http://atlantida-pravda-i-vimisel.blogspot.com/ 

Цивилизация умирала. Триста тысяч лет – это возраст. Она продержалась и так слишком долго, настолько долго, что успела надоесть и себе, и планете. Извилистый и сложный путь пришлось пройти за этот период. Колонизация Солнечной системы некоторое время подогревала интерес к жизни, требуя новых технологий и ресурсов, но всё когда-нибудь заканчивается. Так получилось и в этот раз. Ресурсы исчерпаны, технологии не востребованы, желания идти дальше – нет. Самые настырные ушли за пределы системы. Может им повезёт. А что останется? Да ничего. 

Города без людей падут под натиском природы, металл окислится, бетон рассыплется в прах. Мегалитические постройки, оставшиеся от прошлых цивилизаций, как память о быстротечности жизни, канут в лета, как и их авторы. Космические катаклизмы беспощадны. Выстоять против сил вселенной нельзя. 

Цивилизации, как люди, живут каждый своей жизнью. Одни достигают всего опытом и трудом, другие алчностью и жадностью, но конец всегда один. Одни уничтожают сами себя, не совладав с прогрессом. Другие гибнут, не выстояв против сил природы. Третьи, так и не приспособившись к жизни на планете, уходят в небытие. 

Что остаётся потомкам? Как оставить напоминание новому ростку жизни, который пробьется, всё равно пробьётся, рано или поздно. Искусственные спутники не вечны, они упадут. Тайники скроет время и природа. Да и нужны ли знания мёртвых живым? Зачем им знать, что они не первые, и не последние. 

Планете 4 миллиарда лет, сколько сотен цивилизаций копошились в её недрах, сколько биллионов живых организмов прошло через её чресла, и?… Ничего не осталось. Ни-че-го!  

Старожилы успели сделать намного больше за бесшабашную молодёжь, убивающую себя в самом расцвете сил, познав тайны материи. Но и старожилы не вечны, ничто не вечно.  

Мир безграничен, как наружу, так и внутрь, космос умещает миллионы вселенных, а сколько вселенных находится в атоме? На электронах есть жизнь, почему наша вселенная не может быть частью электрона? Может. 

Каждое событие порождает новую реальность, параллельные миры бесконечны, и безграничны. Сознание обретает самые замысловатые формы. Но материальный мир слишком ненадёжен и хрупок. На смену старому должно придти новое. Дорогу новому, удачи наследникам. 

– Гад, если завтра же от этой бутылки не избавишься – удушу собственными руками! 

…Ну конечно, жена злится. На то она и жена, чтобы порядок в доме был. Муж – для дОбычи, жена – для порядка. Какой же это порядок, если муж уже полгода «не просыхает»? О дОбыче тут и разговора нет. 

А сначала казалось – повезло. Уж такая удача в руки пришла!... 

Берестенев сменял эту бутылку на ведро картошки у бомжеватого сумасшедшего, уверявшего, что еще недавно был крутым бизнесменом, почти олигархом. 

Бутылка оказалась с секретом. Стоило закрутить пробку – и на голографической этикетке менялось название, а в бутылке соответственно ему менялось и содержимое. К тому же, после этой нехитрой операции с пробкой бутылка снова оказывалась полной. Эх, чего только Берестенев не перепробовал за полгода-то! Виски менялось на саке, портвейн – на херес, а некоторые экзотические названия и вообще были незнакомы. Но качество – всегда на высоте, никакой «паленки». 

Сначала зачастили друзья. За вечер по три – четыре перемены делали! Жена, правда, эти «сходняки» быстро прекратила. Потом…. 

… Сегодня что? Ага, ямайский ром, тысяча семьсот одиннадцатый год. Ну как не попробовать? 

Так вот, про бутылку! 

Как оказалось, её ни подарить, не продать. Пробовал Берестенев, но даже знакомые крутили пальцем у виска: дурак, мол, от счастья сам отказывается, а мы тебе не враги. А обменять…. Уж если в подарок не берут…. 

Сегодня жена просто рассвирепела. Берестенев ром – в рюмку, а жена бутылку – ему за пазуху, шапку – на голову и за порог выставила. Что делать? … И кто виноват, естественно? Классика, короче. 

И двинул тогда Берестенев на рынок. Стыдоба: вдруг знакомые увидят, как он в торгашеских рядах с бутылкой…! Так и бродил в шапке на глаза почти до закрытия торговли. Уже разошлись почти все, когда мужика небритого заметил. Пьющий, наверное. Сапоги кирзовые продает, а сам босой. Наудачу Берестенев подошел: чего, мол, ищешь, какого счастья? Зачем, мол, последнюю обувь продаешь? 

Мужик смехом ли, всерьез ли говорит: 

– Сапоги не простые, скороходы. И не продаю, а только на обмен. 

Берестенев и думать не стал, за проклятую бутылку тут же обменял. Да и ничего, вроде, сапоги-то! Даже каблуки не сношены. И ботинки сразу чего-то жать стали. Примерил сапоги – как раз по ноге! До дому – шаг шагнуть, и в сапогах можно! …И шагнул! 

… Домой Берестенев пришел через неделю, босиком, с кирзовыми сапогами на веревочке через плечо. Давясь от спешки на кухне холодными котлетами, бормотал невразумительно про Багдад, Самарканд и Бухару. Жена, уже наученная прежним счастьем, не удивилась даже, только вздохнула и пошла осматривать сапоги. 

-Ничего! – сказала она, – сходим сейчас и купим тебе что-нибудь на ноги. Тут до магазина рукой подать, и босой добежишь! 

В магазине Берестеневу ни одна пара обуви не подошла. Одни ботинки безжалостно жали, другие – вовсю хлябали, а женские туфли он мерить отказался наотрез. Как ушел из дома босой, так босой и вернулся. 

Всю ночь Берестенев озабоченно размышлял, повезло ему с сапогами или совсем даже наоборот. 

Утром он взял мусор, одел кирзовую обнову, сказал: «Я только до помойки!» 

…и шагнул за порог. 

– Нихренасебе! – удивился Заморышев, когда при добавлении очередного неизвестного реактива из бутыля со стершейся надписью установка полыхнула и оглушительно разорвалась на мелкие кусочки. 

Заморышева спас металлический лабораторный стол, под который он, наученный многолетним личным опытом, успел юркнуть за мгновение до катаклизма. 

Помещение заполнилось пылью со шкафов, побелкой со стен, парами вмиг испарившейся экспериментальной субстанции, запахами уже разогретого было, но теперь размазанного ровным слоем по полу обеда и едким сизым дымом. И в пыли и дыму опасливо распрямлялся Заморышев – к.м.с. по шахматам, к.т.н. – биохимик по образованию, смелый экспериментатор и первооткрыватель всяких неожиданностей типа зеленой, не выводимой даже «Кометом», плесени по углам, неизвестно откуда сбежавших и геройски сдохших в стаканах с питательной сывороткой почему-то полосатых крыс и не обмененных вовремя денег — три бумажки по двадцать пять рублей, когда-то целое состояние — в кармане старого халата. 

Постепенно пыль осела, запах почти выветрился, только сизые дымные облака плавали в воздухе, кучкуясь, делясь, перемешиваясь и изредка пострекотывая пробегавшими в них разрядами. 

– Заморышев, – сказал себе Заморышев, – ты раздолбай, хотя и умница! Надо срочно всё зафиксировать в журнале, чтобы не нашелся какой-нибудь гений потомок. Мало ли у нас дураков?! Низзя этого повторять! 

… Сизые облака всё не рассасывались. Заморышев для чистоты эксперимента нашел сломанную швабру и погнал ей самое большое облако в другое крыло здания, в операторскую, к электронному микроскопу с невероятной разрешающей способностью, приобретенному на грант «для развития нанотехнологий», а скорее — для запудривания мозгов многочисленным финансовым комиссиям. 

Облако было странное. В нем клубились какие-то массы, образовывая крохотные звездные системы. Заморышев выбрал одну, похожую на Млечный путь, нашел в нем крохотное солнце с планетами, выбрал четвертую от солнца и увеличил масштаб. Планетка была бы вполне жизнеспособна, если бы не микроразмер. Заморышев даже расколол микроманипуляторами единственный материк планеты на несколько частей и раздвинул их: получилась почти Земля. 

Потом были выходные. Заморышев просидел их в институтской библиотеке, строя гипотезы и выискивая по электронной базе данных научные и не очень научные тексты из разных областей. Он даже распечатал несколько листов из научно-популярных, паранормальных и откровенно мистических и мракобесных журналов. В понедельник с утра Заморышев, едва сбросив куртку, застегивая халат на ходу, кинулся к микроскопу. Планетка жила. В океане можно было рассмотреть рыбьи косяки, по суше ползали пресмыкающиеся, а над разросшейся фауной мелькали птицы. И тут Заморышева осенило! Он снова ринулся в библиотеку, уже понимая, что искать. 

Ну вот, конечно: 

«Сначала было Слово. И Слово было — Бог...». 

А дальше Заморышев каждый день наблюдал, как в строгом соответствии с древним текстом развивался микромирок. Он даже нашел на планетке место, очень похожее на окружающий его реальный пейзаж. 

На следующей неделе во вторник «всевидящее око» микроскопа зафиксировало в этом месте строительство, а в среду в выросшем, словно по волшебству, городке появилось зданьице, напоминающее родной институт Заморышева. Удалось разглядеть не то, что людей в нем, а даже записи в журналах. 

Особенно Заморышева заинтересовал суетливый субъект в вечно грязном халате. Его сопровождали постоянные взрывчики, а однажды Заморышев увидел, как наблюдаемый начал собирать установочку, похожую на его, заморышевскую. 

Заморышев не успел, да и не мог остановить эксперимента. В объективе полыхнуло, но появившийся дым не скрыл, что объект, вернее — субъект его наблюдения остался жив, взял крохотную шваброчку и погнал образовавшееся после взрыва облачко по коридору в другое крыло здания. 

А спустя несколько минут, Заморышев успел только еще усилить увеличение, субъектик сидел с книжкой, и на странице можно было различить: 

«Вначале было Слово. И Слово было — Нихренасебе...»