Луна высвечивала окно, заглядывала в глаза, прогоняла сон. Нет, заснуть было просто невозможно. Ну совершенно невозможно! Где–то в прихожей перекрикивались сверчки, ворочался под печкой домовой. Кукушка в часах всполошено прокуковала полночь. Дом скрипел ревматически: шутка ли… – возраст!  

А луна манила, звала, соблазняла чудесами.  

И малыш не выдержал: тихонько, чтобы не потревожить похрапывающую няньку, встал, сунул ноги в разношенные, разбитые нелегкой судьбой туфельки, вышедшие в отставку и заменяющие тапочки, и, в одной ночной рубашонке, похожий из-за своей худобы и лунного света на призрак, тихо сошел по ступеням в старый сад.  

Ночь изменила мир до неузнаваемости: превратила аллеи в овраги, спрятала тропинки. Вот там, за домом, есть лужайка. Где же она? В просвете среди черной громады леса? Да откуда здесь лес? Ха… это просто кусты сирени сплелись ветками, будто схватились за руки от страха. Вот она, лужайка! Вот она! И старый дуб посредине! Здесь, под дубом, сидя на резной скамейке, няня рассказывает свои волшебные сказки. И тогда кажется, что с веток свисают русалочьи хвосты, и в густой листве слышится серебряный смех.  

Ой…, а это кто?…Фу, Бонифаций, ну и напугал!… Кис-кис-кис…  

- Кис-кис…Что за фамильярности? Мне, между прочим, по вашим, по людским меркам, уже больше века. Видишь: седина по хребту… по хвосту… по морде…  

Голос постепенно затихал. Мальчик изумленно опустился на скамейку, на самый ее краешек, и замер, во все глаза глядя на кота, которого принял за своего любимца Боньку, ...Боника, ...Бонифация.  

Кот был огромен, стар даже на первый взгляд и в свете луны отливал по шерсти серебром. Но человеческий голос?!  

- Что, не спится? Друг мой, это – луна! Летом она просто не дает спать, а в марте, погоди, еще загонит на крышу! Противиться ей бесполезно, поверь! Будь ты волком или собакой – ты бы выл от тоски. Это счастье, что ты не собака!… Да, это большое кошачье счастье!  

Нет, можно, конечно, на ночь считать до тысячи: один… два… три… семнадцать… ну да ладно! С цифрами у меня – беда! Я больше, знаешь ли, языковед, филологист. Или филолόг? Ученый, одним словом! А цифры…? Вот послушай: однако… двако… трико… – полнейшая чушь! А умножение с вычитанием? А радикалы? Да… ради чего? Странные вы, люди! Хотя, кто в этом виноват? Мы, ученые, точно не виноваты! Всю эту чушь выдумывают шарлатаны! В жизни это малопригодно, значит несущественно, поелику… поелику… Да, вот и доверяйся потоку сознания. В непроходимые дебри, в глушь, в темноту, во мрак, в пучину невежества стремится этот поток!  

…Э, да ты слушаешь ли меня?!… Слушай, друг мой! С младых ногтей впитывай нечеловеческую мудрость, которую дарует нам настоящая наука – филология!  

…Кстати, глупое, пустое слово… Ни о чем полезном и приятном не говорит, а означает собой явление, коее… коее… Да… наука ! Шизоидный параноид – суть физическое тело… как там дальше?… Да, точно… тело, коее… В общем, есть и пить хотело… Но пролетело! Кстати, те, кто пролетели, стали называться пролетариями!  

…Глупость несусветная,… хотя и мудрость невероятная! Ибо подлежит не пониманию, а слепой вере… любви… надежде…  

…Вот вы, молодые, не ощущаете времени, торопитесь, поэтому поверхностны, подобно пене на молоке. Бежите… горите… В жизни от вас больше чада, чем вкуса! И все новое, вами придумываемое – от торопливости, а потому и неспособности впитать опыт отцов своих. Вам легче придумать новую мышеловку, чем хорошенько настроить старую. Для вас, молодых, форма важнее содержания. К примеру:… «шмульнул из шпалера». Ну, красиво!… Но смысл, смысл где?!…  

… Вот старый слог!… О, старый слог!… Песня!… Вслушайся:… «увы мне, увы!»…  

Кот замолчал на минуту, уставившись пустым взглядом куда–то сквозь мальчика.  

- …Да!… Помню хорошо, но мало!… Ну, это из чего–то совсем старого… Песня…  

Кот опять помолчал. Потом вдруг голосом разбитного конферансье объявил:…  

- Песня!… Мя…Ой!… Что это я?… Ну ладно, стих!… Как там?…  

… А я – как черствый пирожок:  

Лежу себе на полочке!  

Заплесневела корочка…  

…Не ешь меня, дружок!…  

…Ммм…Ну и так далее!…Ведь вся беда в том, что слова в жизни не по смыслу подбираются. Шарлатаны правят миром! Нас, ученых, мало: за всем не уследишь, каждого не поправишь. Лженаука!… Выскочки!… Вот и получаются несообразности, несоответствия, откровеннейшая глупость.  

…Ругаются «придурком»… Были при царях шуты, дураки… Значит при дураках кто? Правильно, цари!… Логика, друг мой!… Вот ты, например, назвал бы лекарство от головы – анальгин?… Брр… Нет, ты подумай!…  

…Есть, конечно, и правильные, красивые слова! Вот хорошие слова с «…котами»… «Икота», например… Хотя смысла в них тоже почти всегда нет, но красоте иногда смысл – только помеха… И не надо его!…Но с другой стороны:… Вот – «апперкот»: зачем к хорошему русскому слову иноземное приставили? Не лепится оно сюда, а посему нелепица это и есть!… С третьей стороны… «скотина», к примеру… Правильно, это все, кто живет рядом с котами!… Извини, конечно…  

… А то: «часовой»… Нет, ну раз ты часовой – ответь, который час?!… Молчит, глаза таращит! Зачем поставлен?… То есть явление описано неадекватно его же сути… Так о чем это я?…  

… Да ты слушаешь ли?… Рот, рот закрой! Не ладошкой, а нижней его половиной, mandibula называемой! Это, конечно, латынь…. И тебе не понять, ибо мал суть еси и неразумен!…  

… Да!… Латынь придумана для объяснения необъяснимого, на горе нерадивым и для всякой прочей непонятности. Иначе кто сможет то же необъяснимое объяснить и непонятное самому – затуманить? Учи латынь, друг мой, и станешь мужем мудрым, жестоковыйным… Хм… А это еще откуда?.. Да, так значит,… на горе нерадивым и…  

… Что – то помнится, что – то совсем не вспомнить!… Я, аки древний Агасфер, по миру ходящий… Столько мудрости!… Столько!… Но память проклятая!… Мысль другую мысль, знаешь ли, оттесняет порой!… А может, все – таки склероз?…А?… Нет, не должно!… Иногда такое в голову придет!… Такое!… Филосόф! Вот слушай!…  

…Если запланированное событие происходит в одном случае из многих – это случайность! Если в половине – вероятность! Если всегда – закон! Но из всех законов есть исключения, да и не по одному. Вывод: закон – суть максимальная вероятность случайности, осуществляемая полностью лишь при отсутствии не учитываемых сил.  

… Ну, каково?!…Даже сам с трудом понимаю! А ведь и придумано – то было, не помню уже, то ли когда нужду справлял, то ли такой же вот ночью, за трубой, когда ждал… О, кстати, пора мне,… к одной тут… Хороший ты собеседник: говоришь мало! Ну, прощай!  

Кот совсем по–кошачьи почесал задней лапой за ухом, шумно свалился за скамейку в сиреневый куст, вздохнул и потрусил по тропинке, слегка припадая на правый бок. А мальчик еще долго сидел, глядя коту вслед и думал. Думал он о том, что кот этот, котище… похож на его прежнего престарелого гувернера. Кстати, а куда деваются гувернеры, когда совсем – совсем постареют? Может, они превращаются в таких вот котов и бродят неприкаянно по свету, будоража юные души?  

Потом мальчик встал со скамейки, легко пробежал к дому, проскользнул к своей кровати. Няня спросонья спросила хрипло: «Что, барин? Может, надо чего?» Но тут же и захрапела снова.  

Только луна бессонно заглядывала в окно. То ли сон это, то ли явь? То ли морок какой? Может, утром забудется, а может и вспомнится когда?… Спи, Саша!…  

- Сам ты «спьяну»! Не знаешь, как пью? Мужики потому эту бутылку мне в рюкзак и сунули. Для надежности. Сами бы точно не утерпели, ни один…. Разошлись на болоте, я себе нашел… крупнючая такая клюква, …как вишня. Увлекся, знаешь?! Санька – то с Колькой по краю топтались, а меня мои ягоды в болотину увели. Солнце за тучу зашло, я хватился: откуда заходил, куда выходить? Весь лес вокруг болота одинаковый…. Пакет, который мы у входа на сук насадили, не видать. Я покричал, туда – сюда шагов по сто прошел и вообще соображать перестал. И тихая паника!…  

Двое лет тридцати сидели рядом со мной за столиком на площадке у магазина, и пили пиво. Первый, с ввалившимися глазами, скуластый, с небольшой бородкой, после редких больших глотков ставил стакан перед собой и все время нервно крутил и передвигал его. Второй, слушатель, явно был «из умненьких»: очки, все время съезжающие с носа, заношенный свитер, «никакая» прическа а-ля «думал я, думал», интеллигентные руки, расчетливые скупые движения, скептическая усмешечка….  

- Виталя, клянусь, только глоток со страху и выпил! Соображалка отказала. Может, два…. Но больше полбутылки осталось! Я ее в руке несу, к лесу шлепаю. Думаю: хоть куда – нибудь выйду, не дикая же глушь! Смотрю: точно…следы! Мои, что ли? Мать честна, кругами хожу! Да нет, вроде, и лес поближе, и под ногами не так чавкает! Ага, просветик! Я к нему! Тропа! На душе так захорошело! А тут сбочку две спины в кустах, ну – ваще! Сволочи, думаю, не так и далеко были, а не отвечали! Друзья, называется! И не хватились даже «золотого запасу»! Крадусь к ним потихоньку, пугну, думаю! Совсем рядом с кустами как завопил! Они медленно – медленно ко мне поворачиваются…  

Тебе когда – нибудь кошмары снились?… Тут сразу два!… Бородищи по полметра, …шапки зимние, старье свалочное. У одного – топор в руке, у другого – коряжина… Я чувствую: подгузник менять пора! И мысль такая: «Господи, спаси и помилуй, в церкви ни разу в жизни не был, дурак!». Ага! Мысль мгновенная , а рука ко лбу медленно так, как стопудовая, поднимается,… а в руке бутылка! Вдруг мужики мне в пояс кланяются, почти хором говорят: «Спасибо тебе, добрый человек!». Один подходит и бутылку у меня забирает. Меня только тут отпустило: если и убьют, то не сейчас!  

Рассказывал он хорошо! Я так не сумею. Да и слово в слово запомнить… не магнитофон же я. Потому придется соврать, если подзабыл чего…. Ну, да хорошую правду враньем не испортишь, только приукрасишь! А дальше у этого бородатого складывалось так:…  

Не убивцами эти мужики оказались. Мужики и мужики! Один – Пров Кузьмич, Другой – Кузьма Платоныч. Отец и сын, видишь. Травки собирали. Напугались, конечно!… Потом видят: угощает,… значит, человек хороший! А когда узнали, что потерянный и никому пока не нужный, к себе повели. К себе – это в деревеньку на островке среди болота. А болото преогромнейшее! Нет, тропинки они, конечно, все вокруг знали, да нужен он им был, странник. Как зовутся, сказали, а дальше темнить начали.… Какая деревенька?… А никакая,… нет у нее названья!… Было названье, да продали удачно о прошлом годе: больно красивое было! Продали-то кому?… Молодцу заезжему!… А не назвался молодец!… За сколько названья продают?… Выгодно продали: цельный месяц гуляли! А что, думали, названья нового не придумаем?… Да как-то не придумали,… не смогли…. И от этого, видать, беда закрутилась…. Так что скоро не то, что деревню… и себя никто не назовет. Некому будет!  

Тут все трое в деревеньку пришли. Плохонькая, надо сказать, деревенька. Домов пятнадцать среди деревьев, запущенность, почти дикость…. Только над одной крышей вьется,… нет, не дымок даже, а запах! Такой густой запах только промышленная выработка сивухи дать может! И к единственному этому «живому» дому они и подошли. А хозяева радушные! Говорят, …говорят…. Старший больше говорил – то, …но и другой слово – другое вставлял…. И мягковатенько что – то стелют! Подозрительно это! В дом под руки завели, в «красный» угол посадили, на стол огурцов соленых миску поставили, самогонки бутыль литров на пять. Самовар, мол, поставим, а пока попей с устаточку! Как не пьешь? Совсем? Не бойся, пей, человече. Она, родимая, на травах настояна, росой медвяной разбавлена. Но так, для свежести только. А крепости в ней не убавилось! Мы ее для равновесия махорочкой заправляем. И огурчиком закуси. Добрые огурцы: с дубовым листом солены, с хреном, с укропчиком! Правда, в позапрошлом годе.… В прошлом уже солить – то и некому было…. Нет, нам некогда… наше дело – заветы. Хранители мы: устои блюдем! Все, что отцами, дедами заложено – через поколения пронесть должны! А девок да баб в деревне с прошлой весны нет, …да! Ищем вот героя, чтобы баб наших ослобонил, деревню спас. …Да ты пей, пей, родимый!  

А в голове от травок этих, от градусов немереных, от дури самогонной (это под огурчики – то… закуска слабенькая, надо сказать) шурум-бурум: в мыслях неразбериха, глаза уже каждый сам по себе, в ушах звоночки странные. Хотя генеральная линия в мозгах соблюдается пока!  

- Какого героя ищете? У нас страна массового героизма – любого выбирай!  

- Э, нет, милок! Отчаянные есть, безумцев много, а герои – они завсегда поодиночке!  

А в бутыли уже на треть убыло: мужички – то пример подают, стараются… компания ведь! Но хмелеют мало! Привычны, видать!  

- А что? Будешь Избавителем – почет тебе, слава, самую наилучшую девку за тебя выдадим!  

- А что же за беда у вас тут случилась?  

- Мы и говорим! В прошлом годе, в мае… нет, раньше, кажись,… ну вот, он и появился незнамо откуда. Не… в деревню не заходил, все рядом бродил. Сперва бледной немочью прикидывался, стонал жалобно…. Бабы не выдерживали, в голос выли от сострадания. Коровы доиться перестали. Собаки, кошки поразбежались все. А видать его никто и не видел! Голос только! Потом пропал на недельку…. Кто – кто?! Он! Мы за самца его считаем. Больно уж до баб да девок охоч оказался! …Иногда, конечно, и мужичком не брезговал, но это – с большой тоски! Вот так вот. Поначалу молодых девок изводил. Те по сутки, по трое плутали у самой деревни. Перекликиваются – слышно, а к дому не выйти!… Проша, ты налей гостю – то, не видишь – стакан уж высох …весь! …Да! Проша мой травки как – то собирал, рассуждал вслух сам с собою…. Лиха Беда, говорит, пришла!  

А этот из кустов – то и хихикнул. Беда – не беда, а вот он я, мол!  

Проша и скажи в сердцах: да не беда ты, а Чмо Болотное!  

- Ой, разгадал ты меня! А через то я устрою вам!!!- из куста – то…. Издевательски так…. Ага!  

Тут мужики между собой заспорили, кто во всем виноват: девки или песни. Разгорячились! Старший младшего перекричал. Младший поутих, но отец сына сгоряча, по инерции спора, стукнул огромным деревянным черпаком в лоб. Черпак раскололся. Старший еще громче закричал: опять, мол, убыток через тебя! Младший только гудел в бороду обиженно: «Ну, батя!… Эх, батя!…»  

Сошлись все – таки на том, что первая вина – на Лихой Беде! И как ни крути, искать ее нужно в домах заброшенных. Искать да вытаскивать за ушко на солнышко! И гнать вон поганой метлой! …Худо только, что метлы в деревне простые, самые обыкновенные, а где поганую найти – загадка!  

Потом за примирение еще по стаканчику приняли (видно было, что спор этот – тропа наезженная), обнялись и заголосили дурными голосами без мотива, только остатком черпака по столу колотя, что есть мочи:  

- Для недужных для таких,  

Богом позабытых,  

В полночь только кабаки  

На Руси открыты…  

Песню пропев – начали сначала, но уже не допели: кончились огурцы, в бутыли на дне только осталось, да и подустали, как будто! Отдыхали, однако, недолго: до новой бутыли (а она в сенцах и дожидалась), да до новой миски огурцов (тоже где – то рядом были). Но зато разговор опять в русло повернул…  

- Еще через неделю из леса песни всякие начались. Чудны – ы – ые! Без мату, а складные, хоть и непонятно про что…. Да про любовь, конечно: девки – то к окнам подсаживались, с утра до вечера не оттащить! А чему в их еще быть – то, в песнях? Конечно, и вранье всякое! Да ведь мужики – они завсегда девкам врут! Природой, видать, так назначено! Мужик как в сок входит, так сразу врать и начинает! Сначала, конечно, девкам, а потом привыкает – и всем…. Кто если сильно привыкши –в политику идет. Там – то без этого и вовсе нельзя! И заметь: баб в политике мало, да и те из – за вранья мужиковатые! …А мужик и лукавством берет! И этот своего добился! Стали девки, которые поотчаянней, пропадать: сохнут на глазах, пустота во взгляде, задумчивость…. Одним утром и вовсе пропали. Ушли все девки! Наряды свои позабирали и ушли…. Мы с Прошкой одну к вечеру отловили у ручья,… отбивалась. Все равно, говорит, убегу от вас, там красота, он такой…. Какой, спрашиваем? Из себя какой? Зовут как? Зовут, говорит, Чудо – Чудное – Диво – Дивное…. Такой, говорит, такой…. Песни нам складывает, слова …ну разные всякие ...на ухо шепчет…. Как там, Проха?  

Прохор дожевал очередной огурец, помолчал в бороду, потом прогудел:  

-…Приобнял бы случайно,  

Да пока не с руки.  

Что ж так смотрят печально  

Глаз твоих пузырьки?  

- Во – во! Пузырьки… Щебетатель, растак его!  

Кузьмич развеселился, было, потом сник.  

- Рассказали на сходе…. Другим утром бабы, уж в годах, детишек забрали и тоже ушли. Между трех ручьев живут…. Шалаши поставили….  

Мужик как будто и заплакал….  

- К осени и парней не стало. Чего им без девок сидеть? Куражиться перед кем?…. Кто в город подался, кто к бабам переселился…. Деды, у нас их двое было, померли. Мужики от голодухи тоже к бабам потихоньку…. Вот только я да Проха мой и держимся. Надо людей вернуть, да не знаем как…. А мы уйдем – тропы в деревню зарастут, и не найдешь ее…. Деды ведь наши, прадеды рядом похоронены….  

… И ведь уговорили парня погеройствовать! Коня богатырского пообещали. Только, говорят, не ешь, не пей там ничего. Этот «чудило» не иначе охмуритель какой заморский в еду сыплет!  

… Конь и вправду был. Только богатырским его можно было считать разве что лет сто назад. Хребет, костистый почти до прозрачности, противу всех законов природных крутой дугой прогибался. Если бы к этому хребту снизу, как полагается, брюхо приделано было бы, то волочилось бы оно по самой земле и стерлось бы по кочкам неминуемо. Только правый глаз у коня был не стариковским, а ярким. Светился умом да иногда подергивался, будто конь подмигивал: соглашайся, мол! …Согласился…. Сдуру!…  

И по краю, по краешку самому у болота, по тропинке едва заметной…. У ноги дубина болтается…. Зачем она, если только баб уговорить вернуться?… Голова пуста…. Вернее, не пуста, а алкоголем залита. По самую маковку. Ну, никогда столько не пил!… И ни в какую силу нечистую кроме силы партии, силы народа, не верил никогда! Это за то только, что с бабами переговоры провести – слава и почет?… Да нужны они!… Дорогу домой найти помогут – вот что нужно, что твердо обещано! … Илья Муромец, блин!…  

И вдруг сзади:  

- Стоять! Назад не поворачиваться! Руки за голову! С коня слезь!  

- Да как «слезь», если руки за головой?  

- Молчать! Шаг влево, шаг вправо – считаю за попытку побега, стреляю без предупреждения!  

- С чего стреляешь – то: из гаубица или из парабелла?  

- Из мавзера шмульну! У седла что?  

- Костыль! Болезный я, без костыля не могу!  

- А зачем в него гвозди понатыканы?  

- Ну, понатыканы! Клещи давай – вытащим. Клещи есть?  

- Нету клещей!…  

- И у меня нету. Так пускай торчат, что ли?  

- Ну, пускай торчат…. Э, ты мне голову не мути! Кто такой? Как зовут?  

- Мóлодец я. Добрый – предобрый! Только лучше все равно не злить! Зовут Зовуткой! Кличут Тимофеем! А имя мое Мафусаил. Мамка дала.  

- Куда ехал?  

- Гуляю я! Хошь – дыхну? Нет?  

- Я те погуляю! Охотник?  

- Какой охотник?! Ружье где, собака? И на скакуне этом только за зайцами гоняться…  

- Нет, охотник ты! По глазам мутным, беспутным, по словам глумливым, гугнивым чую, что до баб ты охотник! Так куда ехал то?  

- Не ехал, скакал! Повернуться можно? Или с коня слезть? И как ты мои глаза со спины увидел?  

- Повернуться? Повернись, голубь, посмотри на свою смертушку, коли жить надоело!  

- Ладно, давай так поговорим. Я не охотник, не контрабандист, не преступник беглый. Еду себе по делу, никого не трогаю. Дед, ты если шутишь, скажи лучше! Ну что я таким дураком сижу? Свалюсь ведь – тебе отвечать!  

- А за деда сейчас – пулю в живот… пониже спины! Документы предъявите, гражданин!  

- Да чего тебе тут, граница, что ли? Чего ты привязался? Сам кто такой? Денег у меня нет, документы в лес только шпионы берут! Сейчас вот садану дубиной по башке, если шутки не прекратишь!  

- Значит, все – таки дубина… а из мавзера?  

- Какой мавзер? Мавзеры все за сто лет поржавели!…  

Разговор этот шел слово в слово так, как мужики говорили. И отвечал добрый молодец слово в слово, как мужики учили. И имени настоящего не называл, чтобы не охмуриться, под чары – заклятья не попасть, чтобы черный глаз (или сглаз?) на него не наложили. Страшновато было, но отвечал с наглецой, страха своего не показывал. Мог бы и повернуться, да знал, что не увидит никого. Но опыта было маловато: молод был! И «раскрутил» его неведомо кто…. На анкете засыпался! Забыл, где был 19 августа 1991 года в 14:32. Партийные клички вождей революции 1905 года и вовсе не знал. Начал придумывать: Ермолай, мол, …Еремей, …Евлампий, …Евгений…. Ой, нет! Тут голос и захохотал: «Евгений, говоришь? Разгадал, разгадал тебя!»  

И точно: разгадал! А потом и началось: и про подвиг рассказал, и про награду, и про многое другое, что рассказывать было нельзя или что и не думал, что знает. Куда, например, золото партии делось, кто следующим президентом в Америке будет, а кто у нас и почему. А когда все рассказал и замолчал, сам себе удивляясь, оказалось, что говорить больше не может. Ни словечка. Только слушать. Значит, и возражать не может, и со всем согласен. И еще оказалось, что зря на это дело согласился, потому что хоть и не мокрое оно, но очень темное и шито белыми нитками.  

Названье у деревни и правда было красивое, да не ценил его никто, пропили! Традиции и, правда, в деревне были, но только по части самогона: из чего гнать, на чем настаивать! И девки из деревни ушли: развлечений никаких, кроме семечек вечером на лавке; кавалеры вечно выпивши и кроме буйства ни на что не способны; свет в деревне так экономили, что и не зажигали никогда; про музыку… ага, песню сам слышал. А здесь – и про любовь им разговоры, и про моду. Бабы потому ушли, что батрачить на мужиков надоело. Там бабы были, а тут все поголовно – женщины. Понимать надо! И детишек малых забрали, потому что, кроме как самогону литрами, ведрами жрать – не научатся ничему.  

И так все складно получилось, что воин бравый, Женечка – Евгений, дал себя уговорить вернуться, коня и оружие мужичкам сдать, повиниться, что ожиданий их не оправдал и мамой поклясться, что больше не то, что на подвиги, даже в болото это ходить не будет.  

А может, приснилось все? Приснилась история, да и закончилась? Кончилась бы, если бы не сомнение одно: ведь и правда тропы позарастут! И деды – прадеды захоронены опять же! А мужики что, может, у них специализация узкая, капусту да репу сажать не могут, к скотине не знают с какой стороны подойти?! Так вернуться, попробовать помочь? Но мамой Евгений наш поклялся. Оттого и друга уговаривать начал: давай, мол, сходим, проверим! Тропу теперь точно запомнил. Мужики показали короткую самую. А друг Виталий если и поверил ему, то только самую малость, чтобы не обидеть. Чтобы не обидеть, согласился по дружбе и до болота сходить. Да хоть бы и завтра, а чего тянуть – то?  

До болота к полудню добрались. Евгений тропу показал, а сам остался: клятва! До вечера просидел, друга ожидая. Пил только воду. Ел, правда, вволю: и окорочок прихваченный, и пирожки покупные. Пачку сигарет скурил.  

… А вечером уже, в легких сумерках, увидел, как далеко за болотом среди кустов мелькает на конике фигура с опущенной к груди головой….