|
1. С «эР» – огромные ракеты, С «эМ» – всего лишь их…
2. Если «Тэ» – большой тираж, Если «Вэ» – крутой вираж, Если «эМ» – вдали…
3. С «Пэ» – цветная полоса, С «Гэ» – чужие…
4. Если «Бэ» – я точно буду Рад на «Че» – любому…
5. С буквой «Ка» – наклон и крен, С буквой «Ха» – зелёный…
6. Петух на «Ша» имеет – шпоры, А ЛЭП на букву «О» -…
7. Если «Тэ», то злая тётка, Если «Ща» – зубная…
8. У моего на «Тэ» – отца, В сарае есть на «Вэ» – …
9. С буквой «Бэ» – что свыше, богово, С буквой «эЛь» – у волка…
10. С «эМ» – малышка мышка, С «Вэ» – большая…
09.09.09
Невозможно расшалилась весна, Птицы певчие щебечут дотемна. Желтовато – теплый поздний закат Из окна мне виден, радует взгляд. Миллионы лет все также всегда Будет капать из сосулек вода, Солнце жарить с каждым днем все сильней ах, весна, ну что поделаешь с ней...
01.04.2010г.
Я равен дереву и цветку, Я равен зверю и камню равен, Я равен умному и дураку, И в поле чистом лежать оставлен.
Мне скажет прямо любой дурак: Ты равен камню – ты равен пыли. Мы зверя кормим и ценим злак, А про тебя всё равно забыли.
Мы силу чествуем, слабость пьём, Своё равнение не считая, И только внутрь себя живём, А ты – меж звёздами запятая.
А я был равен – и так лежал, Смотрел, как звёзды стоят полого, И им нисколько не возражал. Я пыли равен – и слава Богу.
Солнце – белой свечкой. Тихие леса. Друг ты мой сердечный, Вот она, весна!
Тишиной лесною Дышим мы вдвоём. Вместе за весною Мы с тобой пойдём.
Бьётся так сердечко Сладко, не унять! Перед нами – Вечность! Вместе мы опять!
(с) Борычев Алексей
Зачем нам правда бытия? К чему нам истин обнажённость? Ведь жизни нашей протяжённость Им не под силу удлинить. Что суждено, тому и быть. А веруя в миры иные Гораздо легче уходить.
Звчем нам правда бытия? Ведь сознавать невыносимо, Что смерть придёт неотвратимо. Что нам бессмертье не дано, Что нам исчезнуть суждено. И лишь немного утешает, Что исключений не бывает.
Зачем нам правда бытия? Она нужна лишь сильным духом. И то, коль верить давним слухам Они, познав её , не рады. Когда преодолев преграды Приходит время уходить, Хотели бы другой награды.
Зачем нам истин обнажённость? Лишь зря нам душу бередит, И слабый разум тяготит Сознанье бездны мирозданья. А сказочка о воздаянье Пилюлю жизни золотит И утешает нас в страданье.
Зачем инстинктом любопытства Природа наградила нас? В борьбе за хлеб, любовь, свободу Он людям нужен, но сейчас! Животности своей в угоду Калечим мы свою природу И охраняя свой покой, Плевать хотим на род людской
Никакого намёка мне никто не давал На простое сравненье: время – это подвал. Не скользящая лента неудач и потерь, На которой – и «завтра», и «вчера», и «теперь» – Словно кадры на плёнке чередой пронеслись Через кинопроектор под названием жизнь, Не предмета над тенью превосходство, и не Вертикали над плоским превосходство вдвойне, Не блестящие грани многомерных пространств, Не побед над случайным неизменная страсть…
Время – это лишь погреб, на полу в нём лежат: Кукла детская, компас… и какой-то ушат, Два набора для шахмат, и один – домино, Мячик, детский конструктор, и билетик в кино… И ещё – в виде пыли – мысли, мысли одни…
Мне их жалко, поскольку позабыты они,
Или вовсе их нет там? да и быть не должно?
Ведь в подвале хранится, что хотелось мне, но Не сбылось, не случилось… Даже в памяти нет!
Время это ещё и – в неизбежность билет…
Но, минуя сознанье, пролетают года, Оседают в подвале, не оставив следа На поверхности тихой, где стоит некий дом, На стенах и на крыше, да и в доме самом.
…Над подвалом, конечно, – только то, что сбылось Или сбудется после… и обиды, и злость…
Стройный домик рассудка! Вот такие жильцы Населяют тебя, и – тоже в виде пыльцы Быстро падают наʹ пол, как Былое, но всё ж…
Домик! сколь на подвал ты – непохож, непохож!
(с) Борычев Алексей
Зал аэропорта. Звучит голос дежурной: - Объявляется посадка на рейс 215 Moskow – Сам-Петербург. Пассажиры приглашаются на досмотр. Всего у стойки набирается двенадцать пассажиров. Ровно столько же, сколько особой транспортной милиции. Пассажиры раздеваются до трусов – лифчиков (в том числе и три дамы) и встают в классическую позу из голливудских боевиков: руки на стены, ноги шире плеч. Пока шестерка милиционеров ощупывает и выворачивает скинутую пассажирами одежду, вторая шестерка перетряхивает (для верности!) уже прошедшие сканер чемоданы и сумки в поисках спрятанного оружия и взрывчатки. Служительница аэропорта монотонно объясняет, что в целях безопасности полетов проводятся превентивные действия против терроризма, все эти действия направлены в защиту жизни и достоинства пассажиров и их просят простить за временные неудобства. В процессе досмотра изымается перочинный нож, два косметических набора и бутылка с этикеткой «бальзам для зубов «Лесной»» и с содержимым ядовито зеленого цвета. Через неплотно закрытые двери слышатся последние бабушкины наставления одному из пассажиров, видимо, молодому человеку с роскошной рыжей шевелюрой: - У окна не садись, форточек не открывай, а то уши продует…. К аварийным выходам не прислоняйся – вдруг шпингалеты не закрыты…. И пристегивайся, а то мало ли что… Рыжий парень крутит головой, в глазах у него тревога, словом видно, что он летит впервые. Наконец досмотр закончен и готовых к отлету пассажиров выводят колонной по одному через еще один магнитный сканер на летное поле. Впереди и сзади колонны – по паре милиционеров. Самолет старенький, двухмоторный, непонятной марки. Краска на фюзеляже местами облупилась и проступает предыдущий слой с надписью «Lufthansa 19…2». Пока пассажиры занимают места, техники заканчивают подготовку: от самолета отъезжает заправщик, по паре человек в синих комбинезонах повисают на крыльях и принимаются их раскачивать. Крылья скрипят, но остаются на месте. Старший из четверки удовлетворенно кивает головой и показывает кому-то из экипажа «О-кей!», но на всякий случай промазывает пару швов пластилином. Пассажиры тем временем уже разместились. Рыжий парень оказывается соседом одной из дам, при ближайшем рассмотрении – весьма юной девицы. Соседка выставляет в проход огромный чемодан на колесиках и успокаивает рыжего: - Кормить не будут. Коммерческий рейс. Тут даже туалет платный, по сотне. А им что – конкурентов нет! Девица устраивается, раскладывая верхнюю одежду и пакеты по полкам, так, что видно – либо летит не впервые, либо в подробностях знает от кого-то, что их ожидает. Взлет задерживается. Какой-то пенсионер трясет корочками у трапа и скандалит на полцены. Стюардесса убеждает его, что льготы – только на следующем рейсе, но пенсионер бьется в истерике, что не может ждать еще неделю. Видимо, скандал зафиксировали камеры, и от маленькой будочки в сторону самолета мчится охрана с собаками. Охрана гонит пенсионера по полю. Девица сообщает рыжему: - Как раз в сторону кладбища погнали. У них кладбище в конце взлетной полосы. Наконец задраивается входной люк и стюардесса проносит по салону леденцы по девять пятьдесят за штуку и минералку по тридцать девять девяносто полстаканчика. Берут неохотно, и стюардесса шипит, что некоторые сами будут виноваты, если захотят, но ни по каким вызовам она бегать не собирается. К самолету подходит еще одна группа работников аэропорта и начинает раскручивать винты. Через пару минут раздается первый чих, самолет начинает колотиться шибче и шибче, тряска переходит в крупную дрожь, а грохот – в утробный вой, и самолет начинает движение. Предстоящие скорость и высоту полета не объявляют. Видимо, уж как получится. Зато по не отключенной громкоговорящей связи слышны сетования второго пилота на недолив горючки и прогнозы на крепость крыльев. Командир успокаивает, что прихватил пару канистр и Бог поможет. Самолет разбегается несколько раз, но взлететь не может. В салон выходит командир и лично выкидывает из самолета на поле пару самых больших и тяжелых чемоданов. На этот раз взлет удается, хотя убирающееся шасси едва не задевает за кресты и надгробия. Сам полет показывается накатом камеры на вибрирующие крылья, брызжущее из левого двигателя масло, не до конца убранное шасси, а через несколько секунд экран темнеет. Ну и правильно. Ничего там интересного нет. Затем камера скользит по напряженным лицам пассажиров, героическим глазам командира. Террористов пока нет, но командир на всякий случай проходит пару раз по салону со старым, еще времен гражданской войны наганом в руке. При повороте в обратную сторону он резко в приседе двумя руками, как герои американских боевиков, направляет пистолет вдоль прохода, заставляя пассажиров глубже вжиматься в старенькие продавленные кресла. … Керосина все-таки не хватает километров на пятьдесят. Самолет садится на полуразбитое шоссе и, видимо, привыкший к этому командир экипажа «голосует», останавливая грузовик, и за пару прихваченных канистр горючки договаривается о буксировке. Грузовик доставляет самолет прямо в аэропорт на летное поле к уже поджидающему трапу. Сходящих с трапа встречает Президент Сам – Петербурга и вручает пассажирам – Грамоты и Благодарности со своей факсимильной подписью, членам экипажа – Государственные Награды разного достоинства. Командир экипажа получает «Героя России» за перелет из конца в конец нашей необъятной Родины. На экран наплывает надпись «Конец фильма. Нет воздушному терроризму!». На фоне постепенно бледнеющих букв уходят, взявшись за руки, двое: рыжий парень и его соседка.
Мне не больно, мне не больно говорить тебе слова, - полюбила и довольно, разлюбила …и права.
Ведь не первый, не последний, сквозь сомнения твои я иду, как пёс, по следу недолюбленной любви.
И тебя целую, словно, всю когда-то целовал, и, не больно мне, не больно, говорить тебе слова –
разлюбила – не печалься, отвалю, как отрублю. Я – короткое несчастье. Я ведь тоже разлюблю.
Не тебя уж, так другую. Оставайся. Не грусти. Поцелуй на отходную. И прости меня. Прости.
На судьбу свою посетуй, да обратно не зови. Я опять пойду по следу, я ещё хочу любви.
Я видел разные города И женщин видел – но мне не надо, Была бы только сковорода, Сковорода – ты моя отрада.
Пожарить можно на ней лучку На масле до золотого цвета, Потом добавить туда шпичку, И к ним – картошечки… Видишь это,
Царевна из голубого льда? И вся твоя ледяная свита, И вся печаль твоя в лёд влита. А масло в сковороду налито -
И вот летит уже тонкий лук, И шпик стреляет, ужавшись втрое, И, круглый свой проглотив испуг, Картошка высыплется горою.
Ты даже фиги не сложишь мне, Ты – лёд, и свита твоя ничтожна, А я живу всё ещё в стране, Где лук и масло купить возможно.
Где ледяные стоят города, И кое-где лёд смешали с кровью - Была бы только сковорода - - Мы проживём как-нибудь с тобою.
Ворчал червяк, скучая на крючке, И слов нелестных не жалел о рыбаке: Он жадный, и судьба его горька, Коль на крючок сажает червяка.
Ворчала рыба, что глотала червяка, Когда узнала вкус железного крючка: Зачем такие попадаются в реке? Вкусней червяк, когда гуляет налегке!
Ворчал рыбак, почувствовав укол – Он в горле косточку от рыбы той нашёл: Ах, чтоб ты, рыбка, подавилась червяком!
Ворчали все – кому сейчас легко! Давно уж мы попали на крючок – И рыбка, и рыбак, и червячок!
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...390... ...400... ...410... ...420... ...430... 431 432 433 434 435 436 437 438 439 440 441 ...450... ...460... ...470... ...480... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|