|
|
Вот и снег на дорогу выпал
полосой отчужденья белой.
Ты терпенье по капле выпил...
А последняя капля веры
по щеке на ладонь сбежала,
притворившись слезой, трусливо...
Ты уже не такой желанный
и уже не такой красивый.
И какое мне, в общем, дело,
что впустую запал потрачен.
Гордость смирно сидеть велела,
и никем для тебя не значить.
Ничего не могу поделать,
рвется там, где особо тонко...
Я на всякий пожарный – вдела
ниткой время в ушко иголки...
У судьбы на побегушках, в виноватых у смятенья,
прозябает иллюзорность, если видимость не лжет.
Жизнь расставила ловушки на любви поползновенья,
или крупной ждет добычи, или просто бережет.
Я плету, плету кольчужки для ранимых, и влекомых
переменами, иллюзий, налегаю на крюки.
А желающих примерить – пруд – пруди, но нет толковых,
то мала им очевидность, то запросы велики.
Снам оставлю иллюзорность, заведу себе реальность,
бессловесную, рябую – не позарится никто.
Пусть идут своей дорогой перемены и случайность,
и вопросы без ответов, и вчерашний конь в пальто.
обед
неряха лаборант
на самотёке
вариант
пускал
в пробирке пузыри
ещё
чуть чуть
и будет взрыв
к чертям собачьим
но слава Богу
спирт иссяк
потух огонь завис косяк
пришёл завлаб и сгоряча
отвесил бездарю
леща
а как иначе
и всё по новой
давай на идиш сны переведём
как время лета
спасём им всем
черёмухи наркотик
и отомстим
за водку крест табак и даже гвозди
тавро надежды выжигаю сигаретой
виватЪ Россия
и мессию запустив
в проём души
играю вист тепла на сонных нервах
в вольере комнаты
кормушки монитор
тор влажных губ
решётки мыслей
узнаваний
постилка времени
и вечное не то
желанье
боль
истерика
сомненье
дороже ненаписанных стихов
ни жизнь
ни смерть
ни Млечный поперёк
защёлки лязг
один кухонный вечер
и можно всё
и жизнь
и смерть
и вечность
собрать и вынести в помойное ведро
опять реал грядёт
и нужно просто жить
кричать Спартак
и тайно верить Барселоне
три «К» с три "Т"
пытаясь совместить
дугой иона
и если бога нет
иова полюбить
* * * Спал в будке будочник, собаки выли, Дремали постовые на постах, А на часах храпели часовые, С прибором положивши на устав. Весь мир заснул, а я кружил в дурмане И обходил погосты наугад, Как ёжик, заблудившийся в тумане, Шарахаясь от цыканья цикад. Шёл напролом и, ткнувшись лбом в ограду, Услышал чьё-то пенье про камыш. Я с детства помнил эту серенаду, Но слов не знал – в начале строчку лишь. Как далеко до веры и понятья! Вокруг дубы и липа – вот беда. Вчера ты приняла мои объятья Молчком, в ответ не проронивши да… ОРИГИНАЛЬНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ Леонид Валерьевич Жмурко – "Мы, потерявшись в лунном синем свете" * * * Мы, потерявшись в лунном синем свете, Бродили колоннадами аллей. Угадывая чёрточки в просвете, Созвездий, в перекрестие ветвей. Ночные спали сторожа в сторожках, Стонали липы от прожитых лет. А кто-то за оградою, на дрожках, С тоскою пел, «А смерти нынче нет». Но мы не слышали, не слушали, не знали, Ни пев, ни шум, ни лай цепных собак. Ни безысходность боли и печали, Излитых ядом в непроглядный мрак. Касались липы вековые, платья, Клубился пар от соннои реки. Ты не сказала – нет, приняв объятья, И, не отняв, пленённой мной, руки...
Как глупо... Так близко к тебе подойти
и чувств не лишиться, в беспамятстве рухнув,
на кафельный пол, закружившейся кухни,
а твердо стоять на своем – Уходи...
Как глупо, казаться сильней, чем ты есть
и взвешивать каждое слово по сто раз.
Исчерпывать тему, выравнивать голос,
вставлять в мини паузы – Ты еще здесь?
Как глупо, потом простоять у окна
полдня, холодея от мысли тревожной: -
Ну вот же она, эта бездна, ну вот же...
И слабость, столкнув туда, крикнуть – Так на...
Как глупо...
на этой площади не будет вральных слёз
и плащаницей неба ветер укрывая
живые камни победителей помянут
звезда кремлёвская сбежит за облаками
и там останется учить любви других
дорога вымощена жёлтыми цветами
из переулка улетевшего в Арбат
и массолитовости нато скоро канут
из вдв союзной помощи тушёнкой
для причащения на эльбрусах побед
и примет площадь не топтания парад
а тополиный пух и мокрые глаза
и неслучайно в небо шарик улетит
волну трассируя мелодией катюши
дождавшейся и встречи и любви
как много их полило это землю
как мало мы успели им сказать
и на глазах у растаможенных людей
ребёнок маленький в волчонка превратится
за то что смерть детей бросками с талых крыш
здесь никого уже давно не удивляет
что можем мы
наследники не майа
а гари мая с сединою на висках
писать стихи и тихо плакать по ночам
в чужое горе
это небу помогает
уже не им конечно
только стылым нам
чтоб расцветали яблони и груши
не пролетевшим над пустым гнездом кукушки
из февраля
аптеки
у которой
все горе мира снам властей
до фонаря...
...И что тут скажешь, если все не то?
Не те слова, случайности, предлоги.
Не тот маршрут автобуса, метро,
и все не то, и все не слава Богу.
Не те глаза, улыбки, жесты рук,
не в тех краях, не в то приходят время.
И что однажды понимаешь вдруг -
и ты не та, когда не там, не с теми.
И что грустишь все чаще не о том,
что жизнь идет, а что проходит мимо,
твой главный день, оставив, на потом,
уже дошла почти до половины...
Ну что тут скажешь? Время не за нас.
И я свыкаюсь с этим понемногу,
и с тем, что ты не здесь и не сейчас,
но все же есть, ты есть, и Слава Богу!
здесь все заточено на поиск совершенства
как будто холода космического мало
где от величия до хохмы буква «С»...
а я бичую по стихам вокзальной шлюхой
и трачу время на небесное кидалово
где Слово Бог
а человек уже ничто
и по ночам
под звуки старых скорых в окна
пишу письмо на неохинди Перельману
про новый взрыв где утром тихо началось
седьмое время от пришествия Его
которое никто здесь не заметил
с картины пукина
опять мы не дождались
холодный космос
графики орбит
светить сгореть
остаться пылью стёртой ночи
у них там тоже
все так к цифрам приурочено
что я завидую здесь нищим и больным
что можно плюнуть
и сорвав дугу с орбиты
отдать ее тому кто и не знал
что хиромантию возможно подменить
в ночи выстругивая Карлой буратинность
рисуя продолжения свои
за горизонт запястья
линией любви
укоротив от жизни и ума
цыганка погадает
упадет
от состраданья)
и жить по ним
взорвать обрыдлые устои
дома повыстроить
утишить кошкам боль
и сопли утерев седым учёным
и членам коррам из грибницы АПН
на облаке летать по комнате
и вспоминать полковников стихи
под запах мамы
или женщины в бикини
за право быть чудовищем и нищим
в ногах любви
и перечитывая
пушкина татьянность
завидовать
вот это
навека
ведь сколько звезд уж с той поры
на землю пало
а у Татьяны
те же слёзы
тот же сад у старой няни
ТЕАТР (небольшой фрагмент повести) - Театр, сударь мой! Театр – это жизнь… Дымный космос! Вон там, в зале воняет дустом и стертой кожей с кресел и банкеток… А здесь?! Здесь – запах пота, пыли, трескучего дерева…Пыль объединяет нас, она нас мирит, она всюду. Тряпье, деревяшки, ящики с реквизитом – всюду пыль, как на Луне, ей Богу! А потом, в луче электрического света – она играет, оживляет наши мертвые лица, создает аромат и вкус театральных подмостков… Пыль – это снег и ветры, это душа театра, дающая свету цвет, а лучу – густоту и плоть. Спуститесь в подвал – там свежая стружка, там пахнет клеем, нитками и материей… Там строгают и шьют для вас целый мир, который впоследствии будет пропитан все той же лунной серо-голубой пылью и сдобрен рабочим потом, озвучен глотками и осязаем телами. Он вторгнется в вашу клоповью душу и не даст вам спать до утра… Вы прорыдаете всю ночь, дважды соберетесь вздернутся на гвозде, а затем, испив бутыль до дна, заснете за столом… Луна будет шевелить вам кудри, а сквозняк из сада споет колыбельную… Вот что такое настоящий театр! Утром вы встанете, как ни в чем не бывало, и пойдете, подбоченясь, совершать свои мелкие гадости, пакостить добрым людям, врать ближним своим и плевать под соседский забор.. Кончено... Театр живет только вечер и ночь. Утром он умирает с первыми лучами. Когда хамы и глупцы обоего пола, начищенные, отутюженные и пахнущие приятно приходят в этот зал – они смотрят на себя, упоены собой, своим мнимым превосходством, исчезающей красотой, канувшей молодостью. Они смотрят на нас надменно – что могут эти тщедушные фигляры, кривляющиеся за деньги? Чем они собрались нас удивить? Первые шаги по сцене даются тяжело, оттого, что никто не верит в чудо. Но через полчаса и у них – там, в зале, вырастают стрекозьи крылья, они – там... глотают судорожно слюну, чуть не плачут и кусают губы... Они летят и кружатся вместе с нами в этих багровых и мертво-синих лучах прожекторов, они становятся такими же как мы мотыльками, которые порхают два часа, выходят на поклон, а затем сидят в гримерке и думают о еде, о деньгах, приходят, вымотанные, к себе домой и видят в зеркале свои обычные, постылые, жадные свинячьи рыльца… Не хочется жить… Но инстинкты берут свое, глупые заботы тащат за шкирку не спрашивая, да и утро все же наступает... Так функционирует эта небольшая волшебная машина театра – бессмысленно и безрезультатно, и вся ее благодать в том, что она дает приют тем, кто не смирившись с неизбежными свинствами жизни, каждый вечер летает в свете этих пыльных прожекторов, переживая потоки страстей: на сцене и в зале. Это заведение – их клетка, террариум, где они живут вперемешку с местными и своими собственными змеями и скорпионами, дуремарами и карабасами… Картонная коробка их жизни. Театр… Так что платите свои три сольдо, друг мой, и идите примерять крылья. До начала спектакля осталось всего минуты две... Смелее…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...190... ...200... ...210... ...220... ...230... 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 ...250... ...260... ...270... ...280... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|