Небеса надо мной, голубеют как лён.
Листопад кружит листья осенние.
Я – с тобой. И янтарный клён,
нам читает стихи Есенина.
На вислых губах солонеет засохшая пена,
Копытами, сбитыми в хлам, шевеля с неохотой,
Трусит Росинант по исхоженным тропам Вселенной,
Неся на себе погруженного в сон Дон-Кихота.
Слегка поотстав, как любому ослу подобает,
С мешком на боку и с копьем на другом для баланса,
Ушастый и серый без имени мелко шагает,
Везя за хозяином глухо поющего Пансу.
Унылый пейзаж, припорошенный тленом и пылью –
Нельзя различить по приметам ни годы, ни страны,
Но если взметнутся над плоскостью чьи-нибудь крылья,
Идальго проснется и снова убьёт Великана.
Белых облаков плывут стада,
дышет поле запахом навоза
мне в лицо, не ведая стыда.
В этом и поэзия, и проза.
Я иду, с собою прихватив
купленный рулон в универмаге,
прямо в поле утолить позыв -
время след оставить на бумаге.
Я слышал слова очевидца,
Что смерть где-то рядом – вранье!
Безносая очень боится
Того, кто плевал на нее.
Мы сядем в свои развалюхи,
Нажмем посильнее на газ,
Пусть наши прекрасные шлюхи
Запомнят счастливыми нас.
Пусть мир, проносящийся мимо,
Нас будет за яйца держать.
Грядущее – необозримо,
А прошлому нас не догнать.
Неистовыми и бухими,
Опасными, как динамит,
Любите нас, бабы, такими,
Таких уж земля не родит.
С ухмылкою сверхчеловека,
Джакузям любым вопреки,
Мужчины двадцатого века
Умеют пускать пузырьки.
* * *
Контроль потерян – на авось,
В глухую топь без гати
Эксперимент пошёл вразнос,
Трещат узлы галактик.
Вновь не задался вариант.
Забыв задраить крышку,
Заснул, быть может, лаборант,
Хватив с устатку лишку?
Завлаб вернётся и, узнав,
Наверно, ошалеет
И обесточит автоклав,
А лаборанта – в шею.
