Рассказ рыжего кота. 

Записал Борис Сподынюк. 

Люди назвали меня Максом. Это случилось более десяти лет назад, когда я был совсем маленьким котёнком, проникшим в щель забора огораживающего Еврейскую больницу в Одессе. Я, тут же, шмыгнул в дверь здания, стоящего рядом с этим забором, и попал в кардиологическое отделение этой больницы. На мне, тогда, росла шёрстка ярко рыжего цвета. Я, тихонечко, проник в большую комнату, где стояло четыре больничные койки и на них лежало четверо людей. Я решил протестировать этих людей и мяукнул, глядя в глаза человеку лежащему на первой от двери койки. Человек оторвался от созерцания потолка этой большой комнаты и увидел меня. Я, продолжая смотреть в его глаза, опять, тихонечко мяукнул. 

-Ребята, – сказал этот человек громко, – посмотрите, кто к нам в гости зашёл. 

Он протянул руку в тумбочку, которая стояла рядом с его койкой, и достал кусочек чего-то, от чего вкусно пахло мясом. Он протянул это кусочек мне. Я, хоть и был тогда маленьким, но у меня было чувство собственного достоинства. Я обнюхал этот, протянутый мне кусочек и, мой рот наполнился слюной, живот у меня начал непроизвольно сокращаться, но я выдержал характер и, осторожно, взял кусочек этого, остро пахнущего мяса, из руки человека. Тут другие люди, находившиеся в этой комнате, начали мне давать разнообразную еду. Все, что мне давали, я ел неспешно, хотя был очень голоден. Позже я узнал, что это были кусочки сыра, колбасы, мяса и хлеба. Хлеб мне не особенно нравился, но я считал себя воспитанным котом и через силу съел несколько кусочков хлеба, которые мне дали эти люди. Затем, когда я насытился, то разрешил людям брать себя в руки и гладить себя. А тот человек, который первым протянул мне кусочек колбаски, (так люди называют вкусно пахнущее мясо) стал моим другом, я спал на его койке и он назвал меня Максом. С тех пор я и живу в этом корпусе в котором оказалось много больших комнат в которых так же стояли койки и на них лежали люди, которых все врачи, медицинские сёстры и нянечки называли больными. Мой первый друг, человек давший мне имя, давно выписался, я долго горевал, но потом понял, что выписаться это не плохо. Плохо, это когда тебя отнесут в морг. Есть на территории еврейской больницы и такое помещение, где после смерти лежат люди, пока их не забирают родственники. Об этом мне рассказывали молодые кошечки, с которыми я встречался в марте каждого года. Как оказалось, я обладал дипломатическими способностями. Мне удалось заслужить любовь заведующего кардиологическим отделением, всех врачей, медсестёр и нянечек. Мне пришлось выдержать много боёв чтобы отстоять свою территорию, и сейчас я – огромный рыжий кот. Я сплю на коврике у двери заведующей отделением, меня кормят все больные, нянечки, медсёстры и врачи, границы территории помеченной мной никто не нарушает потому, что я, очень, сильный кот. Но поскольку, более десяти лет я наблюдаю жизнь людей в отделении и живу в нём я позволю себе кое-что вам рассказать. 

И что вы ребята не говорите, как не хорохорьтесь, но, все равно, наступает время, когда в человеческом организме что-то начинает болеть, стрелять, тянуть, не выполняться. Собственно, как и в нашем кошачьем. 

Как-то один умный человек сказал, когда ему исполнилось сорок лет, что если он проснётся завтра и, у него ничего не будет болеть, стрелять, тянуть и все функции его организма будут исполняться безотказно, ему немедленно надо проверить, не умер ли он.  

Я, на свой кошачий разум понимаю, что это, всего лишь, шутка. Однако, со временем убедился, что в каждой шутке есть только доля шутки, а остальное – печальная действительность. Вполне понятно, что каждый из людей считает свою жизнь уникальной и в случае обнаружения каких-нибудь симптомов из перечисленных выше, тут же бежит к своему знакомому врачу. Тот, увидев вас с непонятным выражением на лице, и выслушав, что вы ему расскажите, тут же направит вас, потирая от удовольствия руки, к специалисту, который, по его мнению, знает, как, опять, сделать ваш организм той безотказной машиной, которой он был все прошедшие годы. 

Все происходит именно так, и вы вступаете на дорожку, с которой не сойдёте до последнего момента своей жизни. Специалисты будут меняться, направляя вас один к другому, количество денег потраченных на лечение будет неуклонно возрастать, так как у нас бесплатная медицина. 

Моя последняя сентенция вам может показаться парадоксальной, но я объясню ход моей мысли. Там, где медицина платная, попадая на больничную койку, вам выписывают счёт за лечение, в котором, как в калькуляции на изготовление детали либо изделия, указано все, что потребуется врачам для вашего лечения. Вы платите один раз и забываете о покупке лекарств, шприцов, систем для внутривенного введения лекарств, платы в благотворительный фонд больницы, плате санитаркам за вынесенную утку, плате сестричкам за сделанный укол, за то, что она вас перевернёт на койке во избежание пролежней. Короче, при бесплатной медицине вы платите за все вышеперечисленное, что, обычно, оказывается гораздо дороже, чем сумма, взнесённая вами при платной медицине. 

Хотя никто из медработников у вас эти деньги не вымогает, просто, в нашем государстве так принято. 

Вы, наверное, поняли, что десять лет проведенных в больнице многому меня научили, я стал очень мудрым котом. Кроме собственного опыта я внимательно слушаю, о чём говорят люди, врачи и их пациенты, медсёстры и нянечки. Я знаю, что страна, в которой мы живем, нищая и, что всё в этой стране проросло коррупцией. Я долго не мог понять, что означает это слово, пока однажды, в конце февраля не договорился о свидании с одной миленькой кошечкой. Но кот, живший в соседнем корпусе нейрохирургии, принёс этой кошечке большой кусок кровяной колбаски и она, приняв от него это подношение, пошла на свидание с ним. Тогда я понял, что коррупция это оказание услуг за взятку. Я уже знал, что прекрасные специалисты, врачи, медсёстры, нянечки нашего отделения получают мизерную зарплату, на которую очень трудно прожить и прокормить свою семью. Но, невзирая на это, они трудятся день и ночь и борются за жизнь каждого пациента, они делают для пациентов всё, что только в их силах. Они бы делали ещё больше, если бы в больницы государство закупало современное оборудование, обеспечивало бы всеми необходимыми медикаментами. Хотя, надо отдать должное, какой-то прогресс в этой области наблюдается. Но всё ещё силен постулат гласящий, что спасение утопающих дело рук самих утопающих. 

Две недели назад в наше отделение привезли человека в возрасте семидесяти лет. 

Он оказался, совсем, одиноким человеком и карета скорой помощи забрала его прямо с улицы с сердечным приступом. Так его не начинали лечить, только, потому, что у него не было денег на лекарства. Врачи, что смогли, достали и сделали ему реанимационное вливание, пока он связывался с еврейской общественной организацией, представители которой приехали, взяли список необходимых лекарств и закупили их для этого человека. Теперь, он смог лечить своё сердце, которое он износил более сорока лет, проработав на государство, которому абсолютно наплевать на своих граждан.  

Хорошо, что евреи имеют свои общины, не доверяют нашему государству, а что же делать представителям других национальностей, у которых нет своих общин. Я думал, что так может быть только у животных, у собак или котов. Как оказалось, такое безразличие к пожилым людям, может быть и у людей. Я старый и мудрый кот, я вижу то, что для людей кажется несущественным. Как-то лёжа под койкой в палате номер пять нашего отделения я услышал, как сказал один, очень, интеллигентный больной, что о государстве судят по отношению государства к детям и старикам. Я люблю заходить в пятую палату. В неё, по какому-то совпадению, всегда, попадают умные, весёлые и интеллигентные люди. И забравшись на радиатор, я слушаю их рассказы, анекдоты и разные байки. 

Из этих рассказов я узнал, что существуют такие страны, в которых к старикам и детям относятся трепетно, ценят тот вклад, который старики внесли и создают условия для детей, чтобы они могли учиться, потому, что молодёжь это будущее любой страны. 

В последнее время жаркие дискуссии в пятой палате ведутся вокруг какой-то игры, которую затеяли люди. Называется эта игра – выборы. Люди нашей страны должны выбрать себе руководителя, человека который сделает в их государстве так, что к старикам и детям будут относиться, как рассказывал интеллигентный человек из пятой палаты. Благодаря труду этого человека, государство станет богатым и независимым, людям в таком государстве не придётся бороться за существование, работа каждого человека будет достойно оплачиваться. 

Долгими зимними вечерами, лёжа на коленях сестры-хозяйки и согревая их своим теплом, я любил слушать сказки, которые она рассказывала нянечкам. Её я могу понять, но понять дискуссии, которые велись в пятой палате о выборах, я не могу. До моего кошачьего ума не доходит, как люди могут считать претендентом на пост самого главного руководителя человека, который неоднократно привлекался к уголовной ответственности, который заняв второй пост в стране, тут же, украл государственное имущество. Если мы коты пометили что-то, то никто не может забрать это, кроме того, кто это пометил. Видимо, государство плохо пометило своё, раз это могли украсть. Но меня больше всего удивляет то, что много людей зная об этом, все-таки, голосуют за этого претендента. 

Нет, люди очень странные существа. Когда их слушаешь по отдельности, то получаешь удовольствие. Но стоит им сойтись вместе, они начинают нести такую чушь, что даже у котов хвосты опускаются. Это место, где они собираются вместе, называется парламент. Там люди, называемые депутатами, должны работать, но они, вместо того чтобы принимать законы, облегчающие жизнь людей этой страны, создают предпосылки чтобы что-нибудь украсть для себя. А для того чтобы они могли это делать, не боясь наказания, они, прежде всего, приняли законы, не позволяющие их выгнать либо арестовать, даже если они попались на воровстве. Для того чтобы арестовать проворовавшегося депутата необходимо, чтобы большинство депутатов проголосовало за снятие с воришки депутатской неприкосновенности. Но, даже мы коты знаем, что ворон у ворона глаз не выклюет.  

Я старый и мудрый кот, проживший всю свою жизнь в кардиологическом отделении, хорошо знаю, что человек может умереть мгновенно при остановке сердца. Это у людей, в связи с их нервной жизнью, случается очень часто, поэтому я никак не могу понять почему такие большие, умные, талантливые люди не могут разобраться со своей жизнью и готовы избрать своим самым высшим руководителем человека до такой степени безграмотного, что он великого русского писателя Чехова назвал украинским поэтом. Даже мы, сообщество котов Одесской Еврейской больницы, хорошо знаем кто написал «Три сестры», «Дама с собачкой» потому, что в палатах наших больниц, зачастую, лежат, приходя в себя от кошмарной жизни в нашем государстве, очень грамотные и интеллигентные люди. И все коты, живущие в больницах и не тратящие своё время на поиски пищи в мусорниках, так же являются элитой среди котов и кошек. Ведь мы слышим и мотаем на ус высказывания и идеи интеллигентных людей и применяем их в нашей кошачьей жизни, чего и вам люди от всей кошачьей души желаем. 

Конец. 

1.  

«…На следующий день, а это была пятница, Роман Андреевич зашел в приемную с горящим взором, и на стол перед Стеллой легла изумительная брошь с огромным бриллиантом. Стелла слегка побледнела, но после непродолжительных раздумий отодвинула брошь узкой ладонью обратно к шефу и, вздохнув, промолвила:  

- Что было, то было, Роман Андреевич.…Я не могу принять такого дорогого подарка. Если я по вашему мнению заслуживаю поощрения, то давайте обойдемся повышением оклада. Пятнадцать процентов меня бы устроили.»  

Элеонора Густавовна задвинула «узкой ладонью» (Ах, как ей хотелось быть похожей на своего кумира – прекрасную и независимую Стеллу!) книжку в ящик стола, по её представлению так же значительно, как и Стелла, вздохнула и печально обвела взглядом комнату. Но не было рядом ни обольстительного шефа, ни просто человека, которому стоило доверить свою судьбу. А был в уголочке только старший письмоводитель Гарий Эдуардович, потрёпанный жизнью, немолодой, в неаккуратном костюме с лоснящимися рукавами, с обширной плешью, неприятно поблескивающей сквозь зачесанный с затылка на лоб пучочек волос. Нет, этот бриллиантов не подарит! Он даже в ресторацию обедать не ходит, носит с собой в узелке какую-то ставриду, потом перед посетителями стыдно за жуткую вонь и кости в бумажке на краю стола. Посетителей, правда, бывало мало. Так, иногда. Да что там говорить – совсем редко заходил к ним кто-нибудь посторонний. И свои-то почти не заглядывали. Ну скажите, кому захочется в это непотребство?  

Книжек про придуманную красивую жизнь у Элеоноры Густавовны было превеликое множество: достались случайно от подруги. Та перебирала старые сундуки на чердаке и наткнулась на это богатство. Подруга полистала несколько штук, поморщилась и предложила забрать «всю эту муть, если надо, а то сожгу в камине».  

Элеонора Густавовна наняла извозчика, и «вся муть» обошлась ей только в плату за вывоз, в «рупь и гривенник на чай, мамзель, а то обратно порожняком».  

Надо сказать, описываемое в этих книгах мало походило на жизнь: вместо извозчиков и конки по улицам со страшной скоростью ездили какие-то «лимузины», «порше» и «ягуары», дома были не кирпичные, а «из стекла и бетона», с непонятными «лифтами», в которых происходили самые пикантные встречи. Ещё удивительно, что слушали знакомых композиторов, горячо нелюбимую классическую «нудь», а не современные романсы, страстные и роковые!  

Контора, где в силу обстоятельств простым переплётчиком прозябала Элеонора Густавовна, принадлежала небогатому издателю, предоставлявшему услуги писательской братии (по мнению самого же хозяина – «голытьбы, с которой и здороваться неприлично»), корреспондентов местной газетёнки («страшных лентяев, бездельников и бездарей, не знаю, как закончивших гимназию!», как говаривал Гарий Эдуардович) и случайным людишкам, готовившим бумаги в суд да завещания («Ой, чего им там завещать-то, хамью неотёсанному?!», это уже сама Элеонора Густавовна так решила раз и навсегда). Работы было настолько мало, что даже мизерная плата за неё не возмущала. Зато было достаточно времени на настоящую литературу, каковой Элеонора Густавовна искренне считала «произведения из сундука», перечитанные ей не по одному кругу. Вот где были страсть и утонченность, высокий слог и отточенность сюжета! Те тексты, которые попадали ей от Гария Эдуардовича в переплёт, были сухи, безжизненны, к тому же почерк старшего письмоводителя хотя и был разборчив, но добавлял к переписанному что-то и от самого Гария Эдуардовича. Скорее всего – заброшенности, ненужности и отторжения всяческих внешних приличий. Просматривая эти тексты, Элеонора Густавовна представляла себе, как их персонажи грязны, невоспитанны, как ковыряют они грязными пальцами в носу, громко сморкаются и разнузданно хохочут. Разумеется, этого написано не было, но всё, что исходило от Гария Эдуардовича, приобретало его черты и пристрастия, всё было гнусным и нетерпимым.  

- О, Боже! – часто думала Элеонора Густавовна, – если бы он посмел хотя бы коснуться меня пальцем! О, что бы я с ним сделала!  

… В тот роковой день Элеонора Густавовна с утра заточила карандаши и разложила их в ряд на столе. Три карандаша: с твёрдым, твёрдо-мягким и мягким грифелями. Три карандаша для меток на корешках страниц, переплетаемых в серый, унылый картон. Обычно хватало и мягкого грифеля, но Элеонора Густавовна всегда готовила три разных карандаша. Этим она, как ей казалось, показывала Гарию Эдуардовичу всю низость его поведения в присутствии дамы, этим вся неаккуратность Гария Эдуардовича обнажалась и не могла не быть им замеченной. Это был её молчаливый протест против несоответствия облика Гария Эдуардовича её книжным идеалам настоящего мужчины.  

2.  

- Надо же: ни кожи, ни рожи, а туда же! Хотя что-то в ней определённо есть. Если бы только не спесь, не открытое презрение в глазах! Хорошо, конечно, когда тебе всё и сразу! Говорит, что из аристократической семьи… . А я всё сам! И до старшего письмоводителя – только через беспорочный труд!  

Примерно эти слова возникали в мозгу Гария Эдуардовича каждый раз, когда Элеонора Густавовна соизволяла бросить на него тайный взгляд из-под опущенных к каким-то книжонкам ресниц. Гарий Эдуардович мог бы, конечно, прекратить безобразие с чтением книжонок в рабочее время, но прекрасно понимал, что загрузить работой сотрудницу – дело невыполнимое. Гарий Эдуардович был умён (по крайней мере считал себя таковым)!  

Жил он один, художественную литературу презирал, поскольку через него проходила такая откровенная муть, что казалось и писателей-то в природе настоящих не существует.  

Зато Гарий Эдуардович много размышлял о жизни, о Боге, о Судьбе и Предназначении. Итоги этих размышлений сложились в страшную, даже кощунственную философию.  

Во первых, Бог слеп и глух: он даже грешников от праведников отличить не в силах. Значит, не всеведущ и не всесилен!  

Во вторых, Воинство Христово – такой же миф. Все архангелы, все сущие на небесах у трона Его мелочны, себялюбивы и решают только свои дела, соблюдают только свою выгоду. Поэтому Мир безнадзорен, неуправляем и зол.  

В третьих, Ад и Рай изначально знают своих постояльцев. Будь ты хоть как набожен, но если предназначено тебе Судьбой попасть в геенну огненную, уж будь уверен, там и окажешься! Любой Выбор заранее предопределён. Нет поступков и проступков, есть только Предназначение, цель, для которой ты появился на свет.  

Осознав всё это, Гарий Эдуардович как-то сразу утратил интерес к жизни, поскучнел и мало-помалу перестал следить за собой. Собственно, нельзя сказать, что он перестал, скажем, бриться, умываться и чистить зубы на ночь, но стал обходиться малым в своих запросах и даже чувствах.  

Одна проблема всё-таки тревожила Гария Эдуардовича довольно остро. Ему всё время казалась некоторая «понарошность» во всей его жизни, как будто это было уже не первое его «житие». А вот то, предыдущее, было единственно настоящим, но совершенно иным. Причем, эта мысль не подкреплялась совершенно никакими приметами, а просто присутствовала в его голове независимо от реальности. Долгое зацикливание на проблеме вызывало необъяснимые вечерние вспышки ярости, сопровождаемые швырянием ботинок об дверь, поминанием дьявола и жестокими избиениями ни в чем не повинной подушки. Но уж об этом знал только Гарий Эдуардович, а не (Упаси, Господь!) та же Элеонора Густавовна. Слишком дорого дасталась Гарию Эдуардовичу занимаемая должность!  

… В тот роковой день Гарий Эдуардович был погружен в себя и чрезвычайно рассеян.  

3.  

- Этого истукана, кажется, ничем не проймёшь! Может, ему до женщин в силу возраста и дела-то нет! Хоть бы один комплимент за всё время их совместной работы, хоть бы просто взгляд заинтересованный! Ведь и молода я, и стройна, и романтична. Неужели я для него сродни столу, стулу или, скажем, чернильнице? Что же истукана этого способно расшевелить?!  

Элеонора Густавовна выставила из-за тяжелого письменного стола, будто невзначай, свою тонкую изящную щиколотку, затянутую в тонкий фельдиперсовый чулок и призывно покачала кремовой туфелькой. Чулок с туфелькой поразительно гармонировали друг с другом и цветом и блеском, а на фоне канцелярской мебели должны были выделяться, как мокрая русалка на фоне серого валуна. Однако, Гарий Эдуардович не среагировал. Элеонору Густавовну вдруг окатила волна упрямства, этакой женской прихоти подчинить своему обаянию весь мир, включая этого… этого бездушного …это трухлявое дерево, изъеденное червями и временем.  

Элеонора Густавовна, подумав минуту, решилась и, подойдя к книжному шкафу сделала вид, что ей вдруг очень понадобился словарь Эфрона и Брокгауза, стоящий на самой верхней полке. Она безуспешно тянулась за ним, стараясь держаться к Гарию Эдуардовичу в четверть оборота (самый выгодный, по её мнению, ракурс), подчеркивая движением свою тонкую талию и высокую грудь. Гарий Эдуардович поднял глаза.  

- Ага! Ожил, старый пень!  

Элеонора Густавовна воодушевилась, но, по правде говоря, безосновательно. Гарий Эдуардович заинтересовался не тонким станом, а самим неожиданным фактом выхода Элеоноры Густавовны из-за стола. Время не дошло ещё до обеда, и никогда прежде Элеонора Густавовна ничего подобного себе не позволяла. А как же дешевые книжонки?  

Элеонора Густавовна, ощутив, что старший письмоводитель и в данной ситуации остаётся чиновником, а не джельтменом, решилась на обострение. Она подтащила к шкафу стул и встала на него коленками. При этом показалась слегка полноватая икра, а судя по прочитанным романам кавалеры просто не могли устоять от такой красоты и валились снопами под ноги коварных прелестниц. Гарий Эдуардович не шелохнулся. Тогда Элеонора Густавовна положила на сиденье пару листов бумаги, скинула туфельки и взобралась на стул ногами. Стул был стар и слегка поскрипывал, но внимания от него всё-таки в данный момент было больше, чем от Гария Эдуардовича. Непонятно, зачем ей это было нужно, но Элеонора Густавовна потянула на себя тяжелый словарь. При этом она покачнулась, судорожно дёрнулась, постаралась удержаться за дверцу, опасаясь падения, но та пошла в сторону, увлекая за собой и Элеонору Густавовну. Гарий Эдуардович, чуя неладное, поднялся с места, но сделать ничего не успел: ножка стула подломилась и Элеонора Густавовна, нелепо взмахнув руками, грохнулась рядом со своим столом. Юбка её позорно задралась, чулок на правой ноге порвался на колене, туфелька слетела с ноги, открывая мужскому взгляду аккуратненькую штопку на пятке. Это было такое фиаско, что Элеонора Густавовна от стыда и злобы вскочила на ноги прежде, чем ей успел помочь Гарий Эдуардович. Он, правда, сделал запоздалое движение, но его рука вместо встречи с её рукой ткнулась в мягкую грудь. Это взбесило Элеонору Густавовну окончательно и, уже не совсем понимая, что она делает, Элеонора Густавовна схватила со стола остро заточенный карандаш и изо всей силы воткнула его в наглую руку.  

Гарий Эдуардович взглянул, как из порванной вены хлынула кровь, побледнел и другой рукой резко стукнул Элеонору Густавовну прямо в чувственные губы. Элеонора Густавовна покачнулась и осела на пол, ударившись виском об угол стола. Рядом с ней упал и Гарий Эдуардович, потерявший сознание от вида крови. Позвать бы кого-нибудь на помощь – можно было бы что-то ещё сделать. Только некому было звать!  

4.  

- Слушай, Воронихин, ты меня со своими экскрементами в гроб вгонишь! Почему у тебя два «пожизненных» без присмотра были? Какая мне, на хрен, разница, что за месяц ты их первый раз из виду выпустил?! Ты, Воронихин, тюремный фельдшер, а не светило науки! Какой, к черту, гипноз? Понахватаются верхушек, понимаешь, а потом за них, понимаешь, начальство отвечай! Да ты даже не фельдшер, а хрен моржовый! Какое, на хрен, моё личное разрешение?! Ты мне, на хрен, его на бумаге покажи, с моей, на хрен, подписью!  

Начальник тюрьмы долго натужно орал, и эти первые его слова были ещё самые приличные. Воронихин покорно выслушал про все сексуальные отклонения в своём фамильном древе, про собственную порочную натуру, про сексуально озабоченную тюремную инспекцию, про…, да про всё на свете. И оказывалось, что мир просто стоит на нетрадиционном сексе, в котором ему, Воронихину, предстоит и дальняя дорога, и тёплые встречи, и тяжелые испытания.  

…Всё началось с переводной самиздатовской брошюрки какого-то профессора Янкеля. Как было понятно из корявого перевода, методами гипнотического внушения человеку можно было создать его собственный мирок, зеркальное отражение внутреннего мира. Для этого даже не нужно никакой специальной аппаратуры. Несколько сеансов внушения, и человек душой перемещался в своё детство, например, или, скажем, в другой город.  

Воронихин брошюрку прочитал от корки до корки три раза, а потом поймал в столовой начальника тюрьмы и предложил ему свой суперпроект. Нужно было взять двух человек, поменять им внутренние установки на перемещение, например, в восемнадцатый или девятнадцатый век и в интеллигентский социальный слой, а дальше понаблюдать, не изменится ли их преступная суть. Если эксперимент удастся – ему, начальнику тюрьмы, почёт и повышение, потому что ясно будет: все, попавшие за решётку, могут быть возвращены в общество посредством гипнотического внушения придуманной биографии и выстроенной заново души, в которой нет места преступным побуждениям.  

Начальник хмыкнул одобрительно, и эксперимент стартовал. Для первого опыта Воронихин выбрал двоих, легче всего поддавшихся его малопрофессиональным пассам. Нашлась отдельная камера, нашлись пара письменных щербатых столов и пара стареньких стульев, развалюха-шкаф, а бумаги, карандашей и канцелярского клея взяли у Воронихина из медпункта. Установили камеру слежения. Вся охрана ходила смотреть на «девятнадцатый век». Солёные шутки, комментарии ходили по собственно охране, всей гражданской обслуге и в офицерских семьях. Заключались сделки: «трахнет» он эту страхолюдину в тюремной робе или нет. И так – неделю и вторую. А потом все устали от однообразия, ослабили бдительность, позволяли себе отвлечься на пивко и картишки. И – на тебе! Проявилась преступная натура! У неё за плечами – убийство ночью вилкой мужа на почве его нетрезвых сексуальных домогательств, у него – вооруженный грабёж с отягчающим избиением жертвы и «неумышленным» убийством (попросту человека до смерти забил, войдя в раж).  

- Ладно, Воронихин! Значит так: я тебе ничего не разрешал, ты ничего не делал. Понял? Обоих покойников – по отдельным камерам, и чтобы у меня ни один гад из наших не пикнул! Оформить обоих как несчастные случаи с интервалом в два-три дня! И помни: слово скажешь лишнее – лично поставлю к стенке или в камеру к паханам на пару дней суну! И «стукану» им, что ты экскременты на их ставить хотел! Понял? Хорошо понял? Тогда марш отсюда, Эпштейн лагерный!