Как умеют любить в Одессе. 

Борис Сподынюк. 

Рассказ. 

«Не, шоб я так жила, а наш Витёк, таки, самый красивый!» – сказала Софья Исааковна, провожая глазами из окна второго этажа веранды, идущего через двор моего друга Виктора Ташковского, высокого, стройного и обалденно красивого потомка шляхтичей, чьи предки обосновались в Одессе, на Молдаванке лет сто назад. 

Витёк был страстным любителем женщин. Своё основное кредо он взял из старого одесского анекдота про чукчу, который стоя на льдине, чистит от кожуры апельсин. Несколько других представителей этой славной северной национальности смотрят на то, как он снимает кожуру, ощущают этот неповторимый цитрусовый запах. А когда он впился зубами в мякоть этого тропического фрукта, не разбирая его на дольки, и по его руке потёк апельсиновый сок, то один из зрителей не выдержал и спросил вкусно ли это. Чукча ответил, что это очень вкусно. 

« А как вкусно, как оленина или как струганина?» – посыпались вопросы из толпы зрителей. 

« Ну, почти так, как любить женщину, – ответил чукча с чавканьем и слизыванием сока с руки, – но любить женщину, все же, слаще» 

Вот и наш Витёк для себя определил, что нет в мире ничего слаще, чем любить женщину. А поскольку его постоянно тянуло на сладкое, то он, практически, постоянно находился в процессе удовлетворения своей тяги к сладкому. А есть он мог без перерывов и любил это блюдо, как секретарь парткома из старого одесского анекдота. Я Вам напомню этот анекдот.  

Директор крупного завода, однажды утром, придя на работу, только собрался заняться делами, как в кабинет вошла его секретарь и сказала, что к нему на приём просится какая-то странная женщина. Директор был по характеру человек воспитанный и старался женщинам во всём помогать. 

Просите, – сказал он. В кабинет вошла бледная, измождённая, еле передвигая ноги, молодая женщина. 

Директор встал, проводил её к креслу и усадил, вопросительно глядя на неё. 

Она села и представилась: « Я жена вашего секретаря парткома». 

Очень приятно, – заулыбался директор, – чем могу служить? 

– Он что у вас физически не занят? – спросила она с истеричными нотками в голосе 

– Н-н-у наш Пётр Михайлович работник идеологического направления. А в чём, собственно, дело? 

– Посмотрите на меня! Вы видите, до какого состояния он меня довёл. У меня нет ни минуты отдыха ни днём, ни ночью. Утром давай, в обед давай, всю ночь давай и давай. Помогите мне!!! 

– Вы меня поставили в трудное положение. Ваш супруг темпераментный мужчина и я не могу вмешиваться в его личную жизнь, но всё-таки одну спокойную ночь я попробую вам обеспечить. Идите домой и отдыхайте. 

Только она вышла из кабинета как он, нажав кнопку селектора, пригласил к себе секретаря парткома. 

– Петр Михайлович, там к кочегарке прибыл вагон кирпича, – без предисловий обратился директор к секретарю парткома, – его необходимо разгрузить и перенести к первому цеху, метров триста от кочегарки. Займитесь этим вопросом. 

-Хорошо товарищ директор, я сейчас по три человека сниму в каждом цеху…. 

– Нет, нет! Никого из рабочих трогать не нужно. Вы лично решите эту задачу. Этого требует настоящий момент и партия. 

Секретарь парткома молча вышел из кабинета директории и подойдя к вагону с кирпичом начал его перетаскивать из вагона к цеху. 

Короче, домой он пришёл под утро, грязный, еле живой от усталости подошёл к своей двери и позвонил. Дверь открыла его жена и увидав его в таком состоянии всплеснула руками и затараторила: «Петенька, где же ты так навкалывался, я тебе, сейчас, свеженького борща, вареничков…» 

– Какой борщ, какие вареники, – еле ворочая языком произнёс её муж, – марш в постель займёмся любовью, а потом спать, спать, спать! 

Наш Витёк как герой этого анекдота был готов заниматься любовью всегда, вне зависимости от имеющихся возможностей. 

В один прекрасный день мы сидели на лавочке у Кирхи, это как раз там, где улица имени Великого Российского императора Петра первого пересекается с улицей Нежинской, мимо нас прошла, походкой королевы, высокая, стройная молодая женщина. У неё были волосы цвета созревшей пшеницы, они блестели, как золото под лучами солнца и были уложены в замысловатую прическу с небрежно свисающими у висков двумя локонами страсти. Фигура у неё была изумительная, начиная с лебединой шеи, на которой она, гордо, несла свою голову с красивейшим лицом, переходящую в покатые плечи и высокую грудь четвёртого размера. 

Осиная талия подчёркивала солидную нижнюю часть тела, которая уверенно себя чувствовала на её стройных ножках, обутых в бежевые босоножки, сексуально переплетающих кожаными ленточками её маленькие ступни, с покрашенными ярко-красным лаком ноготочками на пальчиках.  

А как она шла? Если бы вы видели, как она шла? Каблучки её босоножек отбивали только известный её телу ритм, эта была не походка, а танец. Нет, даже, не танец – это был гимн её тела, гимн её молодости, гимн тем скрытым страстям, бушевавшим в её теле, которые мгновенно почувствовал Витёк. 

Он вскочил с лавочки не договорив слово и не доев, свежую сайку, устремился за ней. Я услыхал удаляющееся его бормотание: «Феноменально, размер четвёртый и стоит, а походка, а тело……» 

Встретил я Виктора спустя неделю, выглядел он как именинник. Внутри у него пылал какой-то огонь, на лице не пропадало выражение счастья и довольства. Было видно, что он хочет, чтобы я его спросил о ней. 

Я сделал безразличное лицо и как бы нехотя спросил: «Ну, что удалось закадрить?» 

Удалось!? Легко сказать, удалось. Я бегал вокруг неё как Ицыкова сучка, пел как кот Боюн. Я трепался ей о космосе, видах на урожай в Одесской области, читал ей стихи. 

Она была холодна как лёд, и когда я, уже, собирался сдаваться на милость победителя, она поплыла. И знаешь на чём её проняло? – Витёк сделал загадочное лицо. 

Н-ну не имею не малейшего понятия, – промычал я. 

На Лермонтове. Да,да! На стихе Михаила Лермонтова «И скучно и грустно и некому руку подать….» 

Ну, а что дальше ? – спросил я, уже, заинтересованно, – кто она и сколько ей лет? 

Давай сядем где-нибудь, – предложил Витёк, – ты никуда не торопишься? 

Пошли на бульвар, до него квартал, там и присядем, – ответил я, всё более заинтересовываясь. Дошли довольно быстро, Витёк не шёл, а буквально бежал. Выбрали скамеечку в самом безлюдном конце бульвара, невдалеке от дворца Воронцова. 

Только сели Витёк тут же продолжил: «Зовут её Илона, ей двадцать семь лет. Живёт она с мужем на Нежинской между Тираспольской и Преображенской. Муж старше её на пятнадцать лет, представляешь? Он польский еврей. Зовут его Исаак Сигизмундович. Он на Садовой держит будку по ремонту обуви. В общем, из её рассказов я выяснил, что живут они патриархально. А она полячка и в ней столько огня, что, по-видимому, у её мужа не хватает жидкости в брандспойте, чтобы его погасить. Короче, она согласилась на свидание со мной у себя дома. Завтра, как только муж уйдёт, она меня ждёт. Я, тихонечко, проскользну к ней и, никто меня не заметит. Она сказала, что это безопасно, так как он никогда не закрывает свою будку раньше шести вечера. Ни в какие другие места, как–то квартира товарища, гостиница, пляж, кусты и т.п. затащить её мне не удалось». 

Я пожелал Витьку удачи, и мы расстались. Жил я на первой станции Большого Фонтана и, пользуясь тем, что погода была на удивление хороша, решил пройтись до дома пешком. Шел я и потихоньку обдумывал рассказ Виктора. Что-то меня в нём насторожило, а, что это было, понял, только, когда пришел домой. А насторожило меня одна его фраза о том, что он тихонечко к ней проскользнёт и его никто не заметит. И я тут же вспомнил анекдот об Одесском дворе, в котором одна соседка спрашивает другую: «Галя, а у вас, что был пожар? 

А с чего это вы взяли? – отвечает Галя. 

Так от вас утром пожарник выходил, – гнула своё соседка. 

От вас вчера полковник вышел, и тоже утром, но у меня даже мысли не было, что война началась, – разъяснила свою позицию Галя. 

Я хотел предупредить Витька об этой опасности, но телефона у него дома не было, а когда я звонил ему на работу, то застать его не мог. Я попытался связаться с ним через секретаря его шефа, но та непререкаемо, каждый раз, заявляла, что Виктор Брониславович на объекте. Если бы она знала, как она была права. Витёк каждый день был на «объекте», причём «объект» был настолько страстный, что в пылу страсти при достижении высшей её точки «объект» так кричал, с таким торжеством в голосе, что удовольствие получали не только любовники, но и все соседи во дворе. Они зауважали Витька, признав в нём настоящего мужчину. 

А у Витька с Илоной роман развивался с бешеной скоростью, Илона души в Витьке не чаяла. Как только утром Исаак Сигизмундович поворачивал за угол Тираспольской, Витёк заходил во двор. «Случайно» встретившие его соседи с улыбкой, доброжелательно здоровались с ним, как со своим. Они собирались на втором этаже веранды в противоположном углу от окон квартиры, в которой Илона принимала Витька. 

Там они обменивались комментариями и высказывали своё суждения об Илоне и Викторе, как только Илона начинала кричать. 

Обычно, в старых Одесских двориках, удобства для жителей находились в углу двора, но жильцы этого двора были, в целом, культурным народом. Они потеснились, перепланировали помещения и выделили двухэтажный блок, в котором установили унитаз и построили душевую кабинку. Так, что в этом доме и на первом и на втором этаже было по туалетной комнате с выходом на веранду. 

Однажды, когда Витёк только начал трудиться по доведению Илоны и себя до высшей степени блаженства, в дверь раздался вежливый, но настойчивый стук. Чертыхнувшись мысленно, Витёк поцеловал Илону, натянул трусы и пошёл открывать дверь. На веранде напротив дверей стоял один из соседей. 

– Я дико извиняюсь, – сказал он прижимая руку к сердцу, – но вам с Илоночкой грозят большие неприятности. Во двор вошёл муж Илоночки и подходит к лестнице на веранду. Я таки, очень, извиняюсь, но вам молодой человек нужно очень поторопиться, шоб я так жил, и выходить через окно. 

Он повернулся и спокойно пошёл в противоположный конец веранды. Витёк, как был в трусах, пробежал мимо Илоны, которая начала вылезать из постели и, поцеловав её, вылез из окна. Его босая нога нащупала выступ на стене, который опоясывал дом. Распластавшись и прижавшись к стене, по этому выступу, он дошёл до окна туалетной комнаты, которое к счастью Витька было открыто. Он запрыгнул в туалетную комнату и, приоткрыв двери, ждал когда Исаак Сигизмундович войдёт в квартиру. Как только он вошёл, Витёк бросился к лестнице и вихрем скатился на первый этаж веранды. Но был остановлен доброжелательным женским голосом: «Молодой человек, как же ви сможете уйти, совсем, в неглижах? 

Ви же, такой мужчина! Наша Илоночка семь лет замужем и она никогда так не кричала, как она кричит с вами. Ви же, гроссмейстер любви. Боже, как ви любите нашу Илоночку, дай вам бог здоровья. Постойте минуточку, я вам что-нибудь подберу. У меня кое что осталось от покойного мужа. Меня, кстати, зовут Софья Исааковна. Пройдёмте до меня, не стесняйтесь». 

Она открыла дверь своей квартиры, и Витёк вошёл внутрь. Там стоял пацанёнок лет десяти. 

Это мой внучёк, зовут его Марик, – представила Софья Исааковна пацана, который, с любопытством, рассматривал Виктора. 

Софья Исааковна подошла к шкафу и начала перебирать какие-то вещи. Наконец-то она нашла спортивные трико с вытянутыми коленками и протянула его Виктору. 

По-моему это должно подойти, – с сомнением в голосе сказала она, – но всё равно лучше, чем без штанов. Витек уже собрался натянуть на себя это трико, как Марик показал бабушке что-то за окном. А за окном валялись брюки Витька и его туфли. Видимо Илона выбрала момент и выбросила вещи Виктора в окно. 

Марик, деточка, а ну сбегай на ту сторону дома и принеси дяде его вещи, – скомандовала Софья Исааковна. Пацан кинулся исполнять приказ. 

Ви себе, даже, не представляете, как ми за вас волновались, – продолжала Софья Исааковна, – ми, каждый раз как ви приходили к нашей Илоночке, выставляли часовых, чтобы предупредили, как сегодня. В это время в квартиру вошёл Марик и принёс Витины брюки и туфли, не хватало рубашки, носков и майки. 

Марик, сбегай к тёте Зине, соседке тёти Илоны и попроси её прийти ко мне, – продолжала распоряжаться бабушка и обращаясь к Виктору разъяснила свои действия, – нужно узнать все ли хорошо у Илонки. Будем надеяться, что Исаак ничего не заметил. 

Тут в дверь постучали, и вошла соседка Илоны, Зина. Увидав Виктора, она аж засветилась от радости и тут же предложила ему рубашку, которая по её словам подойдет Вите и будет как влитая. Поинтересовалась, не голоден ли он и предложила его накормить. 

При этом она так смотрела на Витька, что ничего говорить было и не нужно. Софья Исааковна заметила этот нездоровый интерес Зины к Витьку и погнала ту за рубашкой. Пока соседка ходила за рубашкой, она скормила Виктору три пирожка с луком и яйцом. 

Вскоре Зина вернулась с рубашкой, которая, действительно, сидела на Викторе как влитая, и его, экипированного таким образом, накормленного пирожками, под охраной двух женщин и одного пацана провели до ворот двора и смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом на улицу Преображенскую. Потом Софья Исааковна обняла Зину и тихонько, чтобы не слышал Марик, сказала: «Ох, и счастливая наша Илонка, всё-таки нашла себе настоящего мужика и узнала шо это такое, – ЛЮБОВЬ. 

Шоб я так жила!» 

Конец. 

Борис Сподынюк 

Одесский Казанова. 

Рассказ. 

Впервые я познакомился с ним, когда мы жили в Котовске, провинциальном городишке Одесской области. Мой отец командовал там гарнизоном. А моя старшая сестра, год назад поступившая в Одесский медицинский институт, привезла его, во время летних каникул, знакомиться с родителями, как со своим женихом и будущим мужем. Мне, в то время, было одиннадцать лет и, я перешёл в пятый класс общеобразовательной школы. Родители готовились к его визиту основательно. Со мной была проведена назидательная беседа о моём поведении во время визита. Отец строжайшим образом предупредил, чтобы я не болтал лишнего, не мешал сестре оставаться с ним наедине, не рассказывал о своих пацанских подвигах. Короче, я должен был, как можно меньше попадаться им на глаза. Но меня вся эта суета раззадорила и у меня, аж, зудело, так мне было интересно. 

И вот, наконец-то, они прибыли. Отец поехал встречать их на вокзал на своей служебной машине, это была «Победа» светло-серого цвета. Я ошивался около дома и ни на одно предложение своих друзей куда-то уйти не откликнулся. Я, даже, отказался ехать на велосипедах в ближайшую деревню Любомирку купаться в имеющемся там бассейне, который к июлю зарастал ряской и имел из-за большого количества утонувших в нём плохую репутацию у мальчишек. Но с каким уважением смотрели местные девчонки, когда ты небрежно, как о чём-то обыкновенном, сообщал им, что сегодня купался в Любомирском бассейне. 

Но я от всего отказался и ожидал их, слоняясь у самого дома. И когда папина «Победа» подъехала к дому и из неё вышли отец, сестра и незнакомый высокий парень с черными усиками, прямыми, чёрными, как воронье крыло волосами зачёсанными назад, карими глазами под густыми чёрными бровями и с высоким лбом. У него были широкие плечи, длинные ноги. Руки у него были сильные. Его рубашка с короткими рукавами открывала мощные бицепсы, которые плавно перекатывались под его смуглой, гладкой кожей. Он вскинул на плечо большую сумку, взял в руки Томкин чемоданчик. Сестра взяла меня за руку и, мы вошли в дом. Дома состоялось представление его нам. Его звали Альфред. Меня очень удивило его имя, особенно когда он сказал что его можно называть просто Фред. Он мне нравился всё больше, что-то в нём было не такое, как у парней которые ходили к сестре когда она училась в десятом классе. И, только потом, я понял в чём дело. Оказалось, что его покойная мама была узбечка. И стало ясно, откуда у него смуглая кожа и этот блеск в глазах. Восточный темперамент сочился из каждой его клетки, проявлял себя в каждом движении его тела. Его движения были плавны и целеустремлённы и я, сопливый пацан, с удивлением замечал какими глазами на него смотрит сестра, и, даже, у мамы, при взгляде на него, появлялся этот непонятный блеск в глазах. Но значение всего этого я понял спустя лет семь. А сейчас Альфред, с удовольствием, мне рассказывал о том, чем он увлекается, приобщил меня к радиолюбительству. А я его к велосипеду, и когда сестра была занята с мамой какими-то делами, мы с ним объехали на велосипедах все классные места в Котовске и его окрестностях. Мы с ним подружились, и эта дружба продолжалась и продолжается до сих пор. Даже, после того как Альфред разошёлся с моей сестрой, мы с ним сохранили хорошие дружеские отношения. Он, всегда, был нацелен на помощь и, всегда, считал меня, а потом и мою семью своими родственниками. 

Осенью Альфред и моя сестра зарегистрировали свой брак, сыграли скромную студенческую свадьбу и сняли комнату без отопления на даче в районе тринадцатой станции Большого фонтана. Альфред учился, так же, в медицинском институте Отец посетил их в декабре и когда увидал, что вода в кружечке в комнате замёрзла, он понял, что нужно принимать экстренные меры. Он связался с двумя, тремя своими фронтовыми друзьями, работавшими в Министерстве обороны, и к февралю месяцу мы переехали в Одессу. Отец получил должность начальника штаба воздушной армии и звание генерал-майора и, что более всего было удачно, так это квартиру. Правда, по сравнению с квартирой в Котовске, эта была гораздо меньше, но в ней поместились все. Мама, папа, Альфред, сестра и я. Жили в тесноте, но не в обиде. Сестра была, уже, беременна и в ноябре появился мой племянник. Был он слабеньким и болезненным младенцем, и сестра всё время отдавала ему. Соответственно, Альфред был обделён вниманием. И, что естественно, при наличии восточного темперамента и трущихся рядом молодых студенток – медичек, всё умеющих и всё знающих, плюс ночные дежурства в больницах на практике, где молоденькие медицинские сестрички сами бросались на красавца мужчину. Приплюсуйте сюда отсутствие внимания жены, которая, тоже, и училась, и ходила на ночные дежурства, сдавала экзамены, занималась ребёнком – всё это и привело к тому, что Альфред начал пробовать, одну за другой, окружавший его женский медицинский персонал. А, поскольку, был он человеком добросовестным и все, за что брался делал основательно, то вскоре во всём Облздраве, среди женской части его работниц, о нём начали ходить легенды. И некоторые, особо эксцентричные особы, желали лично убедиться в правдивости ходящих легенд и предпринимали нешуточные меры, чтобы заполучить Альфреда в свою постель, хотя бы на один раз. 

Альфред убедился в правильности мнения, что чем чаще занимаешься какой-то деятельностью, тем лучше у тебя это получается. И если женщина, добивающаяся его, ему нравилась, то он никогда ей не отказывал. И каждый последующий раз у него получался классом выше, чем предыдущий. 

Поскольку Одесса, все же, не такой крупный город как Москва, Токио или Париж и истина, что шила в мешке не утаишь, актуальна, а доброжелателей в нашей жизни предостаточно, наступил момент, когда сестре рассказали о подвигах её мужа на стороне. 

Она долго не верила этому, Альфред достиг высшей квалификации, он стал Гуру в этом вопросе, поэтому врал сестрёнке лихо и правдоподобно. Но один случай свидетелем, которого стали отец с мамой открыли сестре её глаза. 

У отца была родная сестра Анна. Она жила в Краснодаре и имела дочь Ларису, которая была на два года моложе моей сестры. Она училась в институте народного хозяйства заочно, но на сессию обязана была приезжать в Одессу и сдавать экзамены, глядя в глаза преподавателям. Тётя Аня попросила разрешения у отца, чтобы Лора пожила у нас на время сдачи экзаменов. Отец дал добро, и Лариска приехала к нам. Меня переселили на диван в прихожей, Лоре предоставили моё место. И мы зажили большой семьёй, нас было семеро. Мама с утра до вечера занималась уборкой, готовкой еды на весь кагал. В какой-то день Тамара ушла на дежурство, я до вечера с друзьями на море, папа с мамой поехали на Одесскую толкучку. Им, что-то нужно было купить. Дома остались только Альфред и Лариска. Но перед посадкой в автобус мама себя почувствовала плохо и отец отменил поездку. Они вернулись домой раньше, чем их ожидали. Когда они открыли дверь, то увидали голую Лариску с задранными ногами рыдающую от восторга под Альфредом. 

Отец был человек крутой и без комплексов, поэтому и Альфред и Лариска вылетели из квартиры слегка одетые (оба в одном презервативе) и на пару метров впереди своего визга. 

Когда сестра вернулась с дежурства, отец закрылся с ней, и они долго о чём-то говорили. Затем отец написал своей сестре Ане, она, приехав через пару дней и отыскав Лариску, отхлестала её по щекам до синюшного цвета последних. 

Сестра подала на развод, и они с Альфредом разошлись Сестра ни видеть, ни говорить с Альфредом не хотела. У неё, так же, как у отца характер был крутой. Я же продолжал встречаться с Альфредом. Мы с ним до всех этих событий начали собирать акваланг, сделали самодельные маски и ласты и начали нырять под воду. Все самодельное было неказисто, но работало отлично. Единственная трудность была в забивании баллонов воздухом. Нужно было найти компрессор, который бы развивал давление в сто пятьдесят атмосфер. Альфред нашёл такой на Одесском судоремонтном заводе. Опустившись с аквалангом всего на метров шесть и увидав, впервые в жизни, подводный мир, я просто обалдел от этой красоты. Мы с Альфредом встречались раз в неделю и делили акваланг на двоих. Один баллон мне, один ему. Мне было семнадцать лет я заканчивал техникум и, уже, встречался с девицами. Ну и как-то пожаловался Альфреду, что одна девица, после первой встречи со мной, не хочет больше со мной встречаться. 

И тут же, на пляже, греясь на солнышке после погружения, я получил первый мастер класс. Альфред провёл со мной теоретические занятия, в которых рассказал мне о некоторых особенностях женского организма, об эрогенных зонах, о технике секса и как довести женщину до мощного оргазма, оставаясь самому боеспособным. Он говорил, что если ты в постели с женщиной, её нужно любить в этот момент и говорить ей ласковые слова искренне. Женщины очень чутко чувствуют фальшь, так как сами любят ушами. Много полезного рассказал мне Альфред. Затем мы перешли с ним к практическим занятиям.  

Там же, на пляже закадрили двух девушек в возрасте не старше двадцати пяти лет. Пригласили их на дачу, которую снимал Альфред в ожидании кооперативной квартиры, которую он купил. Купили хорошего вина, свежих овощей, фруктов и устроили массовое выступление. Я, как юнга очень старался и применил буквально всё, что Альфред преподал мне в своём мастер классе. Эффект был просто потрясающий. Моя визави, получив по полной программе мастер класса три оргазма подряд, рыдала от восторга. Прижав меня к себе и слизывая слёзы с губ, она призналась, что за четыре года замужества она первый раз испытала такое наслаждение. А я, памятуя наставления Альфреда, продолжал ласкать её, говорить ей разные ласковые словечки. Она же, слушая весь этот любовный набор, заводилась сама и заводила меня и мы, снова, ринулись друг в друга, ничего и никого не стесняясь, раскрепостившись до предела, достигли вершины наслаждения. Глаза её раскрылись широко, зрачки закатились под веки. Её тело сотрясал озноб. Но я продолжал поглаживать её грудь, целовал её шею соски на грудях ложбинку между ними. Мои ладони гладили её тело, бёдра, спину и её возбуждение потихоньку ослабевало и она, со счастливой улыбкой, задремала, цепко держа меня своими ручками. Как только она заснула покрепче, я тихонько освободился и натянув халат вышел на перекур. Минут через пять из дома в сад вышел Альфред вместе со своей дамой, которая смотрела на него как на бога. 

Ну, как практическое занятие, – спросил его я. 

У тебя, на крепкую троечку, – ответил Альфред с улыбкой, – я всё слыхал и, потом, мы с тобой поработаем над ошибками. Но потенциал у тебя богатый и ты младше меня на семь лет. Поэтому по достижению моего возраста, ты будешь классом выше. Я в тебя верю. 

Благодарю тебя за науку, Гуру, – искренне произнёс я. 

Не стоит благодарности. Это был мой долг. Ведь мы же родственники, – доброжелательно ответил Фред. 

До сентября Альфред провел со мной ещё три практических занятия, разобрав ошибки после каждого. Затем, у меня начались занятия в техникуме, я начал писать дипломную работу и мы, практически, не встречались. 

После защиты дипломной работы я и ещё несколько моих друзей поехали в Ленинград посмотреть достопримечательности, погулять по Эрмитажу. Там познакомились с девушками из Иркутска и я, в очередной раз убедился, как правильно меня настроил в отношениях с женщинами наш Одесский Казанова – Альфред. 

Прошло, ещё, несколько лет и Альфред женился, у него сейчас трое детей. Первый мой племянник, вторая у него – дочь и третий – опять сын. Он кандидат медицинских наук, специализируется в той области медицины, которая ближе к мужику. Большое количество Одесских мужчин благодарно ему за то, что могут заходить к жене с гордо поднятой головой. Он сделал много операций и спас много жизней. Но больше всех его обожают женщины. Когда в компании заходит разговор об Альфреде у всех женщин, знавших его, в глазах появляется мечтательное выражение, они вздыхают и начинают восторгаться ним. 

Ах, какой доктор! Боже! Какой специалист! Какой он умный и весёлый человек! 

И так далее и тому подобное. 

Мы с ним в последнее время встречаемся очень редко, исключительно по делу. 

Я достиг возраста, в котором наш земляк Миша Жванецкий советует уходить из большого секса и начинать тренировать молодёжь, и в большинстве случаев он прав. Но не тогда, когда речь идет об Альфреде. 

Недавно встретился со своей приятельницей, бывшей сотрудницей, которая на двадцать пять лет моложе меня, следовательно, Альфред старше её на тридцать два года. Мы разговорились, и она спросила, знаю ли я Альфреда. Я сказал, что он бывший муж моей сестры и бывший родственник. Мы с ним в дружеских отношениях. 

Ах! Какой он прекрасный мужчина!!! – произнесла моя приятельница и, в её глазах появился то выражение, которое было у всех женщин бывших с Альфредом. И я понял, Альфред всё тот же, что и был. Остаётся только сказать: «Да здравствует Альфред! Да здравствует Одесский Казанова!» 

Конец.