|
|
Зажжённая однажды,
Божьей – искрой.
В душе – всевидящей,
незрячего Гомера.
Она горит – огнём,
нетленных истин.
В гекзАметре,
или – ином,
размере.
Из – вечности,
и чудного мгновения,
рождается на трепетных,
на тонких струнах – чувств.
В мучениях, по Божьему велению,
озвучивая боль — любовь – и грусть.
Поэзия – явление души.
Её вершины выше Эвереста.
Без ложного,
надуманного жеста,
звучит – торжественно,
в столице шумной и глуши.
Поэзия – полёт,
свободной птахи.
Ручья – прозрачное,
хрустальное свеченье.
Она рассудка,
и души сеченье.
сеченье кесарево,
и – сеченье – плахи.
Жизни недоделанный рояль…
Отнеси скорее на восьмой
Меж дверями стынущая даль
Больно ведь казаться голубой
В кране снова талая вода
Это все сантехник виноват
Он сюда приходит иногда
И картинно падает в салат
Жалко что остался без мозгов
Жалко буратиной быть дубовым
Дома так приятно и кайфово
Дом когда картины есть и кров
Если бы не драные коты
На весенней крыше разорались
Нежностью печали отозвались
Но такая гипсовая ты
Будет нам с тобою хорошо
Только не бери опять синопской
Полно не грусти о жизни жлобской
Это ведь всего лишь дождь прошел…
Рабочие закончили копать.
Один из них, устроившись в тени,
Достал из сумки толстую тетрадь
И начал в ней писать.
- Олег, взгляни.
Чегой-то он?, – сказал один другому.
- Писатель. А, пожалуй, и поэт.
Теперь и не подступишься к такому.
Послушай, эй, поэт!
Он поднял голову и медленно сказал:
Я с вами ведь копал. Что за дела?
Лопатой даже камень разбивал!
Меня, как вас, работа привела.
Смотрите, будет вечер, будет ночь,
И нам придётся выпить и заснуть,
Чтоб утром камень тяжело толочь,
Чтоб грунт долбить, чтоб жил здесь кто-нибудь.
И я пишу слова затем, что знаю,
Что новый человек здесь прорастёт.
Я с вами в землю глубоко врастаю,
А он, как стебель золотой, взойдёт.
***
Рабочие вставали рано утром,
Лопаты брали и на стройку шли.
И с мыслями работали как будто,
Пока над ними облака плыли.
И что-то было будто бы от Блока,
И луч был тонок, и земля черна,
Они перед собой глядели строго
У них простые были имена:
Олег, Виталий, Павел, Виктор, Пётр.
И каждый был, как все, но был собой.
Одежда каждого черна была от пота,
И разлетался камень под киркой.
***
Он снова в тень присел. Раскрыл тетрадь.
И начал тихо по слогам читать:
«А-бу-авэ…» И будто бы могила
Его прохладой чёрной окружила.
И будто бы его печальный рот
Словами задышал наоборот,
Когда огромный сумрак котлована
Вдруг обозначился в осенней пустоте,
И белый день, как белая сметана,
Повис над ним в бесстыдной наготе.
А он упрямо видел пред собою
Прозрачный воздух, небо голубое,
И новый человек в одежде золотой
Ему из будущего взмахивал рукой...
Я льну к тебе, а как прильну,
губами трогаю луну
на нежном небосклоне,
по кружевам твоих небес
(сопротивляться безполез
но!) я скольжу влюбленно.
За кромку лунную нырну
к другой растроганно рвану,
где вынырнуть, не зная!
Потом в сопящей тишине
воюю с пуговкой во тьме,
как с полчищем Мамая.
Ты улыбаешься... Глаза
то разрешают, что нельзя
ещё лепечут руки,
на твой стыдливый небосвод
восход восходит всех свобод,
как на папирус буквы,
а из тех буковок слова,
от коих рифмою тела
связуют руки, ноги,
октавой губы цедят вкус
всего, что жаждал в нас искус,
что так ценили боги…
И я туда уже стремлюсь,
где мой зашкаливает пульс,
где все слова преступны,
и ты истомой пролилась,
от счастья нежного светясь,
легко и недоступно...
Полежать бы на облаке, белом и ласковом,
свесив голову, в край уцепившись с опаскою,
проплывать не спеша над травой и качелями,
над машинами и над домами вечерними,
над скамейкой с дождем, мишкой, на пол уроненным,
над противным из пятого Сашкой Ворониным,
над подушкой из слез и над площадью Ленина,
над ромашками лиц – желтых глаз изумление,
взволновались усадьбы панамами пёстрыми,
отпускаю я край невесомого острова.
Говорят, небеса не для бесов, для ангелов.
Испытание краем. Страшась, встаю на ноги.
Край балкона. Край неба. Винить бы – да некого,
Богу богово, мне – человеково.
Я ступала по облаку белому, лёгкому.
Я несла свою песню восходу далёкому.
Под покровом века – словно слёзы под веками,
над покровом душа – удержать бы – да некому.
Родился новый снеговик
Из только выпавшего снега.
Росточком вышел не велик,
Но понял враз, что родом с неба.
И нос морковкою, задрав,
Слагая пламенные речи.
Он покатился – зашагал,
Решив земле подставить плечи:
«Привет, народ! Я новый бог!
Я послан небом не случайно!
Атлантов прочь! Трубите в рог!
На плечи Землю принимаю!
Из шара я построю куб!
Я всё вокруг переиначу!
Дорогу к звёздам прорублю,
Навстречу истинному счастью!!
Мессия Я ! Я новый бог!
Я послан небом не случайно!»
Но мимо тёк людей поток
Снеговика не замечая.
Он час кричал, он день вопил,
Метлой махал, стучал ногами,
Взывал, пугал, рыдал, шутил,
И даже не чурался брани.
«Эй, вы ! Глухие! Я ваш бог!»
О камень снеговик споткнулся,
Упал и с криком: «Как же.. Ох!»
Вновь в кучку снега обернулся….
* **
А где-то, в тишине окраин,
Сбежавших от дневных забот,
Мальчишка вспомнил, засыпая:
«Нарисовать забыли рот.,..»
человек из разбитой колбы вытекает как из чемодана
все носки трусы или брюки человеку пора но рано
в мир иной где вдыхая смирны до сих пор прием в октябрята
в пионеры потом в солдаты в ад освоенный каждым пятым
он любой завязывал галстук честь рукой отдавать учили
его в школе лупили часто сдачи тоже все получили
он экстерном сдавал и с лёту нахватался ненужных знаний
а потом отдал самолёту ночь и день за ливни танзаний
вон на выцветшем фотоснимке он в объятиях бывшей нинки
вот он в паспорте штамп какой-то не покрасившейся блондинке
вот до берега волны ловит морем пьян за шторм пятибалльный
вот друзья его вот любови вот анализ крови летальный
колба made in USSR но то ли дули в стекло икая
то ли бохх с бодуна не выпил в общем лопнула
вытекает
От тоски не упрячешься –
Схватишься
За ладонь равнодушно-холодную –
И ещё одним другом
Поплатишься…
Времена переменчивы.
Нечего
Вспоминать и подкрашивать
Прошлое.
Мы с ним общею ложью
Повенчаны…
Так какого же лешего
Бешено
Рвёмся плод свой запретный
Обгладывать?
Если всё упаковано?..
Взвешено?..
Бог был вымучен,
Выращен,
Высечен.
Обцелован за тысячью
Тысячей.
Он сильнее, чем…
Больше, чем…
Выше, чем…
Не расплатишься грошами
С брошенным…
Серой тучею –
Пошлое
Прошлое…
Осыпается
Звёздное
Крошево.
Так значит, прав был старина Сальери,
и цифра правит в мире вдохновенья,
и дело только в спором освоеньи
рядов статистик и коэффициентов,
в умелом нажиманьи умных клавиш
загадочных числительных машин,
в находке правильных соотношений
и разниц регулярных корреляций?!
...Но вот сошлись минуты и секунды,
и на часы указывает время,
(что тоже – согласитесь! – вид статистик...)
и наступает миг творенья текста,
и надо сесть за письменность стола,
и взять перо, вернее – верный скальпель -
- и быстренько разъять текстуру ткани
неведомой рождающейся плоти...
Ах, было бы, что можно бы разъять...
03.11.08
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...510... ...520... ...530... ...540... 546 547 548 549 550 551 552 553 554 555 556 ...560... ...570... ...580... ...590... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|