Ушел молодым и гордым,
На миг ошарашив свет.
Он рвал из себя аккорды,
Мелодий
К которым нет.
Звенели струнами жилы
В открытой ветрам душе...
А песня искала силы
Немое пробить
Клише.
Кто сказал, что не сдюжим мы
в этот день, в эту ночь?
Чтоб стала чертовой дюжина
и родилась дочь.
Солнцами патлы выжжены,
вся, как сама юла,
шустрая, нагло рыжая,-
все – для себя взяла!
Кисти ль, перо ли, леечку,-
выкрутит на излом.
Ходит мир по линеечке,
а она – ходуном!
Ласкою, хмелем, матом ли,
нежностью ли, грозой,-
веком управится атомным
в поэтовый мезозой.
Когда все решают денежки,
решает она продлить
ответ на вопрос – сумеешь ли -
Гамлет, не жить, но быть...
Будь, – борзописец ли, зодчий ли,
иль, вообще, поэт,
не знающий и по отчеству
ту, что взошла на свет…
* * *
В двенадцать был я дерзким забиякой,
Ботаником боявшимся прослыть,
И рос авторитет мой с каждой дракой,
И становилась неуёмной прыть.
Но угодил в милицию в итоге,
За мной пришёл насупленный отец,
Я подбирал ответы по дороге,
Предчувствуя заслуженный конец.
Но он не стал мне задавать вопросов,
Взросления познавший парадокс.
Решил проблему эту крайне просто:
Купил перчатки и отвёл на бокс.
прикладывать к больным местам не руки – поцелуи
не заговором исцелять, а говором ночным
и боль и хмарь и непосильность злую
в корзинку складывать и уносить в овин
и упаданием холодного рассвета
не остужать горящее лицо
а возвращать упущенное лето
и хмелем украшать крыльцо
и вновь и вновь в привычности объятий
расслышивать – как я тебя люблю
и горевать, что не могу отдать я
того, что горем лишь своим я назову
Художнику дано увидеть рай,
А нам – полюбоваться на картину,
Узнав, как безмятежен будет край,
Который неразумно был покинут.
Одновременно радость и тоска
Овладевают – не войти за раму
И даль, где льдами скована река
Не различить, к игрушечному храму
Не подойти поближе и рукой
Не ощутить шершавый ствол березы,
В избу не заглянуть – везде покой
И свет на всем, но подступают слезы....
Лишь месяц бледный сказочным серпом
Кивает мне на небе золотом.
