Николай Иванович не только главный редактор, но и главная достопримечательность нашей редакции. За глаза его называют либо Дед (если хотят восхититься тем, что он на прошлой редакционной пьянке дёрнул сто грамм и пел частушки, а ровесники в его возрасте и из дома-то нечасто выходят, если вообще доживают), либо Пень (во всех остальных случаях). Дочитать то, что он пишет, до конца тяжело, но это не из-за возраста, у него и сорок лет назад были сплошные «бурные, продолжительные аплодисменты», по особо важным поводам переходящие в «нескончаемые овации», а когда он берётся править написанное другими, хочется схватиться за голову и выть от тоски. Что бы там ни было изначально, к концу будет сплошной официоз, читая который преподаватели журфака ласково интересуются: «Деточка, а вы не думали о другой профессии?». Каждый раз думаю, как прочитаю новый номер... 

Во мне кипит семнадцатилетний максимализм. Хочется свергать авторитеты, срывать покровы и писать так, чтоб каждое предложение хотелось бесконечно перечитывать. Коллеги в курилке угощают сигаретой и призывают беречь нервы ("Тебе ж ещё детей рожать, ребёнок!", – привычно шутит Андрей, и все привычно хихикают) и относиться ко всему проще. Ответственный секретарь Валера говорит, что районная газета – не для того, чтоб блистать глубинами литературного стиля. Правда, когда я спросила, зачем же в таком случае, Валера посмотрел на меня, как на неразумное дитя дошкольного возраста, и пообещал, что вырасту – пойму, а пока посоветовал писать то, что нравится, в стол. Саша советует научиться восхищаться талантом Пня нашпиговывать текст таким количеством штампов, и попробовать переплюнуть его в этом (так Саша и получил полгода назад областную премию за лучшую статью). Нина предлагает подмазаться к Галине Ивановне из отдела писем: неизвестно, что там было у этой Галины с Пнём в далёкой молодости, но материалы её отдела почти не правят, и вообще он её как будто побаивается. 

После номера, посвящённого юбилею издания, моё терпение лопается. Нина, конечно, предупреждала, что, рассказывая читателю о работе редакции, Пень непременно напишет под моей фотографией «наш молодой, подающий надежды кадр», но я не ожидала, что это будет так мерзко, и фотографию выберут самую дурацкую, с празднования чьего-то дня рождения (я с рюмкой в руке и взглядом, устремлённым внутрь себя, а чёлка сбилась набок и не прикрывает прыщ на лбу; не докажу ведь никому, что пьяна не была, и тот бокал был единственным). Не говоря никому ни слова, я написала заявление по собственному желанию и, пока сессия не началась, а новую работу не нашла, решила писать рассказы – для оттачивания стиля. Я сварила себе кофе, создала в ворде файл rasskaz.doc, глубоко вдохнула и набрала первое предложение: «Был чудесный солнечный день».  

Опять кончаются деньги и нужно брать новый заказ. Это я понял, когда заглянул в холодильник и не нашел там кефира. Тоскливо. Жить можно без утреннего сока, даже без вечернего пива, но не без кефира на ночь.  

Это как барометр. Когда эта сеть с австралийским зверем на лейбле перестает завозить тебе продукты, значит, кредит подошел к концу, надо идти на работу, или вскрывать запасы в банке. 

Это мучительная дилемма всегда заканчивалась одинаково. 

- Заказики есть? – спросил я, набрав номер с телефона, который не доставал из сейфа недели три. 

- Мы уж решили, что ты в завязке. Заказы всегда есть. С детьми не берешь? 

- Не, это уже браконьерство какое-то. 

- Ладно, тогда как обычно. Есть заказ на холодное оружие. 

- Аниме что ль насмотрелись? 

- Ну, типа того 

- Штопор сгодится? Не тащить ж мне катану через полгорода? 

- Надбавка гарантируется. 

- Вы серьезно, катану? Подумаю. Так и до бензопилы можно докатиться. 

Мне нужно в центр, или в трущобы. В спальном районе искать смысла мало. Там они маскируются под своих, а вот в других местах, где людей полно, их бдительность может ослабнуть. И все. 

Беру фотоаппарат с маленьким объективом – чтоб не думали, что папарацци, и вперед. 

Дебильный вид обязателен. Сейчас зима, значит это длинный шарф и желтые ботинки. С моей рязанской рожей за иностранца себя не выдашь, будем делать фрика.  

Стоять с камерой перед какой-нибудь барочной церковью, которые различаются для меня только цветом – дело нехитрое, а вот что фотограф может ловить у универмага постройки семидесятых или апгрейденного кинотеатра? Только людей фотографировать. Ко мне скоро привыкают и даже самые недружелюбные – старухи и толстопузые дядьки перестают делать фейсы кирпичом. Может, ну его нах, уйти в фотографы?  

Так можно проходить несколько дней и все без толку. Я уже с бомжами перезнакомился, теми, что ночуют у подъезда банка – тут теплее, и к деньгам ближе, скалятся. Пару раз разбрасывал приманки – ракушки каури, но их никто не брал. 

Отчаяние – верный советчик. Еще не разу не подводило. Устав от бессмысленных походов по центру, я еду в спальный район. Здесь другая технология – чужака на раз вычислят. Придется тащиться в супермаркет, или торговый центр. И убрать камеру с глаз долой. У входа в этот супермаркет на стене был нанесен оберег, замаскированный под граффити. Вот и славно. Я подошел к стеллажу с пивом. Взял баночку и пакет чипсов уселся прямо на развал с пакетами сока, откупорил, сижу, пью. Ждать пришлось недолго. Появилась молодая женщина в клетчатом пальто. Она толкала перед собой тележку, наполненную раковинами каури, ну или устрицами, осьминогами, угрями и форелью. 

Я взялся за телефон. 

- Готово. Сто тысяч прямо сейчас. 

- Какой быстрый, – отозвались на том конце, – Посмотреть нужно. 

Я помню, помню. Как будто бы они мне заплатят, если я ошибусь, чистоплюи.  

Женщина была красива, но неестественна, будто ее облик создавали в фотошопе существа, прекрасно изучившие анатомию, портреты людей, но ни разу не видавшие их вживую. И потому эта красота больше отпугивала. 

Я пошел за ней. Через три квартала женщина, явно устав от преследования, остановилась. Я приблизился и сказал ей в спину: 

- Завтра ты умрешь. 

Она молчала. Я обошел ее – так и есть, склоненная голова, никакой мимики на лице, меня словно нет. Я разозлился и хлестнул ее перчаткой по рукаву. 

- Завтра тебя не станет. И знаешь, как это произойдет? Утром, когда ты выйдешь из дому ты увидишь на скамейке самурайский меч, или пожарный топор, не важно. Ты возьмешь его в руки и пойдешь в ближайшую школу, ЖЭК, или в магазин. Закроешь за собой дверь и начнешь убивать всех, кого увидишь. А потом выскочишь на улицу и будешь бросаться на прохожих. А когда надоест, вернешься домой и выпрыгнешь в окно. 

- У меня второй этаж – прохрипела женщина. 

- Значит, это будет окно соседей. 

- Ничего оригинальнее не придумали? Могли бы сказать, что я съем свою мать, или пойду в зоопарк и скормлю себя тиграм? Хреново у вас с фантазией.  

Все это время она надвигалась на меня, раскрывая глаза все шире. Кажется, я выбрал не ту фигуру, подумалось мне на секунду. Может и поцарапать и крик поднять… 

- Кто бы говорил про фантазию, – отвечаю, – ты хоть раз видела живую лошадь? И не любопытно? Что ты делала вчера вечером? То же что и позавчера – сидела дома, смотрела телевизор, готовила ужин и читала книгу. У тебя всего три канала в ящике, а книгу эту ты читаешь уже полгода и забыла как она начиналась. Кстати, на ужин только овсянка или мюсли. Но ты можешь вспомнить, нравиться тебе их вкус или нет? Твоя программа зациклилась и давно.  

- Это не правда. У меня все отлично. И это не овсянка а бурый рис… 

- Там где рис, там зеленый чай и коврик для приготовления суши, а на стене австралийская маска и в сумочке айпод. Есть молодой человек. Ты встречаешься с ним по субботам у него дома. Но никогда не оставляешь его ночевать у себя.  

Я читал это с карточки, которую вытащил из бумажника. Там их еще 11.  

- И что, будущее мое вы тоже предсказали по карточке? 

- Тут много ума не нужно. Поживи я пять лет такой жизнью как ты, я бы сам схватился за топор и побежал рубить соседей. 

Женщина передернула плечами. 

- Если у вас все расписано, может скажите, что я сейчас думаю? 

- Конечно. Я люблю с молоком и без сахара. 

Она некоторое время смотрела на меня исподлобья, потом сказала 

- А почему нет… 

В квартире было как в кукольном домике, только как будто нарочно были разбросаны некоторые вещи, что создавало видимость беспорядка, например, в прихожей. Предыдущие модели вылизывали каждый квадратный сантиметр свой территории. Как будто от этого зависела их жизнь. Похоже, программа обучается. Она вышла не в домашнем халате, а в джинсах и вязаной кофте. 

- Как долго все это может продолжаться? – сказал я. 

Она следила за тем, как рассматриваю ее квартиру и теребила рукой браслет на запястье.  

- Вам не нравится?  

- Да мне даже не любопытно. Я хочу, чтобы ты задумалась… если поставить здесь видемонитор, ты смогла бы увидеть, как повторяется цикл осмысленных движений. Повторяется без конца. Хотя, что я говорю, ты это давно заметила и пытаешься обмануть себя, совершая маленькие безумства. Как, например, приглашая меня сюда. 

Я остановился у австралийской маски.  

- В детстве ты видела фильм о безумно красивых чувствах и запомнила эту маску на стене. Так нас дурачит фень-шуй. Если что-то пошло не так, есть надежда, что, поменяв местами картину и маску, или кухонную плиту и холодильник, мы получим результат. Или вместо того, чтобы приготовить сегодня штрудель, позвать незнакомца. Ломая привычный ритм жизни, ты создаешь себе иллюзию, что живешь по-настоящему. 

- Вы ведь говорили не про кофе? Вы не думайте, я вас слушаю, просто вы говорили не о кофе, а о чае, ну тогда. На улице. Пойду, поставлю чайник. 

И уже из кухни: 

- Для чего вам фотоаппарат?  

- Чтобы не вызвать подозрений.  

- Вы секретный агент или супергерой? 

- Тут, родная, все просто. Представь себе конвейер с которого сходят тысячи машин. Роботов. Они все запрограммированы на что-то одно. Кто-то быть курьером. Кто-то сгибать прутья. А чтоб вопросов не было, память надо делать покороче. Тогда и жизнь кажется интересной. Но попадаются бракованные экземпляры. Они все помнят. И вшитые блокираторы не успевает их переключить на какую-нибудь заморочку, вроде детей, или игральных автоматов. Они бессознательно понимают, что заняты хуйней, простите. Это осознание бессмысленности накапливается у них и через некоторое время они начинают заглушать его – алкоголь, наркотики, опасный секс, прыжки с парашютом. Но и это не всегда помогает. И наступает тот момент, когда машина ломается. Моя работа – помочь такой машине. 

- Вы психотерапевт? 

- В некотором роде. Я помогаю за деньги. 

Она отвернулась: 

- Уже поздно, мне кажется, вам пора. 

- Я бы хотел остаться. 

Она пожала плечами, поправила прическу: 

- Я вам постелю на диване. 

Утром я вышел из ее подъезда и закурил с тоски. Карточки не врут.  

Подъехал автомобиль. Стекло опустилось. Водитель в белом свитере небрежно произнес: 

- Годится. Деньги и инструмент в багажнике. 

Я открыл багажник. Взял сумку. Сунул туда нос, вроде все правильно и покосился на инвентарь. 

- Да. Твои были правы. К пропаренному рису и зеленому чаю нужна катана. Подделка? 

- Конечно, не эпохи Эдо, скорее из квантунских трофеев, но кровушки попил изрядно. 

Взял японский меч, вытащил его из ножен и положил на скамейку. Смотрелось очень хорошо – яркое на солнце лезвие на облезлой зеленой скамье. Видно каждую царапину на полировке. Навел фотоаппарат и сфотографировал. Сегодня будет много снимков. Где-то наверху уже хлопнула квартирная дверь. Перед тем как сесть в автомобиль, повернулся к наблюдавшему все это алкашу на детской площадке. 

- Кузьмич, как тебя там… у тебя есть 15 секунд чтобы добежать до своего подъезда, закрыться и вызвать милицию…  

Алкаш смотрел то на меня, то на меч, лежавший на скамейке. 

- Ни разу еще не слушались, – добавил я вполголоса, обращаясь к водителю. 

- Живые, они всегда так,- поставил диагноз водитель.