Как умеют любить в Одессе. 

Борис Сподынюк. 

Рассказ. 

«Не, шоб я так жила, а наш Витёк, таки, самый красивый!» – сказала Софья Исааковна, провожая глазами из окна второго этажа веранды, идущего через двор моего друга Виктора Ташковского, высокого, стройного и обалденно красивого потомка шляхтичей, чьи предки обосновались в Одессе, на Молдаванке лет сто назад. 

Витёк был страстным любителем женщин. Своё основное кредо он взял из старого одесского анекдота про чукчу, который стоя на льдине, чистит от кожуры апельсин. Несколько других представителей этой славной северной национальности смотрят на то, как он снимает кожуру, ощущают этот неповторимый цитрусовый запах. А когда он впился зубами в мякоть этого тропического фрукта, не разбирая его на дольки, и по его руке потёк апельсиновый сок, то один из зрителей не выдержал и спросил вкусно ли это. Чукча ответил, что это очень вкусно. 

« А как вкусно, как оленина или как струганина?» – посыпались вопросы из толпы зрителей. 

« Ну, почти так, как любить женщину, – ответил чукча с чавканьем и слизыванием сока с руки, – но любить женщину, все же, слаще» 

Вот и наш Витёк для себя определил, что нет в мире ничего слаще, чем любить женщину. А поскольку его постоянно тянуло на сладкое, то он, практически, постоянно находился в процессе удовлетворения своей тяги к сладкому. А есть он мог без перерывов и любил это блюдо, как секретарь парткома из старого одесского анекдота. Я Вам напомню этот анекдот.  

Директор крупного завода, однажды утром, придя на работу, только собрался заняться делами, как в кабинет вошла его секретарь и сказала, что к нему на приём просится какая-то странная женщина. Директор был по характеру человек воспитанный и старался женщинам во всём помогать. 

Просите, – сказал он. В кабинет вошла бледная, измождённая, еле передвигая ноги, молодая женщина. 

Директор встал, проводил её к креслу и усадил, вопросительно глядя на неё. 

Она села и представилась: « Я жена вашего секретаря парткома». 

Очень приятно, – заулыбался директор, – чем могу служить? 

– Он что у вас физически не занят? – спросила она с истеричными нотками в голосе 

– Н-н-у наш Пётр Михайлович работник идеологического направления. А в чём, собственно, дело? 

– Посмотрите на меня! Вы видите, до какого состояния он меня довёл. У меня нет ни минуты отдыха ни днём, ни ночью. Утром давай, в обед давай, всю ночь давай и давай. Помогите мне!!! 

– Вы меня поставили в трудное положение. Ваш супруг темпераментный мужчина и я не могу вмешиваться в его личную жизнь, но всё-таки одну спокойную ночь я попробую вам обеспечить. Идите домой и отдыхайте. 

Только она вышла из кабинета как он, нажав кнопку селектора, пригласил к себе секретаря парткома. 

– Петр Михайлович, там к кочегарке прибыл вагон кирпича, – без предисловий обратился директор к секретарю парткома, – его необходимо разгрузить и перенести к первому цеху, метров триста от кочегарки. Займитесь этим вопросом. 

-Хорошо товарищ директор, я сейчас по три человека сниму в каждом цеху…. 

– Нет, нет! Никого из рабочих трогать не нужно. Вы лично решите эту задачу. Этого требует настоящий момент и партия. 

Секретарь парткома молча вышел из кабинета директории и подойдя к вагону с кирпичом начал его перетаскивать из вагона к цеху. 

Короче, домой он пришёл под утро, грязный, еле живой от усталости подошёл к своей двери и позвонил. Дверь открыла его жена и увидав его в таком состоянии всплеснула руками и затараторила: «Петенька, где же ты так навкалывался, я тебе, сейчас, свеженького борща, вареничков…» 

– Какой борщ, какие вареники, – еле ворочая языком произнёс её муж, – марш в постель займёмся любовью, а потом спать, спать, спать! 

Наш Витёк как герой этого анекдота был готов заниматься любовью всегда, вне зависимости от имеющихся возможностей. 

В один прекрасный день мы сидели на лавочке у Кирхи, это как раз там, где улица имени Великого Российского императора Петра первого пересекается с улицей Нежинской, мимо нас прошла, походкой королевы, высокая, стройная молодая женщина. У неё были волосы цвета созревшей пшеницы, они блестели, как золото под лучами солнца и были уложены в замысловатую прическу с небрежно свисающими у висков двумя локонами страсти. Фигура у неё была изумительная, начиная с лебединой шеи, на которой она, гордо, несла свою голову с красивейшим лицом, переходящую в покатые плечи и высокую грудь четвёртого размера. 

Осиная талия подчёркивала солидную нижнюю часть тела, которая уверенно себя чувствовала на её стройных ножках, обутых в бежевые босоножки, сексуально переплетающих кожаными ленточками её маленькие ступни, с покрашенными ярко-красным лаком ноготочками на пальчиках.  

А как она шла? Если бы вы видели, как она шла? Каблучки её босоножек отбивали только известный её телу ритм, эта была не походка, а танец. Нет, даже, не танец – это был гимн её тела, гимн её молодости, гимн тем скрытым страстям, бушевавшим в её теле, которые мгновенно почувствовал Витёк. 

Он вскочил с лавочки не договорив слово и не доев, свежую сайку, устремился за ней. Я услыхал удаляющееся его бормотание: «Феноменально, размер четвёртый и стоит, а походка, а тело……» 

Встретил я Виктора спустя неделю, выглядел он как именинник. Внутри у него пылал какой-то огонь, на лице не пропадало выражение счастья и довольства. Было видно, что он хочет, чтобы я его спросил о ней. 

Я сделал безразличное лицо и как бы нехотя спросил: «Ну, что удалось закадрить?» 

Удалось!? Легко сказать, удалось. Я бегал вокруг неё как Ицыкова сучка, пел как кот Боюн. Я трепался ей о космосе, видах на урожай в Одесской области, читал ей стихи. 

Она была холодна как лёд, и когда я, уже, собирался сдаваться на милость победителя, она поплыла. И знаешь на чём её проняло? – Витёк сделал загадочное лицо. 

Н-ну не имею не малейшего понятия, – промычал я. 

На Лермонтове. Да,да! На стихе Михаила Лермонтова «И скучно и грустно и некому руку подать….» 

Ну, а что дальше ? – спросил я, уже, заинтересованно, – кто она и сколько ей лет? 

Давай сядем где-нибудь, – предложил Витёк, – ты никуда не торопишься? 

Пошли на бульвар, до него квартал, там и присядем, – ответил я, всё более заинтересовываясь. Дошли довольно быстро, Витёк не шёл, а буквально бежал. Выбрали скамеечку в самом безлюдном конце бульвара, невдалеке от дворца Воронцова. 

Только сели Витёк тут же продолжил: «Зовут её Илона, ей двадцать семь лет. Живёт она с мужем на Нежинской между Тираспольской и Преображенской. Муж старше её на пятнадцать лет, представляешь? Он польский еврей. Зовут его Исаак Сигизмундович. Он на Садовой держит будку по ремонту обуви. В общем, из её рассказов я выяснил, что живут они патриархально. А она полячка и в ней столько огня, что, по-видимому, у её мужа не хватает жидкости в брандспойте, чтобы его погасить. Короче, она согласилась на свидание со мной у себя дома. Завтра, как только муж уйдёт, она меня ждёт. Я, тихонечко, проскользну к ней и, никто меня не заметит. Она сказала, что это безопасно, так как он никогда не закрывает свою будку раньше шести вечера. Ни в какие другие места, как–то квартира товарища, гостиница, пляж, кусты и т.п. затащить её мне не удалось». 

Я пожелал Витьку удачи, и мы расстались. Жил я на первой станции Большого Фонтана и, пользуясь тем, что погода была на удивление хороша, решил пройтись до дома пешком. Шел я и потихоньку обдумывал рассказ Виктора. Что-то меня в нём насторожило, а, что это было, понял, только, когда пришел домой. А насторожило меня одна его фраза о том, что он тихонечко к ней проскользнёт и его никто не заметит. И я тут же вспомнил анекдот об Одесском дворе, в котором одна соседка спрашивает другую: «Галя, а у вас, что был пожар? 

А с чего это вы взяли? – отвечает Галя. 

Так от вас утром пожарник выходил, – гнула своё соседка. 

От вас вчера полковник вышел, и тоже утром, но у меня даже мысли не было, что война началась, – разъяснила свою позицию Галя. 

Я хотел предупредить Витька об этой опасности, но телефона у него дома не было, а когда я звонил ему на работу, то застать его не мог. Я попытался связаться с ним через секретаря его шефа, но та непререкаемо, каждый раз, заявляла, что Виктор Брониславович на объекте. Если бы она знала, как она была права. Витёк каждый день был на «объекте», причём «объект» был настолько страстный, что в пылу страсти при достижении высшей её точки «объект» так кричал, с таким торжеством в голосе, что удовольствие получали не только любовники, но и все соседи во дворе. Они зауважали Витька, признав в нём настоящего мужчину. 

А у Витька с Илоной роман развивался с бешеной скоростью, Илона души в Витьке не чаяла. Как только утром Исаак Сигизмундович поворачивал за угол Тираспольской, Витёк заходил во двор. «Случайно» встретившие его соседи с улыбкой, доброжелательно здоровались с ним, как со своим. Они собирались на втором этаже веранды в противоположном углу от окон квартиры, в которой Илона принимала Витька. 

Там они обменивались комментариями и высказывали своё суждения об Илоне и Викторе, как только Илона начинала кричать. 

Обычно, в старых Одесских двориках, удобства для жителей находились в углу двора, но жильцы этого двора были, в целом, культурным народом. Они потеснились, перепланировали помещения и выделили двухэтажный блок, в котором установили унитаз и построили душевую кабинку. Так, что в этом доме и на первом и на втором этаже было по туалетной комнате с выходом на веранду. 

Однажды, когда Витёк только начал трудиться по доведению Илоны и себя до высшей степени блаженства, в дверь раздался вежливый, но настойчивый стук. Чертыхнувшись мысленно, Витёк поцеловал Илону, натянул трусы и пошёл открывать дверь. На веранде напротив дверей стоял один из соседей. 

– Я дико извиняюсь, – сказал он прижимая руку к сердцу, – но вам с Илоночкой грозят большие неприятности. Во двор вошёл муж Илоночки и подходит к лестнице на веранду. Я таки, очень, извиняюсь, но вам молодой человек нужно очень поторопиться, шоб я так жил, и выходить через окно. 

Он повернулся и спокойно пошёл в противоположный конец веранды. Витёк, как был в трусах, пробежал мимо Илоны, которая начала вылезать из постели и, поцеловав её, вылез из окна. Его босая нога нащупала выступ на стене, который опоясывал дом. Распластавшись и прижавшись к стене, по этому выступу, он дошёл до окна туалетной комнаты, которое к счастью Витька было открыто. Он запрыгнул в туалетную комнату и, приоткрыв двери, ждал когда Исаак Сигизмундович войдёт в квартиру. Как только он вошёл, Витёк бросился к лестнице и вихрем скатился на первый этаж веранды. Но был остановлен доброжелательным женским голосом: «Молодой человек, как же ви сможете уйти, совсем, в неглижах? 

Ви же, такой мужчина! Наша Илоночка семь лет замужем и она никогда так не кричала, как она кричит с вами. Ви же, гроссмейстер любви. Боже, как ви любите нашу Илоночку, дай вам бог здоровья. Постойте минуточку, я вам что-нибудь подберу. У меня кое что осталось от покойного мужа. Меня, кстати, зовут Софья Исааковна. Пройдёмте до меня, не стесняйтесь». 

Она открыла дверь своей квартиры, и Витёк вошёл внутрь. Там стоял пацанёнок лет десяти. 

Это мой внучёк, зовут его Марик, – представила Софья Исааковна пацана, который, с любопытством, рассматривал Виктора. 

Софья Исааковна подошла к шкафу и начала перебирать какие-то вещи. Наконец-то она нашла спортивные трико с вытянутыми коленками и протянула его Виктору. 

По-моему это должно подойти, – с сомнением в голосе сказала она, – но всё равно лучше, чем без штанов. Витек уже собрался натянуть на себя это трико, как Марик показал бабушке что-то за окном. А за окном валялись брюки Витька и его туфли. Видимо Илона выбрала момент и выбросила вещи Виктора в окно. 

Марик, деточка, а ну сбегай на ту сторону дома и принеси дяде его вещи, – скомандовала Софья Исааковна. Пацан кинулся исполнять приказ. 

Ви себе, даже, не представляете, как ми за вас волновались, – продолжала Софья Исааковна, – ми, каждый раз как ви приходили к нашей Илоночке, выставляли часовых, чтобы предупредили, как сегодня. В это время в квартиру вошёл Марик и принёс Витины брюки и туфли, не хватало рубашки, носков и майки. 

Марик, сбегай к тёте Зине, соседке тёти Илоны и попроси её прийти ко мне, – продолжала распоряжаться бабушка и обращаясь к Виктору разъяснила свои действия, – нужно узнать все ли хорошо у Илонки. Будем надеяться, что Исаак ничего не заметил. 

Тут в дверь постучали, и вошла соседка Илоны, Зина. Увидав Виктора, она аж засветилась от радости и тут же предложила ему рубашку, которая по её словам подойдет Вите и будет как влитая. Поинтересовалась, не голоден ли он и предложила его накормить. 

При этом она так смотрела на Витька, что ничего говорить было и не нужно. Софья Исааковна заметила этот нездоровый интерес Зины к Витьку и погнала ту за рубашкой. Пока соседка ходила за рубашкой, она скормила Виктору три пирожка с луком и яйцом. 

Вскоре Зина вернулась с рубашкой, которая, действительно, сидела на Викторе как влитая, и его, экипированного таким образом, накормленного пирожками, под охраной двух женщин и одного пацана провели до ворот двора и смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом на улицу Преображенскую. Потом Софья Исааковна обняла Зину и тихонько, чтобы не слышал Марик, сказала: «Ох, и счастливая наша Илонка, всё-таки нашла себе настоящего мужика и узнала шо это такое, – ЛЮБОВЬ. 

Шоб я так жила!» 

Конец.