, что никогда
того, что сердце жжёт, уже не будет.
Снег быстро смоет вешняя вода,
да и она потом пойдёт на убыль.
Настали солнечные дни,
И ваза у окна,
Бледно-зелёная, звенит
И светится она.
В какое не гляжу окно:
Сверкают облака.
И думаю про них одно:
Плывут издалека.
Плывут они себе, плывут
Над крышами домов,
И люди весело идут,
И не хватает слов.
И не хватает слов сказать,
Не то, что написать,
Как могут облака сиять,
Как зеркало, сверкать.
Как ваза – тоненько звенеть,
Как туфелька – блестеть,
Как белый самолет – лететь,
Как птица – жить и петь.
"Бодрого духа проси,
что не знает страха пред смертью,
что почитает за дар природы
предел своей жизни...".
Децим Юний Ювенал
Все будет так, как небом велено.
И потому не страшно, хоть и больно.
Я умираю – как сухое дерево,
медлительно, устало и спокойно.
Но дух мой жив. Он жаждет – до того,
как белый свет, в сознании померкнет,
постигнуть то, что смертным не дано,
смысл бытия и – неизбежной смерти.
И потому – не уступает жизнь,
и медлит смерть, ступая неуверенно.
Я умираю – как сухое дерево.
Но, умирая, продолжаю жить.
«Зачем, – у синицы, синицы спрошу –
Я улицей людной куда-то хожу,
Зачем на кусты и деревья гляжу
И воздухом белым дышу?»
Синица, синица на ветке сидит
И молча и глупо глядит.
- Собака, собака, скажи мне, ответь:
Куда мне поехать, на что посмотреть,
Как сердце картиной чудесной согреть,
Увидеть и не умереть?
Собака, собака устало моргнёт
Печально и длинно зевнёт.
- Товарищ, товарищ, ты много пожил,
Ты сына построил, ты баню сложил.
Ответь мне, чего же я здесь упустил,
О чём я не так попросил?
- Товарищ, товарищ, пошли-ка домой.
Товарищ, товарищ ты мой.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...570... ...580... ...590... ...600... 607 608 609 610 611 612 613 614 615 616 617 ...620... ...630... ...640... ...650... ...660... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|