Намедни, осуществляя 17-ти часовое путешествие на автомобиле «ГАЗель» по просторам родной страны, я очень тесно соприкаснулся с таким явлением культуры, как «Радио «Шансон». Слово «культура» употреблено здесь не в значении «высокое достижение человеческой мысли и деятельности», а в более абстрактном значении: «следы материальной и духовной человеческой деятельности вообще».  

«Радио «Шансон» – «Хорошее радио», давно стало заметным явлением отечественной медиа-культуры. Моё нынешнее погружение в пучину радио-контента перемежалось прослушиванием аудиокассет подобного же содержания. То есть, 17 часов (с перерывами, общей длительностью 3-4 часа), я слушал это! У меня была возможность переключить канал, поставить другую кассету, в конце концов, я был клиентом, мне оказывали услугу по перевозке. А клиент, как известно – всегда прав. Но, я сознательно не менял кассет и радиостанций! Я старался понять, найти и почувствовать то, что привлекает людей в этих песнях! Плюс к этому – испытание и тренировка силы воли!  

Кассеты сделали свое дело. Дважды выслушав от корки до корки два сборника Михаила Круга, я окончательно понял, что это не настоящие «блатные песни». Мимикрия, ловкая и умелая. Слишком умелая – настоящие «блатные» песни, кроме надрывной лагерной лиричности ничего не несут. Художественной ценности абсолютно не имеют, грешат недоделанными рифмами, несоблюдением размера и прочее. Кстати, лично я для себя определяю «внешнее» качество стихотворных форм по неоправданному наличию/отсутствию местоимений. Если поэт не может выдержать заданного размера, без ничем не мотивированного употребления «мы», «нам», «мне», «вам» и т.д. – то поэт слаб. Этим могут «похвастаться» большинство доморощенных рекламных слоганов, многие стихотворения в местной прессе (вскоре, предоставлю пару подобных примеров – оборжёмся). Каждый встречал такое.  

Вернёмся к нашим баранам. Если все настоящие «блатные песни» внешне крайне убоги (о внутреннем содержании я вообще, ничего не говорю!), может это их имманентное свойство, может это их отличительная характерная черта, без которой они перестанут быть таковыми («блатными») и перейдут в иное жанровое подразделение? Может быть.  

Так вот, Михаил Круг. Я и раньше знал, что он не сидел, имел высшее образование. Теперь же, ещё раз убедился, что Круг – своеобразный культурный индикатор. Высший, рафинированный слой «блатной» музыкальной культуры. К ней отношение практически не имеющий, но выражающий в чистом виде все её характерные черты. (Во, загнул!)  

Я даже несколько зауважал его. Но, это единственный положительный вывод, сделанный мною за время поездки.  

Кроме Круга, мне довелось услышать и по-настоящему ужасные вещи.  

«Радио «Шансон» вещает круглосуточно и по всей стране. Я специально не изучал сетку вещания, но эмпирически пришел к следующему выводу. В регионах, кроме московского эфира, выделяются эфирные блоки для местных подразделений «Радио «Шансон» (а таковые имеются теперь повсюду). Столичное «Хорошее радио» слушать нормальному человеку вполне можно. Головная московская «контора» «Шансона» имеет четко выраженный дрейф в сторону уменьшения «блототы» эфира. То есть, можно услышать и Митяева, например, или Розенбаума. Высоцкого, Окуджаву, других представителей авторской песни. Даже ребрендинг радио говорит нам об этом дрейфе. В перебивках между песнями, неизбывной рекламой и новостями, проникновенно-настольгически-патриотический голос объявляет что-то вроде: «Страна…народ… песни … хоррошие песни!» и всё это не под «Мурку», а подо что-то раскатистое, к прошлому отсылающее. Так же, подчеркивается новое название: «Хорошее радио», а старое «Радио «Шансон», отодвигается на второй план. Упоминается, только для того, чтоб старые, преданные слушатели не забыли. Только услышат ли они то, что ожидали? Теперь не всегда. Делается это всё, по понятным рыночным причинам, для расширения аудитории. Чтобы не только любители лагерной лирики могли послушать данное радио, но и кто другой. Но, согласитесь, есть здесь положительный момент! Вот, всё-таки – два положительных вывода за поездку!  

Наконец, третье. Самое ужасное и беспросветное. Как я уже говорил, время от времени на «Хорошем радио» включаются региональные подразделения. Здесь-то и начинается кошмар.  

Ангельский, буквально ангельский голосок ведущей. Она ловко на ходу складывает слова в предложения, мило беседует с радиослушателями (в большинстве случаев двух слов связать не могущих). Слушал бы и слушал одну ведущую, но песни…  

Парень поздравляет некую Ксюшу, которой исполняется 16(!) лет. И просит поставить песню группы «Беломорканал», с названием «Днюха»! Из динамика несется что-то типа: «…гуляй, жиган!», «конвой подождёт» и т.п. Соответствующая «музыка», соответствующие интонации и прочее! Как романтично! Если бы я был шестнадцатилетней девушкой, меня бы, наверное, вырвало от одного названия группы, исполняющей эту, с позволения сказать, песню! Назвать мое шестнадцатилетие – «днюхой» ??!! (слово то какое гадкое; на мой взгляд, так матерки много приятней). И кто этот парень – заказчик песни? Её любимый? Если для неё (этой Ксюши) все случившееся в прямом эфире норма, тогда, куда мы идём? Кто я? Где мы все? Как говорил Шукшин: «Что с нами происходит?»  

Совсем меня убило это.  

Мама (!) поздравляет своего шестилетнего (6 лет!) сына Эдуарда. И просит поставить что-нибудь из репертуара группы «Бутырка»(!!!). Без комментариев.  

Представь, ты просыпаешься утром. Это утро не будет похожим на те бесконечно прозрачные, пронизанные светом и пахнущие обновлением утра недосягаемых тропических побережий. Оно не будет похоже на парижские утра, когда зеленщик тянет свою тележку по мостовой к рынку, а в лавочке напротив жарят каштаны и в кафе стучат жалюзи, которые поднимает официант в ярко-бордовой форменной куртке с галунами. И лондонское утро с его туманом, с блестящими от влаги улицами, с элегантными черными такси с шашечками на борту, с невозмутимым, гладко выбритым полисменом, похлопывающем дубинкой по поле плаща на углу у светофора тоже не будет похоже на твое утро. Ты проснешься с головной болью – последствием вчерашнего вечера – и место, где ты проснешься не будет первоклассным (пятизвездным) отелем, или мастерской знакомого художника-авангардиста, или старым постоялым двором, затерянным в горах, куда не так-то просто добраться, или гаражом, где стоит небесно-голубой “Ягуар”, или чердаком, с которого видны флюгера и трубы на соседних крышах. Это место не будет даже квартирой твоей подруги, женщины наверняка красивой и заставляющей своей красотой обращать на себя внимание.  

Ты сядешь на кровати и закуришь. Это будет не сигара из лучшего кубинского табака, обработанного вручную, и не трубка из дерева редких пород с янтарной отделкой и мундштуком, погрызенным от долгого употребления, и не мягкая ароматная сигарета, сухая и легкая с длинным изящным фильтром.  

На столе в противоположном углу комнаты будут тесниться пустые бутылки и, насколько я могу предугадать, это будут бутылки не из-под мартини, и не из-под Jack’а Daniels’а, даже не из-под мадеры или хереса, не из-под рома или шотландского виски, старого, как рассказы о нем, не из-под шампанского мадам Клико, не из-под грузинского минандали, сделанного из самого отборного винограда, не из-под кьянти, бордо или саке, но, все равно, это будут бутылки, а не бурдюки или кувшины; бутылки, черт возьми, из под чего бы они ни были!  

И вообще, в комнате будет беспорядок, не слишком безобразный, и не нарочитый, уж поверь, и не такой, от которого у людей со слабыми нервами сразу появляется желание начать новую жизнь. Это будет нормальный беспорядок, который при известной доле воображения можно будет назвать романтическим или, если уж тебя будет воротить с утра пораньше от прилагательных, бардаком.  

“Ох, мамочка моя...” – простонешь ты и тебе покажется, что ты сказал это по-английски или, может, по-португальски, с той интонацией, с какой в голливудских фильмах говорят “О, черт!”, когда наступают в дерьмо и интонация тебе понравится и сами слова понравятся и ты повторишь “Ох, мамочка...”, но так, как в первый раз уже не получится.  

Ты погасишь сигарету в пепельнице, стоящей на полу у твоих ног и полной самых живописных окурков, и поплетешься умываться.  

У тебя не будет халата, расшитого черными драконами и подаренного одной влюбленной в тебя японкой, не будет огромного яркого и пушистого махерового полотенца, купленного по случаю в Сингапуре в прошлом году, и поэтому ты пойдешь голышом, что даст тебе возможность обозреть всего себя с ног до головы в зеркале и ты увидишь и в очередной раз отметишь непохожесть своего лица на лицо Алена Делона, твоего торса на торс Ван-Дамма, твоих ног на ноги Микки Рурка. Все будет твоим, вплоть до твоего уважения к самому себе.  

После душа ты решишь позавтракать. Тебе не придется ломать голову, чем утолить голод, проснувшийся во время купания – устрицами или мясом молодой пулярки, или остатками паштета из гусиной печенки и бутербродов с икрой, или супом из черепахи и приготовленной в вине телятиной, или просто крепким кофе со сливками и чашкой горячего шоколада, или смородиновым пудингом, который кто-нибудь из твоих знакомых еще вчера, упившись в стельку, пытался разогреть на сковороде, или грибами в чесночной подливке, или... да мало ли... и стоит ли перечислять то, над чем ты, повторяю, не будешь ломать голову, потому как она и без того будет ломиться.  

Завтракать ты будешь второпях из-за боязни опоздать на службу. Не то, чтобы без тебя не могли обойтись, но опаздывать, знаете ли...  

Твой офис будет в пятнадцати минутах езды на приличном автомобиле или на такси и у тебя будет интересная работа, когда бы на нее не ходить пять раз в неделю. Ты не будешь занимать должность пресс-атташе при нашем посольстве в Панаме, не будешь работать консультантом в зарубежном филиале IBM, нет. Ты будешь не артистом, не метрдотелем, не кладбищенским сторожем, не наемным убийцей, не боксером, не жокеем, не конферансье, не патологоанатомом и не орнитологом, специализирующимся на морских птицах, не альпинистом, не скрипачом, не директором сельскохозяйственного кредитного объединения, не почетным членом муниципалитета, не летчиком-испытателем и не водолазом, но все равно, тебе не захочется опаздывать на работу, пусть даже после буйной вечеринки, какая случится накануне вечером как раз там, где ты будешь жить и как раз в твое присутствие.  

Да, еще я забыл сказать, что ты будешь не фокусником и потому на работу опоздаешь, как опаздывал уже тысячу раз в своей жизни и в самые ответственные моменты. Однажды ты опоздал родится лет на сто пятьдесят, ведь тогда с твоим теперешним знанием основ электродинамики и физики элементарных частиц ты мог бы стать вторым Энштейном или, с твоей любовью к литературе, написать “Уллиса” раньше Джойса.  

На работе все будет как всегда. Никто не будет помышлять о размахе уолстритовских воротил и не будет гомонить, как на нью-йоркской торговой бирже, светлые умы не будут усиленно просчитывать возможность организации базы на Марсе и изыскивать финансы для прокладки туннеля между Россией и Японией. Кресло, отнюдь не чипэнддейловское, под тобой скрипнет, когда ты опустишь в него свои утомленные чресла и ты предашься размышлению, смею заверить, философскому – быть или не быть тебе сегодня на очередной попойке и соберется ли там компания необходимого уровня.  

Вот такая она – красивая жизнь и жить ею не запретишь.