Художнику дано увидеть рай,
А нам – полюбоваться на картину,
Узнав, как безмятежен будет край,
Который неразумно был покинут.
Одновременно радость и тоска
Овладевают – не войти за раму
И даль, где льдами скована река
Не различить, к игрушечному храму
Не подойти поближе и рукой
Не ощутить шершавый ствол березы,
В избу не заглянуть – везде покой
И свет на всем, но подступают слезы....
Лишь месяц бледный сказочным серпом
Кивает мне на небе золотом.
Дети не видевшие восходов, не помнящие заката
Ни одного, живущие у экрана, стены, плаката.
Дети не помнящие лунной и звёздной выси,
Не отличить нам следов. Волчьи, лисьи?
Дети кварталов серости и стандарта
Дети постмодернизма или поп-арта
Слово для нас игрушка – так для азарта
Можно перекрутить и написать на парте.
Нет сокровенного, кровь не бурлит в венах -
Так холодна..., а душа превратилась в гиену.
Падаль вкуснее, съедобнее, пахнет приятно
Точно от бака перед парадным родным – понятно.
Запахи леса, поля – странны, чужие
Запахи города ближе – они не живые.
Жизнь проживая безжизненно, старцы-младенцы
К дереву духа примкнули как иждивенцы.
И в лабиринте дорог и других строений,
Под шелест шин и звуки рекламных прений.
Лоббируя рьяно свои интересы, чужие задачи,
Мы «делаем шопинг», гейтуем нахальны, уже не зрячи.
Мы реагируем только на броскость клипов
Что нам оттенки, зелень каштанов, липы.
Это у Брейгеля только – слепые в яму…
В норме у нас всё. В яму? Ну может с пьяну...
Холоднокровно и ровно врастаем в карьеру.
Только в болезни ещё вспоминаем Венеру.
Секс мы рифмуем упрямо с Сикстинской мадонной.
Долго им падать ещё? Эта пропасть бездонна…
