Драматический рассказ про любовь и архитектуру  

Действующие лица: Любовь – жительница деревни  

Дачница – жительница города  

Явление 1  

Начало лета. Зеленеющие грядки под ветхим забором. За ним виден дом на противоположной стороне улицы.  

Дачница: Так по рукам?  

Любовь: Куда деваться. Руки отваливаются два огорода упахивать. Одной-то – с одним бы справиться.  

Дачница: Как одной? А что за люди во дворе – гости?  

Любовь: Да какие гости. Муж. Сын. Дочь. Ишо сын.  

Дачница: Почему же не помогают? Воспитываете плохо! Заставлять надо! (нервно закуривает) Впрочем, что это я? Те же проблемы!  

Любовь: Домик-то у вас будет справный. Зимой, оно конечно, холодновато, а коли на лето только – долгонько протянет.  

Дачница: Ну, уж нет! Домик снесём! Дачку выстроим! Вы меня простите, но что самое главное в жизни – эстетика! Погодите, выстрою – залюбуетесь! Пейзаж здесь великолепен, но архитектура!.. И потом, домик тесен! Вдруг гости? Можно в наше время жить с кем-то в одной комнате? А? То-то же!  

Любовь: Ну, как. Живём жа.  

Дачница: Да что вы?! Все – в одной?!  

Любовь: А чо. Много ли нам надо. Привыкли. Сын дома не бывает – в мозгах опухоль, так и рос по больницам, в школе ни дня не учился – инвалид. Теперь, поди, по тюрьмам научат, вон следствие идёт… (плачет)  

Дачница: За что? (неожиданно с интересом) А можно, я тут у вас себе щавельку нарву? Обожаю кисленькое!  

Любовь: Да рвите… Деда одного обокрали. Сын-то не крал, друзья крали, а он с ними был. И дочка вот. Кожную вёсну с армянами сбегает и – до белых мух… Позора-то. Ныне она чо-то припозднилась в бега. (Вытирает глаза фартуком)  

Дачница (жуя): Воспитывать надо! (Вытирает оставшиеся листья о брюки) Взял бы ваш муж ремень…  

Любовь: Дак и так всем достаётся. Пьёт он сильно, буйный. Не захочешь – сбежишь. Ну, вот три дни ходит стёклушком, не пойму чо и стряслось. Тьфу-тьфу… (стучит по забору, забор падает)  

Дачница: А младший сын ваш чем занимается?  

Любовь: Да чем ему заниматься – штаны марает. В июле два исполнится, достало бы сил поднять… У-у-у-ух! (поднимает забор)  

Дачница (восхищённо): Вы – поднимете, не сомневайтесь! Вы удивительно сильная женщина – культуристка прямо! Значит – по рукам?  

Любовь: Шибко жалко моё наследство. Не сносить-то – никак нельзя?  

Дачница: Нельзя, милая! Надо вперёд смотреть, о живом думать! Грустить не надо! Красота спасёт мир!  

Явление 2  

Лето в зените. Забор лежит на грядках. Дом на противоположной стороне улицы исчез.  

Дачница: Да ладно, не надрывайся! Я на новом месте новый забор поставлю – сегодня после обеда рабицу завезут!  

Любовь: Куда деваться. Как жить-то будешь: дом здеся, а огород – тама? Поворуют.  

Дачница: Баня, через дорогу – раздевалка! (хохочет и вдруг продолжает всерьёз) Пусть попробуют! У меня и милиция – вот где! (показывает кулак)  

Любовь: Эти, чо другой раз приехали – красивый какой, надо же… и вежливый… сударыня, грит… по забору за руку перевёл… (разглядывает свою руку и вдруг торопливо прячет её под фартук)  

Дачница: А, это Бараков – из города архитектор, жаль, не его начальник! Ты б упала! Красавец! Умница! Книжки пишет! (нервно закуривает)  

Любовь: И глазки… и сам воспитанный такой…  

Дачница: А, ты про Баракова, а я про его начальника! (хохочет)  

Любовь: Районный-то наш антихре… антихри… как?..  

Дачница: Архитектор.  

Любовь: Во-во. Тот воопче грубее. Баба, грит, картошки-то хватит? С матерком ишо. (задумывается) Картошки – да, не хватит.  

Дачница: Брось! Семь соток с небольшим оттяпали – делов куча! Отдохнёшь хоть от этой каторги!  

Любовь: (жалобно): Я не поняла: чо там-то не строить?  

Дачница: Тебе ж объяснили: уклон большой, воды грунтовые близко и ещё много причин! Два часа объясняли!  

Любовь (с укором): Значит, зря дедов домик порушили, стоял бы ишо годов двадцать.  

Дачница (ласково): Бараков же тебе сказал: аварийный, тронь – и рассыплется! (неожиданно с интересом) А можно, я тут у тебя себе морковки нарву? Обожаю свеженькую!  

Любовь: Да рви… (задумывается) Бараков… поцеловал зачем-то… (осторожно достаёт из-под фартука руку, долго её изучает и снова торопливо прячет обратно)  

Дачница (вытирая морковь о брюки, презрительно): Все они! Мягко стелют, да жёстко спать! (вгрызается в морковь)  

Явление 3  

Конец лета. На авансцене забор из рабицы. За ним – почти готовый сруб. У забора Любовь одна.  

Любовь: А ведь низко окна сделали, как заметёт зимой – в темноте насидится. Свет чуть не кожный день отключают, надо пойти сказать… (идёт и останавливается в задумчивости) Не будет она зимой жить-то… (долгая пауза) А, зайду. Может, приехал кто. Куда деваться.  

Сизиф. Здравствуйте, уважаемый…  

Миф. Здравствуйте…  

С. Простите, как к Вам обращаться? Вас на самом деле как зовут?  

М. А Вам зачем?.. То есть, я буквально: по какому поводу зовут? Если разговор серьезный – то Мифом, а ежели так, потрепаться, то можно и Борисом, откликаюсь… Впрочем, зовите Мифом, так привычнее.  

С. Договорились, Миф. Откуда такой псевдоним?  

М. Сам придумал. Здорово, правда?.. Хотя и не один, а в соавторстве. Не расцените превратно, но так уж вышло, что у Мифа два папы и ни одной мамы. Вроде как и сирота, но не круглый. Усеченный. Но на эго это не давит, развиваемся полноценно… В свое время два талантливых молодых человека были вынуждены сочинить себе одну общую кликуху, что обуславливалось наличием компьютера только у одного из них, а так же творческим соавторством в принципе. Давненько уже пишем порознь, да и машинами обзавелись каждый своей, но мочить Мифа по такому ерундовому поводу было жаль – симпатичный… Достался мне. Поверьте, происхождение имени – это частности: то, что с Мифом еще случится, гораздо увлекательнее того, что с ним произошло в прошлом. Он первый же очень себе и удивится, помяните мое слово.  

С. Интересно, что появилось раньше, стиральный порошок или…  

М. Шутить изволите?  

С. Всем известно, что Вы проживаете в Израиле. Не страшно?  

М. Что, прямо всем известно?.. Ну, теперь-то уж, видимо, да… И, пардон, не проживаю, а живу… Страшно? Что Вы! Тут пугаться не успеваешь: такие впечатления, жалко пропускать. Хоть на видео новости записывай! Чуть отстал от происходящего – никогда себе не простишь. Вот, например, война на днях началась на два фронта, не считая идеологического, кто еще таким похвастаться может? Мало того, что живем в предбаннике у Вседержителя, так мы же еще и новости делаем – пуп земли! BBC, CNN и «Аль-Джазира» без нас концов с концами не сведут. Вы себе представляете эту плотность событий, ярость столкновения мнений, мировоззрений, конфессий и денег? Эту непримиримость взглядов и позиций? В Израиле каждый очередной день даже самого вялого обывателя наполнен такими приключениями, по сравнению с которыми житие барона Мюнхгаузена – серая рутина. У нас тут нет людей без биографии. Примеры нужны?.. И люди – со всей планеты… А язык? Всякий говорит на иврите, но каждый на своем. И самое уникальное, что евреев – подавляющее, я бы даже сказал, довлеющее большинство. Это не просто, к этому надо привыкнуть, это надо полюбить. Видеть в каждом отдельном, навстречу идущем – народ, как в капле воды – океан. И океан, то есть народ – твой лично. У меня получается, дико радостно!.. Я далек от обожествления Израиля – глупости и гадости у нас хватает (бюрократия, например, менты или гипертрофированная гуманность), но мне столь многим есть чем гордиться каждый раз, когда говорю или думаю о своей стране, городе, доме, что эти ощущения не променяю ни на какие европы с америками… Представляете, я горжусь нашим мэром! Мэром города Натания Мирьям Файерберг. Она у нас интересная, эффектная дама, превратившая за полторы каденции одряхлевшую периферию на трассе Хайфа – Тель-Авив в курортную жемчужину!.. Нынче, вон, стадион новый строит. Так, печки-лавочки… А наша армия?! О! Вы бы видели этих нимфеток с автоматами, я бы за Вами подсмотрел из укрытия!.. А кухня, кухня! И море. Три моря: врачующее Мертвое, расслабляющее Красное и возбуждающее Средиземное. Апартаменты люкс… Я хочу сказать, что отчасти понимаю этих бородатых пустынных антисемитов, которые сидят в своем бархане с «калашом» и ядреной бомбой, черные от нефти до глаз, и дико нам завидуют, скрежеща песком на плохих коронках. А Вы говорите – страшно… Страшно вот этот шумный, гамный, балашманый, но единственный любимый дом со всеми его морями потерять – поэтому рвать обязательно будем в кровавые клочья любого, кто и так далее.  

С. А каково вообще жить в маленькой стране?  

М. Я лет двенадцать назад полгода раз в неделю ездил по этой маленькой стране с обзорными, развлекательными и образовательными экскурсиями. В год приезда, в без пяти минут взрослые восемнадцать. Увидел треть процента, но впечатлений на всю жизнь. Мне пустыня Негев по сю пору снится, хотя был там один раз один день в прошлом веке. Юг вообще шикарный: два часа в консерве на колесах прешь – бедуины, верблюды, заправки, вдруг, хлоп – Эйлат. Девять кварталов: отели и бары, бары и отели. Официанты, уборщицы, повара, словом, обслуга, там же и живут, я одного знал, созвонились, он вышел на ступеньки с длинной салфеткой через локоть и сигарой в зубах, коньяком несло пижонски… Но самое удивительное, непостижимое и притягательное – Иерусалим. Это надо даже не видеть, это надо пережить. Хотя бы несколько ночевок подряд. Обещаю, будет все, и волшебство, и вдохновенье, и даже, черт возьми, любовь… В Тель-Авиве наоборот – не уснуть ни за что, так что туда – только отрываться. Жить не советую. Это не жизнь, а героическое освоение космоса… Жить надо в Натании, в тишайших пригородах, с двухметровым лимоном под окном и теннисным столиком на воздухе в тени, как я живу. Или в Герцлии, с большой верандой и видом на марину с яхтами, как жить буду... Короче, может страна и маленькая, но определенно не тесная.  

С. А раньше Вы жили в СССР?  

М. В нем, внутри непосредственно. Точнее, в Украине. А еще точнее, в СССР я родился, в СНГ жил, а из Украины уехал. Не сложилось у нас с ней… Хотя, она тут ни причем вовсе. Зов крови – и все тут.  

С. Вы – один из первых участников проекта ARIFIS, учредитель персональной премии «Золотой слог», хранитель анти-премии «Mif-ура», имеете статус Эксперта... Что для Вас значит этот статус?  

М. Значит серьезное и ответственное отношение к искусству прежде всего. В том виде и состоянии, которое, на мой субъективный взгляд, является не просто приемлемым, а талантливо осуществленным, с душой, изобретательностью, изюминой, навыком… Серьезное отношение к производимому я вообще считаю основополагающим в творчестве. А ответственность – фундамент концепции любого произведения, точка опоры, без нее пропадает сам смысл искусства: можно замыслить гениальную работу, но выполнить спустя рукава и шустренько, в три строки, подогнав ближайшую рифму и парочку банальностей, чтобы отвязалось и не беспокоило – это лажа. Так нельзя. Надо перелопатить груду шлака, чтобы получить щепоть руды из которой, глядишь, что-то терпимое и сформируется… Я вообще за писанину без остановки! Писать надо ежедневно и постоянно, тогда на каком-то этапе количество перейдет в качество. Не само собой, конечно, а в процессе анализа, самокопания, ограничения, улучшения, устранения недоработок – однажды что-то вылупится, причем, возможно, весьма неожиданно, и от того вдвойне приятно… К слову, я на свой счет иллюзий не питаю и вполне осознаю свой личный, довольно скромный уровень, при наличии, без сомнения, какой-то набитой руки и поэтического слуха, но та творческая жанровая ниша, которая выбрала меня (я ее не выбирал – это точно) иного и не требует: остроумная мысль, изложенная в рифму – то, что ищу постоянно и что меня больше всего привлекает. В этом антураже вполне допустимы и легкие вульгаризмы, и словообразование на ходу, и стеб, и постмодернистские идиомы… Я ведь серьезных стихов не пишу – не умею, да и браться не хочу: серьезность мне не свойственна, я довольно легкомысленный. Есть какая-то лирика периодическая девочкам, чтобы не расслаблялись, но ничего существенного, так, розы, слезы, позы…  

С. И как же это, по-вашему, сочетается с серьезным и ответственным отношением к искусству, о котором Вы только что…  

М. А так и сочетается, очень просто! Серьезно писать, это не то же, что писать о серьезном. Вот будете смеяться, но по мне «Наша Таня громко плачет» – очень серьезно сделанное произведение. Я как-то разобрал эти четыре строки по полочкам, по винтикам, по шурупикам – красота! Ни одного слова не выкинешь, не исправишь: звук потрясающий, все эти «ш», «ч», «т», «р» – журчат и переливаются; сюжет, драматургия, персонаж и деталь – блеск! А лаконизм?.. Ну и как, очень серьезное стихотворение? А выполнено весьма ответственно и последовательно, это и люблю.  

С. Забавно... Хорошо, а что из себя представляет «Золотой слог»? Как появилась эта премия, с какой целью?  

М. Появилась она на одном очень смешном сайте год назад. Меня довело до белого каления отношение редколлегии ресурса к поэтическому разделу – удивительно незаинтересованное. Ладно если бы конъюнктурное, там, или потребительское – так ведь нет! Основной административный энтузиазм распространялся и тратился на окучивание и удобрение визуальных жанров (живопись, фотография и т.д.), а толковые стихотворные произведения тонули в общем потоке такой откровенной лабуды, что просто оторопь брала! Ну, я и кинул клич, мол, люди, что мы тут сидим, как приговоренные, ждем барской милости? Чем мы сами хуже всех этих редколлег, которые возникают в разделе по большим религиозным праздникам?! Призвал всех креативных и незатюканных сочинить себе собственную премию и одаривать ею достойные работы. Что может быть приятнее и радостнее, чем признание коллег по цеху, таких же рифмоплетов, как ты сам? Целый концепт оформил, мол, не разбрасывайтесь, давайте только на ваш взгляд достойным, чтобы статус премии возрастал, ценность льстила, и так далее, в той же манере, типа, представляете, обрастем такими титулами, что рядом с нами любой дважды-букер будет выглядеть недоразумением… С одной стороны – юмор, конечно, но с другой: что это, как не творческая биография? Сам же первый и задекларировал «Золотой слог», в качестве личного примера… Не активный народ попался, покивали, похвалили, самые высокоинтеллектуальные выскочкой обозвали – и тишь, и глушь. Покрутился я там еще месяца три, соскучился и подался пастись к Арифис, она – шикарная, ее люблю! Опять же, плотность талантливых, интересных, изобретательных авторов здесь выше на несколько порядков, говорю без преувеличения и облизывания создателей журнала. Просто – много! Я понимаю, что и сайт еще младенец, и народу тут пока всего-ничего, но за то какого!  

С. В нашем журнале, Вы очень много внимания уделяете другим людям. Скажите, в реальной жизни, что Вам чаще приходиться делать – получать знаки внимания или оказывать их?  

М. Хм, до чего же толковый вопрос!.. Вниманием я не избалован – и слава всем богам. Излишнее внимание меня утомляет, я по натуре затворник, отшельник и даже где-то социопат. Поддерживаю связь с несколькими приятелями разной степени удаленности, с любимым другом – реже, он такой же «робинзон», как и я, словом, не напрягаем друг друга частыми встречами, отчего каждая очередная – событие и в его и в моей жизни без преувеличения, обставляем ее с антуражем: ресторан, отдельный кабинет, чтобы не мешали перетереть кости цивилизации, которой икается всей одновременно. Ценим друг друга прежде всего за то, что нам не нужно разъяснять в процессе беседы используемые термины и обороты – он эрудит и умнейший талантливейший молодой человек, обсудить с которым любую тему величайшее наслаждение. Многому у него научился. Сам же оказываю знаки внимания всем вокруг, до кого могу дотянуться, и кто этого достоин. Знакомые дамочки заходят хотя бы просто поздороваться, поскольку без комплимента от меня не уходит ни одна, даже самая страшненькая. За столом тостую первым – это уже почти обязанность: ну, сидят все и смотрят друг на друга, как немые со стаканами, как не сказать пару слов, чтобы растормошить публику?! Или вдруг после третьей: «Что-то Боря нынче тихий?..» Я в ответ: «Похоронил…» «О, господи! Кого?» «Последнюю надежду» – и поднимаешься со стаканом: «Друзья! Позвольте мне в этот прекрасный питейный вечер...» Короче, конферанс – это мое, наверное, еще с театральной студии… Люди пока не жаловались.  

С. Личный чудаковатый вопрос: на фото в Вашем персональном профиле это Вы в ванной комнате?  

М. Я, в ней, в майке. Мне там лет пять, может четыре, не помню точно… Сейчас уже не такой хорошенький, но глаз все еще хитрый, и физиономия вытянулась от жизненных сюрпризов. Мужчины вообще не взрослеют, они только увеличиваются в размерах, так что по сути своей на этой фотографии я такой, каким себя ощущаю по сей день, на пороге тридцатилетия.  

С. Скажите, Вы женаты?  

М. Спасибо, нет.  

С. Представьте ситуацию, что Вы собираетесь жениться…  

М. Трудно себе такое представить. Я живу по принципу Жени Лукашина до встречи с Надей: «Чтобы мелькала с утра до вечера?..» Увольте. Мне хватает моих нынешних, необязательных, ветреных, не ревнивых, кормящих себя без моего участия... У Жванецкого есть хорошее: «Мечта холостяка часто сводится к идее, чтобы женщина, с которой провел ночь, к утру испарилась сама собой, молекула за молекулой, как эфир. Осталось разве что легкое облачко французских духов – и на том спасибо». Ой, спасибо – не то слово! Порядочный мужчина обязан женщине посвятить жизнь, а у меня она одна и мне ее жаль, поэтому остаюсь порядочным мерзавцем.  

С. Представьте, чисто гипотетически. Представили? Я перечислю свойства (качества) предполагаемой супруги, а Вы расставьте их в порядке, приоритетном для Вас. Итак, по алфавиту: веселая, имеет тонкий вкус, красивая, любит детей, не капризная, общительная, разделяет интересы мужа, умеет замечательно готовить, эрудированная. Пожалуй, хватит…  

М. Ох ты, боже ты мой… Ну, приоритеты тут не важны, важно другое… Веселая – пусть будет, хотя справлюсь и сам. Тонкий вкус – обязательно, многому меня научит, я довольно безвкусный. Красивая – допустим, но они красивые в большинстве своем, а любимые красивы особенно, так что это прилагается в упаковке само собой. Любит детей? Вы бы еще про дельфинов спросили!.. Своих будет любить, куда она денется? Не капризная – это не женщина. Общительная это хорошо, будем в унисон и «напару» душой компании (ой, спелись тут с одной недавно – наши диалоги надо было записывать): я иногда ощущаю легкую нехватку прикрытых тылов, но мне удается это компенсировать гиперактивностью и темпераментом. На тему интересов мужа скажу вот что: я буду разделять ее интересы, если это будет любимое существо, поскольку, если оно любимое, то ее интересы – мои интересы. А как иначе, она ведь интересна мне целиком и полностью, вместе с ее интересами! Замечательно готовить – это ерунда, я в еде неприхотлив, как измельчитель, ем что дают, лишь бы было чего при этом почитать. Все домохозяйки делятся на две категории: те, которые готовят и те, которые разогревают. Кухонная жена меня бы раздражала – что, заняться больше нечем? Предпочитаю тех, которые разогревают, у них масса свободного времени на меня. Да и мое любимое блюдо, сосиски с жареной картошкой, вкусно готовлю только я сам, а швырнуть шницель в микроволновку много ума не надо. Нет, пускай готовить она не умеет, у меня будет лишний непобиваемый аргумент в любом принципиальном споре. Эрудированная – о, это да! С дурой интересно только в койке, а это не вечно – отдыхать тоже надо. А вот поговорить до и после – едва ли не самое увлекательное… Или спеть, например, дуэтом, чего-нть из «Бременских музыкантов», для смеху… А вообще, любимая женщина всегда и неизменно самая лучшая по всем параметрам, так что странно ее препарировать: куда ни ткни – одни комплименты, восторги до мурашек и придыхание.  

С. В судьбу верите?  

М. По поводу судьбы это очень серьезный и сложный вопрос. Скажем так, я верю в совпадения, то есть где-то конечно я фаталист, но умеренный. Я верю в поступательность энтропии, научный прогресс и нравственный регресс, а поскольку все три составляющих – и целиком и по отдельности – прямой путь в тартарары (куда мы все весело и катимся), то фаталистом быть приходится автоматически, дабы сохранить хотя бы крупицы оптимизма.  

С. Можете назвать трех самых любимых на сегодня Ваших писателей, поэтов? Я не имею в виду участников проекта «ARIFIS»…  

М. Нет, трех не могу, уж извините, не прощу себе. Писатели: Н.Гоголь, И.Ильф и Е.Петров, С.Довлатов, М.Жванецкий, Т.Толстая, Виктор Ерофеев (но только его публицистика!), Вячеслав Пьецух, Александр Генис. Драматурги: Г.Горин, Николай Эрдман (последнему вообще нет равных). Поэты: И.Бродский (за двоих пойдет, поскольку он – мое все), Саша Черный, Б.Пастернак, И.Иртеньев (простоват, но хорош).  

С. Традиционно, три последних вопроса. Ваш любимый цвет? Водите ли Вы автомобиль? Практиковали что-нибудь экзотическое из «Кама-сутры»?  

М. Хм, смешно… Любимый цвет синий и все его оттенки. Машину вожу, но без удовольствия, по необходимости – слишком большая концентрация для слишком примитивного занятия. Из «Кама-сутры» вполне возможно что-то и применял, но не знаю наверняка, поскольку в руках ее не держал, а поелику за последние лет десять-двенадцать ничего новенького мне не показали, так что, скорее всего, дураком и помру… Может и правда, стоит почитать? А вдруг меня ожидают открытия?! И тогда, видимо, не только меня.  

С. Спасибо, Борис, за содержательную беседу.  

Хотя беседой это назвать трудно, скорее – монолог. Но, таков уж он – Миф, любит поговорить!  

СОБАЧИЙ СУП  

Опять сгорел дотла собачий суп.  

Прихожу домой, а собака безропотно фыркает носом в щель (хорошо, что год назад сосед спьяну дверью ошибся и обматерить было некому, пока доски расшибал пинками)...  

Так. Немедленно: плиту выключить, кастрюлю огнедышащую — в ванну, окна настежь и бегом на улицу с собакой.  

И так всегда. Куда ни ткнись — всё на нервах.  

Картинка из прошлой пятницы  

Директриса:  

- Вот так вот. Кодироваться не хочет. Ну, не знаю.  

Сослуживица:  

- Спасите, Наталья Павловна! Тридцать лет пьяницу терпим! В кабинет не войти — перегар с утра! Клиенты ходят, что о нас думают?  

Сослуживец:  

- Витя, ты мне друг, но, извини, я не о том. Юра, будучи директором, не пресекал, а Наталья Павловна — человек принципиальный.  

Директриса:  

- Ну, не знаю. Голосуем. Двадцать три — «за», а шестеро — «против», вот так вот?! Ну, не знаю!  

Я:  

- Не нравится мне такая традиция: что ни неделя — новый козел отпущения. Одумайтесь, что творите, можно ли вас любить после этого? Серпентарий, а не коллектив. Вам бы казни публичные посещать, ку-клукс-клан вы советский!  

Директриса:  

- Вот так вот??? Ну, не знаю!!!  

Подруга (мне локтем в бок):  

- Что за манера все портить, локомотив ты размечтавшийся! (В зал громко и весело): Дело ясное: на улице — грязь, дома — колотун, трамваи — смертоубийство. Кстати, о погоде. Весна скоро кончается, а деньги зимой платили. Но спрячьте пистолеты, друзья! Лето возвратится! И чтобы не было мучительно больно за... ну, вы меня поняли, да?.. Давайте проголосуем, пусть человек до пенсии доработает.  

В пятницу суп не горел. Я никогда не варю его в пятницу. Дни строго определены: среда и суббота. К субботе я успокоилась уже... Зато потом, в среду!  

Картинка из среды до сгоревшего супа  

Директриса:  

- Вот так вот, мои дорогие! Ну, не знаю, дорогой мой, отдыхайте, вот так вот, ждите свою пенсию! Выпьем за... ну, не знаю! (Пьет.) Передайте-ка мне кусочек рыбки, вот так вот. (Восхищённо ест.) Ну, не знаю!  

Сослуживица:  

- На кого меня оставляете, милый, ведь тридцать лет в одном кабинете! Утром прихожу — всё как всегда: шторы подняты, стулья опущены, документация на столах... По первому намёку хоть гвоздь забьет, хоть каблук приклеит... Выпьем за самого милого человека из нашего коллектива! (Пьет.) Наталья Павловна, попробуйте салатик, не пожалеете!  

Сослуживец:  

- Витя, ты мне друг, но, извини, я не о том. Я о душе. Товарищи, какая у нашего Вити душа: не обиделся, стол накрыл на прощание! (Со слезой накатившейся) Наталья Павловна, давайте выпьем!..  

Стоп-кадр. Искренность невыносимая. Мы с подругой эту сцену вживе не наблюдали: смылись по-английски в курилку от стыда, прихватив со стола бутылочку.  

А потом суп сгорел.  

Потому что пришла домой расстроенная, накидала в кастрюлю всего побольше и прилегла погрезить — помогает от нервов, знаете ли. Подругу научить пыталась — не хочет, боится. А чего бояться? Просто всё. Сначала встаёт перед закрытыми глазами очень яркое цветовое пятно. Замечали? Потом оно непередаваемо сгущается, и по центру прорезывается мигающая светлая точечка. Стоит ухватить эту точечку внутренним зрением, притянуть, не дать угаснуть... И расширяется она с некоторым усилием, вот уже кружочек вырастает прозрачный, вот и пространство внутри него различимо... Терпеливо выращиваю, постепенно. А потом сны заказываю и засыпать не обязательно.  

В среду действительно заснула. Сроду столько водки без закуски не пила. Меня не берет она вообще-то. Вот и надейся теперь — суп-то... Да суп-то — фигня. Главное — жирный был, гад, хороший. Ну и горел тоже хорошо, жирно. Дым едкий, клубами такими тяжёлыми — хоть взвешивай, стены все в копоти — еле отмыла, ковры три дня на балконе проветривались — все равно воняют... А собака что творила! Чих, скулёж, вой. Меня разве что не покусала — разбудить пыталась. А мне — нипочём. Пока не выспалась — не встала.  

Картинка из среды около горящего супа  

Сочная, клубящаяся темнота и мы — фонарики, похожие на фасоль. Лучи мягкого света струятся из глубины семядолек, где живут будущие ростки, а темнота питает и поддерживает наш свет. Каждую фасолинку люблю безмерно.  

Эйфория.  

И вдруг.  

Не то самая тихая нотка растаяла бесследно, не то самый слабенький оттенок цвета погас. Откуда это пришло? Мы счастливы. И меня зовут. Плаваю. Счастлива... Но нет. Не уходит щемящее ощущение потери. И вместо знакомой темноты тяжёлым душным бархатом обволакивает меня безмолвная кладбищенская печаль, пропитывается липкими потёками незаметно убивающей тоски, и отрывистые ядовитые вспышки простреливают пространство насквозь, перебивая наш свет. Эта новая темнота глумится: «Хочешь? Хочешь? Смотри!» — по одной выхватывает фасолинки, и фонарики их погасают бесследно, безвозвратно. Мне больно, я плачу, вырываюсь, ныряю в светлое пятно, пытаюсь объяснить, насторожить, встревожить, спасти от гибели. Фасолинки озираются и улыбаются безмятежно. Лучики тревоги направлены только ради меня: «Что с тобой? Тебе показалось, — успокаивают, — всё в порядке, всё так и должно быть». Почему не видят, не чувствуют?.. Темнота окончательно взбунтовалась, она теперь — неприкрытое, уродливое, голимое зло. Нас все меньше и меньше, мы исчезаем, и как быстро! Не видят. Слепы. Да любят ли они друг друга, или опять я одна со своей идиотской любовью?.. О, жалость, какая острая, пронзающая тонкими-тонкими иглами жалость!.. И устают эти иглы. Бесполезно. Помочь нельзя. Слепоглухонемею, и густое, как смола, отчаяние переполняет меня. Отчаяние — это темнота. Падаю, утопаю, иду ко дну мучительно долго, мучительно медленно, там умру, успокоившись. И вдруг понимаю, что нет дна у отчаяния. О, погаси меня, темнота, я не хочу больше чувствовать, силы иссякли!.. И темнота протягивает ко мне руку.  

Ну вот, прогулялись. Заодно и по воспоминаниям. Теперь за дело. Кастрюля в ванной остыла уже. «Уходя, не забудь выключить все электроприборы!» — на двери написать, что ли? Дотла. Опять. О чем вы только думаете, сударыня, последнее время?..  

Подумать, конечно, есть о чем. Стены, окна, посуда, мясо — собаку кормить все-таки нужно — руки драят, а мысли текут себе...  

Что я могла ему дать, чтобы не потеряться среди остальных?.. Чтобы запомнил?..  

Посмотри-ка в зеркало и ответ найдешь...  

Что дать, что дать. Да ничего не давать, тогда уж точно запомнит — небывалый для него случай. И вообще. После драки кулаками не машут. Отшила — теперь плачь, что ещё остается. Не надо было подглядывать. Ишь, расповадилась медитировать. Выбирай уж — туда или сюда. Если хочешь к земле поближе, то вот он — твой настоящий мужчина: охотник, рыболов, драчун, бабник и пьяница, такие с тобой обо всех забывают, и ты их любить постарайся. А этот — красавец и умница. Не твоё. То, что он бабник, в твоём стиле, но не по своей воле. Плевал он на нашу сестру. Нет, он нас всех любит, конечно же, но себя чуточку больше. А еще он добр и никому в страданиях не отказывает, тепло отдаёт с лёгкостью. Прямо пропорционально: чем приятнее телу, тем длительнее страдания. Одно у вас с ним сходство: оба — палец о палец, ничего для просто собственного удовольствия не сделаете. Строго по заявке, ради удовольствия ближних — пожалуйста. Это он. Ты и того не можешь, гордость не позволяет. Повезло же твоей гордости! Пару эпизодов зачеркнуть-таки бы, да поздно. Но сегодня утром ты повела себя совершенно неординарно. Можешь себя поздравить. Последний, но триумф.  

Картинка из субботы до сгоревшего супа  

Сколько можно молчать? Скажи что-нибудь, хотя бы для приличия, хозяйка, тоже мне. А что сказать?.. Спроси, как дела. А лучше — откуда он явился и как посмел. Челюсти слегка шевельнулись, но зубы остались сжатыми. Слов — море, а не идут. Ну и ладно. Лови-ка точечку!  

Ого, какой вихрь. Нет, смерч. Кружусь в его водовороте от основания — выше, ещё выше, ещё стремительнее, так, что хочется придержать мокрый подол несуществующего платья... Откуда здесь вода? А, так это же слёзы... Вот ты где. На гребне. И в темноте почти не виден. Прицепляюсь к последнему кольцу спирали и осторожно присаживаюсь рядом.  

— Будем мерцать дальше? Так слушай. Вернее, смотри... или... ну, не важно, внимай, короче, как сумеешь... Привела я тебя к воротам, но ты не был впущен. То, что ты без прозрачности — пустяки, стражи впускают скрытных... в тебе отсутствует ответный огонь! Ни одной, самой холодной искры... Как странно, отчего это? Вряд ли кто-то был любим более тебя.  

— Если человека все любят, он не виноват. Я и сам страдаю из-за этого, поверь мне.  

— Замечая последствия на объектах твоего внимания, да?  

— Да. А что я сделал? Я кому-то обещал? Обнадёжил? Об­манул?  

— Нет, разумеется. Но ты же умён и кажешься добрым. Зачем приручал тогда? Как мог не предвидеть надежды? Ты — слишком для нас, понимаешь ли, что это значит — слишком? В нас просыпаются собственничество, зависть... Мы все перестаём любить друг друга...  

— Значит, и не любили. Значит, я — хорошенькая проверочка для всех вас...  

... И взметнулся смерч. И разлучил.  

Что нужно сделать с креслом, чтобы оно не скрипело? Двери смазывают маслом, а с креслом — как?.. Прерывает который раз. Не сидится — ворочается, ёрзает. И ведь заёрзаешь, заворочаешься — уже семь минут молчим.  

— Ну что ж, разговора не получается сегодня. Может, я пошел?  

— Как хочешь.  

Прощальное движение рукой, и молчаливый крик за лифтом вдогонку...  

Так-то, зеркало. Какой тут триумф. По нулям. Ничья. Ничей. Ничего.  

И нечего! Всё правильно получилось. Запланированное наверху — неотвратимо. Вот ты свободно считываешь информацию в будущем, а изменить ничего не в состоянии. Говорено было — не твоё. А неймётся. Значит, страдай, если так хочется. Сенеку читала? «Кто не чает — не отчается...» — умный был парень. Неужели картинки тебя ничему не учат? Смотри в окно тогда. То же самое увидишь, только на более примитивном уровне... Вон, под грибочком, пьяный обрыгался. Правильно, водка забирает большинство. Рядом мамашки с детишками прогуливаются. Да, и домашность, угар адский, укачивает многих. Некоторые люди деньги делают и в этом обретают некий суррогат удовлетворения. Некоторые — стишки впроголодь кропают, видя в них смысл посланных миру несчастий. Ах, если бы так просто!.. И все они смерти боятся, не понимая, что жить давно перестали, если только жили когда-нибудь. Зато другие появились, и ты их видела, они не боятся, а ждут своей смерти и уже не желают искать очередной выход в никуда. Не всё ли равно, тюрьма или монастырь — каждый сам выбирает, где и с кем ждать. Ты-то дождалась. Твои картинки — смерть ведь. И не лучше ли она так называемой жизни?.. Скоро вас будет больше, чем гибнущих от водки. Чувствуешь, какой оптимизм? Присоединяйся! Нужна тебе эта навозная куча, если можно оставаться там, в глубине сущности, в темной колыбели пространства?..  

Я обязательно отвечу зеркалу на его вопрос. Когда найду ответ. Еще здесь не все потеряно.  

Картинка из субботы около горящего супа  

Вот собака моя. Послушание — идеальное. Преданность — надеюсь, что нет. Приживется, в случае чего...  

Супчик густой любит, похожий на кашу. Верхние листья с капусты — туда, круп всех по горсточке, картошки чуть-чуть (много вредно)... Ай-яй-яй. Вермишель на исходе, маловато на шестилитровую кастрюлю, основа, как-никак. Пока спущусь в универсам, мясо доварится. И подруге необходимо позвонить... Так ли уж необходимо?.. Наверное, если вместе с кулаками вся душа чешется. Разговор назрел в свете последних известий из соседнего измерения... Ну вот. Даже предлоги и приставки заодно со всеми наболевшими корнями. Изрекают изнутри: избери избыток, изящное изобильно, изобретательно... Издеваешься, изувер?.. Не дамся! Хочу «в», а не «из». И не надо давить, враг рода человеческого! Я этого не выношу, сам знаешь... Я вообще-то в универсам иду. Ну, хитёр же! Уважаю... Фантасти­ка — автомат без очереди.  

— Привет, подруга, ну и как ты — довольна?  

— Я всегда довольна! Как милый твой поживает?  

— Милый НАШ, скорее. Так ты, что ж, подруга, добить меня решила?  

— А что случилось? Я не понимаю. Путь по-прежнему свободен — вперед!  

— Нет, ничего себе! Разве я теперь смогу?! Ведь ты в курсе всех моих проблем, а переступила. И не ради жизни своей, здоровья или благополучия — ради вшивого удовольствия переступила!  

— Ты всерьез считаешь этот разговор телефонным? Давай приезжай, я и объясню тебе всё, как это произошло и зачем. Откуда знаешь, кстати? Неужели он доложил? Вот не ожидала!  

— Зачем мне доклады ваши. Ясно видела вас всю сегодняшнюю ночь.  

— Опять ныряла, да? Вот не вынырнешь когда-нибудь оттуда — будешь знать. Опасно то, что ты делаешь, сколько можно говорить? Эх, ты! Клялась, каялась. Карты в мусорку выбросила. Тем более приезжай — на вливание.  

— Взаимно, чтоб ты знала. Жди, еду.  

Зло засасывает. Очень трудно повернуть обратно, потому что в первую очередь зло отнимает желание возвращения... Хотелось разругаться или подраться даже, если повезёт. Не подрались. Долго беседовали: то вдрызг, то всласть. Все внешние приличия — увы! — соблюдены остались. Завтра опять встречаемся. Зачем только, зачем было соглашаться? Вот муки-то ещё. Но так надо. Ответила же на вопрос: «А был ли мальчик?», может, подруги-то и не было? Нет, была, это точно. И даже наверняка есть. Гнев весь ум застит. Конечно же, она меня любит, но себя — чуточку больше. Это вполне естественно, я и раньше такое о ней знала. А возмутилась бы, не коснись меня? Может быть. Но вряд ли. Подруга ближе остальных всех — и мужчин, и женщин, практически без исключений. Сестры нет, не знаю, дороже ли была бы. Подруга мне — брат родной, вот тут у меня богатый опыт... Тем более удивительно: как она могла?!  

— А вот так! — весело отвечает, легко, бровью не дёрнет. — Ты так не можешь, а я могу и очень рада, что могу. Ты — вот такая, а я — вот эдакая, и обе мы имеем право на существование. Тебе по-своему существовать, а мне по-моему. Почему я должна быть, как ты? А почему не ты, как я? Я тебя не заставляю, и ты меня не окорачивай, надо со всей этой разницей мириться.  

Помириться не помирились, но приходится теперь новый суп варить. Без вермишели. Со свёклой, с капустой, с клёцками... Вот так себя бы уметь конструировать. Или вот так бы научиться менять ингредиенты текущих событий по своему усмотрению: протянет подруга руку, а тут я её — раз! — не лезь, куда не следует лезть, нельзя, вот тебе другая конфетка, чтобы не обижалась...  

Готово наконец-то. Устала, как собака. Да нет, какая собака, собака стены с окнами не мыла, кастрюли не чистила, супов хозяйке не варила. Отдышалась на прогулке, пока квартира проветривалась, нажралась сырого мяса, поскольку суп сгорел, да и дрыхнет себе спокойно. И мне пора бы. Ночь на дворе, а спозаранку мы на пикник едем все трое. Без лодки, зато с собакой. Мне много сил понадобится — глядеть на них после всего случившегося...  

А ведь интересная мысль — насчет супа. Ингредиенты поменять. Почему не попробовать самой влиять на события?.. Или книжки специальные почитать сначала, с соратниками познакомиться?.. Да ну, Бог не выдаст, свинья не съест. Карате, говорят, тоже философия, а используют же в подворотне. Сегодня устала. Ну, а завтра обязательно попробую...  

«Ми-ри-ть-ся»...  

Черта с два.  

Последняя картинка  

Темнота, в которой не темно, темнота озарённая, проливающая свет и оттеняющая его, не дающая ослепнуть в пространстве. Две фигуры, удалённые друг от друга, но разлучённые мной. Одна из этих фигур — брат мой, у него волосы чуть темнее и не извергают искр, а тело крепче, хотя светлее и прозрачнее. Отчетливо виден контур его фигуры. Другой — золотоволосый — это возлюбленный мой. Складки окутывают его, колеблясь и меняя окраску свечения, завораживают внимание, лишают силуэт чётко зримых, близко знакомых очертаний. Я тоже там, в темноте пространства. Точка, где место — мне, образует равносторонний треугольник, руку протяни и прикоснешься. Рядом Брат. Рядом Возлюбленный. Но спешить нельзя, хотя дано непреложное знание: треугольник должен быть уничтожен...  

Два выхода.  

Выбор и слияние. Это первый, легкий, никому не во вред.  

Расторжение и уход. Это второй, болезненный для всех, хотя боль не делится поровну: четыре пятых — мне, остальная — им, уж сколько захотят взять из этой части. Причём, если возьмут без радости, то боль в них не удержится, вернется к целому, и тогда — гибель, разрушение меня.  

Я умею всё видеть, всё знать, а незнакомое — угадывать, обстоятельства вычисляю мгновенно. Одного лишена — знания цели. Знание желания присутствует — хочу всё. Присутствует, но не помогает. Возможность отсутствует.  

Между нами тремя явственно обозначается связующая пунктирная линия из бегающих огненных сполохов. Каждая чёрточка пунктира выращивает малиновые спирали огня. Всё чаще сполохи, все ослепительнее. Скоро образуется из них единая черта пламени, взовьется по периметру, заголубеет... И взрыв. Время на существование сложившегося дано, но оно скоро кончится. Надо решить. Трудно.  

— Да вы поможете мне или нет?!  

— Пусть сама решает, — сказал Брат.  

— Как бы ты ни решила, ты решишь правильно, — сказал Возлюбленный.  

О, как я их люблю! О, как люблю! Но себя, оказывается, чуточку больше.  

Как это — раствориться?! И меня не будет?!  

Будет один из них — со мною в сердце. Получается, что данное решение — последняя самостоятельность моей жизни, так как сердца не диктуют ни одному из них.  

Тяжело расставание, но там находится маленький шанс победить боль. Меня выживет мало, но это буду я. Или... Меня не будет окончательно, даже кусочка в чьей-то сущности, если боль победит меня.  

Как страшно.  

И все-таки я дерзну!  

Прощайте! — и распадается треугольник. Взмываю вверх, в темноту, сквозь мелькающие цветные огни. Спустя миг не могу видеть оставшихся. Ничего не могу видеть. Молнии пронзают меня, и тело принимает их очертания безболезненно, как естество.  

Темноты больше нет! И нет слепоты в пространстве! Вижу реку, глубокую излучину её, и даже различаю неровную поверхность, изрытую дождем, вижу обрывистый берег с острой, густой осокой, где внизу, у воды, сижу я, прислонившись спиной к высокому глинистому откосу. Глина красная, мокрая. А моё тело поднимают зачем-то наверх. Слышу знакомые голоса:  

— Неси скорее жгут!  

— Ах, чёрт, за ней надо было следить, как это мы!  

А меня просто смех разбирает:  

— Кто это тут пожалел обо мне, а?..  

Падаю навстречу и ухожу в мягкую влажную землю, и растекаюсь, и угасаю, и при последней капле света вижу, что некому склониться над тремя бездыханными телами, и, уже находясь в темноте, некоторое время продолжаю слышать, как воет, воет, воет моя собака.  

Мальчишки в очередной раз устроили заплыв в аквапарке, а я, заслышав звуки рояля, решила выпить бокальчик сока в баре отеля...  

Музыкант играл виртуозно... Я (уже, скорее, по привычке) сделала несколько фотокадров и присела за столик ...  

А потом... Он заиграл для меня...  

Я не знаю даже, каким образом я это почувствовала: то ли по изменившемуся вдруг репертуару «нон-стопа», то ли по случайно встретившемуся с ним взгляду... сложно объяснить, как именно... но...  

Я почувствовала: он играет сейчас для меня... :)  

Музыка... она была похожа на море: так же безгранична и таинственна...  

Она манила, завораживала, обволакивала и погружала...  

Она то нарастала с неистовой силой, то затихала, и, когда казалось, что эта пауза никогда не закончится, волна нахлёстывала с новой силой...  

Я слушала его два часа...  

Неожиданно я поймала себя на мысли, что не свожу глаз с рук пианиста... Удивительно красивые руки...  

Его пальцы скользили по клавиатуре рояля, а мне почему-то подумалось: вот так же тонко, наверное, эти пальцы чувствуют тело любимой женщины, и с каждой новой импровизацией под этими пальцами рождается волшебная музыка....  

Волна нежного эротизма и грустной романтики окатила меня с головой...  

Я улыбнулась, встала и тихо вышла из бара...