- Макароны... иваси... майонез!.. масло... молоко... молоко... молоко...  

Разложив приобретенные продукты на столе, Альбина устало, но с заметным удовлетворением рассмотрела этот «изобильный» натюрморт. Вспомнила о записульке, лежащей на тумбочке трюмо и, снимая на ходу плащ, берет и шарф, вернулась в прихожую.  

- Ну и рожа у тебя... – беззлобно заметила отражению в зеркале, привычно разглаживая кончиками пальцев утолки глаз: – Опять какая-то бяка выскочила...  

Появилась необходимость заняться «бякой» на подбородке вплотную. Потянувшись за лосьоном, снова увидела записку, но теперь стало совсем не до неё, поскольку желание нанести питательное молочко для увядающей кожи ело поедом.  

Ругая себя за хроническое нежелание заняться собой, Альбина пошла умываться в ванную, оставив послание супруга «на потом». Оно вряд ли любовное. Скорее, предупреждение о предстоящей ночной работе. Наконец, густо смазав лицо и шею, она взяла записку, села за кухонный стол и, отпивая молоко из пакета, принялась расшифровывать Сережины иероглифы, изо всех сил стараясь не улыбаться. Не зря учителя в школе принимали его почерк за издевательство. Каракули мужа напомнили ей другую записку, самую первую. Тогда Аля после долгих мучительных усилий решилась подойти к Сергею:  

- Пожалуйста, изложи устно, – попросила она, – не могу прочесть, даже любопытство не помогает.  

Она, признаться, слукавила, потому что содержание угадала до того, как развернула этот листок из альбома... Но до сих пор никакого содержания Сергей устно не изложил, оставаясь для жены загадкой: даже суммы его заработной платы не были ей известны, а уж времяпрепровождение – тем более. И до сих пор смысл написанного мужем Аля скорее угадывала, чем читала: «Поехал за продукцией... куда-то... буду поздно».  

- Все ясно, ясно, ясно... – мурлыча, она расставила пакеты, банки и свёртки в холодильнике, – как бы не погасло...  

Музыкально-поэтический изыск прервался телефонным звонком.  

- Ау! Я здесь, – пропела она в трубку голосом известной певицы Иммы Сумак, используя, насколько возможно, полярные регистры.  

- Альбина? Привет тебе от Виталия. А Сергея можно?  

- Нет его. И будет поздно.  

Ох, как она не любит этого Виталика. Наглые циничные глаза, постоянно слюнявый рот, как будто все время желающий сплюнуть...  

- Утконос беременный твой супруг! Так ему и передай! – мокрая пасть вулканом изрыгает гадкие словосочетания, сквозь которые Альбина с трудом уловила смысл: – Когда же я теперь домой попаду?!  

- А какое отношение у Сергея к твоему дому?  

- Да так, никакое...  

- Нет, сказал «а», говори и «б».  

- Это можно. Вплоть до «ё». Я могу с любой буквы, не так ли?  

Да уж! Недавно, будучи в состоянии «на бровях», он пытался приударить за Альбиной и весьма откровенно выразил неудовольствие по поводу её целомудрия.  

- Где я смог бы его найти?  

- Тебе лучше знать. Он что, ключи взял у тебя?  

- Догадливы, сеньора, ну просто чересчур. А ещё дама.  

Альбина, как нарисованного, увидела Виталика: лицо плохо воспитанного подростка, который только что подглядывал за своими родителями, теперь всеми черточками хихикает о каком-то постыдном знании.  

- Ближе к делу. Зачем ему ключи от чужой квартиры?  

- Я, видишь ли, развёлся...  

- Неудивительно. От души её поздравляю.  

- ... и сдал твоему кооператору одну комнату под склад. Чтобы не мучился. Теперь из черемушкинских лавок товар ежевечерне переезжает ко мне, что существенно поближе. Ему хлопот меньше, и я доволен: всегда под рукой друг, который при деньгах.  

- И что же?  

- А то, что он сегодня должен был сделать вторые ключи, а эти вернуть мне. Но не вернул.  

- Ступай домой. Он, вероятно, там.  

- А если нет? Такой конец отмахать, чтобы лбом в двери постучаться? Ишь, как на улице распога-а-адилось...  

- Где вы договорилась встретиться?  

- У меня в конторе.  

- Тогда жди. Может, побольше делишек обстряпаешь.  

- Юрист – не пожарник, по ночам обычно дома спит. Хотя не без исключения... Уже восьмой час, сколько можно ждать?  

- Восьмой?! О-о-о! Мне пора за дитём. Потом перезвоню, через часик.  

Наскоро вытерев лоснящуюся от крема мордочку, Аля выбежала за дверь с плащом и сумкой под мышкой. Движения рассчитаны до автоматизма: вызвать лифт, надеть и застегнуть плащ, в опускающемся уже лифте завязать «хитрым» узлом шарфик...  

... По улице упруго шагает моложавая, элегантная мадам – мадмуазель? – под ядовитого цвета зонтом.  

«Она, она...зелёная была...»  

Мурлыканье уютно устроилось внутри, его не заглушить даже монотонному хлюпанью дождя.  

И всё-таки этот стряпчий темнит...  

- Алик, стой! Не торопись на красный светофор!  

- Ой, сколько зим! Шурик! Куда идешь, нарядная? И как жизнь?  

- Жизнь как всегда. А иду в филармонию. Начало в двадцать. Хочешь?  

- А дите куда?  

- Маме позвони.  

- Неудобно. В другой раз как-нибудь. Спасибо.  

- Не за что пока. А где твой?..  

- Работает.  

- Красивая у него работа.  

- Конечно.  

- Блондинка, наверное.  

- Ты о чем?!  

- Молоденькая и худенькая, не то, что мы с тобой.  

- Не выдумывай!  

- Шуток не понимаешь.  

- Слушай, я опаздываю в сад. Не теряйся, звони, ладно?  

- Ладно, ладно. Завтра позвоню, расскажу о концерте.  

- Кто с кем играет?  

- Наши с чехом. Дирижер импортный.  

- Ну, пока. Буду ждать восхищенного звонка. – Чмок.  

- Жди. – Чмок.  

Пробежав два квартала, Альбина случайно увидела в длинной витрине магазина знакомое отражение под зелёным зонтом.  

«Неужели я?! О боже! Квашня! Растрёпа!»  

Телефон-автомат на углу. Исправный!!!  

- Мамочка, здравствуй, дорогая. Ты, случайно, не можешь...  

- Могу. У тебя всё в порядке?  

- Конечно! Вот, билет в филармонию достала. На восемь. Такая была битва! Дирижер приехал заграничный.  

- Ну, уж и битва... Иди-иди, не беспокойся. В кои-то веки надумала и вырвалась. Запасай положительные эмоции.  

- Ой, ну спасибо! Ну, ты прелесть!  

- Иди, опоздаешь. Да и я тоже. В штанах не ходи, не вздумай!  

- Что ты, что ты... Как можно...  

Теперь домой, домой, домой...  

Вдруг он уже приехал?! Уж я заставлю его объяснить намёки разных стряпчих и филармонисток. Отныне буду жёстко его контролировать. Прямо с сегодняшнего дня...  

Ку-ку!  

Нету никого.  

Виталику позвонить?.. Пусть ещё что-нибудь расскажет. Вытяну из него главные улики… Часик кончился… Можно звонить.  

Нет! Это всё неправда! Все завидуют нашему счастью…  

Повяжу пока. Осталось чуть-чуть, полрукавчика. Довяжу – и позвоню.  

По-моему, великоват... Нет, ничего…  

Лучше вообще не обращать на эти бреди внимания.  

Но информация к размышлению всё-таки есть... Вот вернётся, а я буду с ним холодна. Намучаю, сам себя выдаст.  

Последний ряд…  

«А Германа всё нет…»  

Ох, и дурочка. Это же явная провокация. Он ра-бо-та-ет! Вот явится, а для него свитер готов. Обрадуется, наверное. Впрочем, когда это он откровенно радовался?  

Буду сшивать. До готовности. Остаётся отутюжить…  

Блеск…  

Александра, Александра…  

Ты не Шура, ты… Кассандра…  

Готово.  

Два часа. Уже два часа ночи!!!  

В конторе почти сразу же сняли трубку.  

– Алло? Ты ещё там? Не спи, замёрзнешь. Диктуй адрес. Я съезжу за твоими ключами. Да, и привезу в контору. Не до утра. Ты-то чего разволновался?.. На тачке мигом обернусь. Записываю... А это как найти? Рисую... Ну, пока.  

Частник попался симпатичный, с разговорами не пристаёт…  

- Зачем, если не секрет, среди ночи в незнакомую местность? Поди, мужа вытаскивать?  

Сглазила. Но кивнула.  

- А надо?  

- Может, и правда, не надо.  

- Поедем лучше ко мне кофе пить.  

- Я подумаю, – затосковала Альбина.  

- Ну, думай. Ты какую музыку предпочитаешь?  

- Хорошую. Хард-рок…  

- Я тоже хорошую. Вот послушай.  

«Матушка, матушка, что во поле пыльно?..»  

- Да это же фольклор какой-то!  

- Ты не возмущайся... Это Бичевская вообще-то... Слушай лучше.  

«Сударыня-матушка, что во поле пыльно?..»  

- Знаете что, лучше довести начатое до конца, а потом видно будет, кофе захочется или цианистого калию... Поедемте на Черёмушки…  

- Мы туда и едем. Я, кстати, тоже там живу.  

«Дитятко, милое, тебя благословляю…»  

- Приехали?  

- Да, сейчас посмотрю, какой подъезд... Сиди в машине, не мокни зря. Как будто сюда.  

- Вы подождёте, ладно?  

- О чём разговор.  

Двери открыл Сергей. И отпрянул, увидев.  

В глубине комнаты сидела, погрузившись в кресло с ногами, юная и очаровательная.  

-Я за ключами. Виталик просил привезти.  

- Он должен был сам сюда приехать. Я его жду.  

- Красиво ждешь.  

- Это не моя девушка.  

- Неужели?! Что же она спешит уйти, не представившись?  

Юное очарование прытко стучало каблучками по лестнице.  

- Отдай ключи, говорю. Я обещала их Виталику.  

- Больше ты ему ничего не обещала?  

Альбинина сумка прилетела неожиданно. Сергей охнул:  

- Ну, ты даешь... – под глазом быстро синело, из носа капала кровь.  

Приостановившаяся было блондинка резво покинула подъезд.  

- Шеф, в центр едем?  

- Нет. Гуляй, девочка.  

Не сумев из двух связок ключей, добытых в бою, выбрать нужные и сунув обе в сумку, Альбина вдруг притихла. Ведь финиш. Не исправить. И зачем всё было затеяно, кому это было нужно?..  

- Едем домой, Казанова?  

- Едем.  

В машине сухо, тепло, спокойно.  

- На прежние места?  

- Да. И включите, пожалуйста, музыку. Она у вас действительно хорошая.  

«Он говорил мне: «Будь ты моею!»  

И стала жить я, страстью сгорая...»  

Звенели струны гитары, мерцали цветные отражения реклам на мокрой мостовой, редко, оттого и ярко, неслись навстречу светящиеся окна домов. «Дворники» танцевали на лобовом стекле автомобиля, удивительно попадая в такт. Сергей же тактом не отличился:  

- Слышишь, Аленький, хочу, чтобы ты знала: ты для меня пусть не единственная женщина, но единственно любимая...  

- Не мешай. Музыку слушаю. – Альбина дернула плечом, и рука мужа упала на сиденье.  

Остальной путь проделали молча.  

- Остановите здесь, пожалуйста. – Аля полезла в сумку за кошельком. Кошелек никак не находился.  

- Что-то звенит, значит, деньги есть, – засмеялся частник.  

Аля выудила поочерёдно три связки ключей. Больше не звенело. Для верности еще потрясла сумкой.  

- Сколько можно копаться? Я уже промок до нитки! – Сергей уже сердился.  

- Закрой дверь, дует, – не менее сердито ответила Альбина, продолжая поиски.  

Сергей захлопнул дверцу и перебежал до карниза. Частник снова засмеялся:  

- Ну, как же ко мне на кофе?..  

- А, – махнула рукой Альбина, – поехали...  

Не спеша, по одному, в приемную подтягивались литераторы. Здесь были и уже известные, и не очень, и совсем – не. В зависимости от осознаваемого статуса, каждый вел себя сообразно, но в целом никто не шумел, не толкался, все были предупредительно вежливы и, обмениваясь приветственными репликами, рассаживались в приемной. До самого приема было еще далеко, но... раньше сядешь – дольше ехать будешь, а это бывает интересно.  

Одним из первых пришел Натуралист. За плечами у него был немалый багаж писаных трудов и он чувствовал себя матёро. Усевшись на ближайший стул, он закурил и стал оглядывать уже пришедших.Рядом примостилось что-то в широченных бесформенных джинсах и с нависающей челкой, оно жевало резинку и пыталось курить. «Под Брюн работает»,- неодобрительно подумал Натуралист и на всякий случай отодвинулся, кто его знает, что там – под джинсой, вдруг Одинокая Женщина? Их Натуралист побаивался, особенно после кутежей, хотя тянуло его к ним со страшной губительной силой. Но сейчас было не до этого. Натуралист от греха подальше пересел к своему знакомому, крепышу в античной тоге, но с антикварными нашивками, и они завели давний, легкий разговор со взаимными подначками и мужскими афоризмами. Энергичного вида писательница привычным учительским глазом фиксировала присутствующих, автоматически отмечая, кого можно будет «разобрать», она была уже членом Союза писателей и ей было немного скучновато. Слонялась парочка критиков, он – весь в красном, насмешливый и далекий, она – в зеленом, по-домашнему.  

Открылась в очередной раз дверь, и в помещении нарисовался следующий. Он был голый. Совсем. Ну совершенно без никакого логина на теле!  

– Тра-та-та-та! – донеслось из кучки игрушечных автоматов и базук. Там тоже кто-то был. – Голым – нельзя! Неприлично!  

– Ты хоть бы ником прикрылся, – прошептала ему рыжая с ног до головы поэтесса, деликатно отводя глаза в сторону.  

– Ни за что! – гордо ответствовал голый, держа в отведенной в сторону руке дискету. – Все вокруг так залогинены, что не разберешь, где мужчина, где – женщина, кто взрослый, а кто – ребенок, за Спартак болеет или за Динамо, а я – вот он, весь на виду, мне стыдиться нечего!  

– Ха! Откровенный ты наш! Ты можешь и не стыдиться, конечно, дело авторское, да вот дискеточку-то у тебя – не примут! – Молодой и самоуверенный голос заставил всех оторваться от зрелища. Голос принадлежал Стиляге, недавно появившемуся, но очень активному. Обычно такой самоуверенной активностью отличались перебежчики.  

– Почему? – насторожился голый.  

– Да ты что, правил не читал? Главное условие – никаких технических средств! Ручками, ручками, да по старинке, да на листочках, – Стиляга потряс пачкой исписанных зеленой пастой листов. Все присутствующие согласно закивали и, уже с сочувствием, снова уставились на голого.  

– Что же Вы стоите! Бегите, еще успеете переписать! – посоветовала член союза писателей, а остальные, посчитав ситуацию исчерпанной, забыли о голом литераторе и погрузились в ожидание.  

В левом от двери углу, под фикусом, сидели двое – маленькая женщина непреклонных лет и мужчина с коляской. Коляска была расцветки ДПС, и внутри нее было так же угрожающе тихо, как в патрульном милицейском «уазике».  

– А что Вы с ребеночком-то? Долго ведь сидеть будем, устанете...  

– Жена ушла. К Мошкову. Со вчера нету, наверно, не вернется, – мрачно ответил обремененный чадом литератор. Он хотел добавить еще что-то, но тут опять открылась входная дверь и через приемную застенчиво, не поднимая глаз, прошествовал ежик и скрылся за служебной дверью с надписью «Enter». Литераторы проводили его уважительным молчанием и стали уже поглядывать на часы.  

За стеной раздался какой-то шум, сначала как будто мягким стучали по твердому, потом твердым – по мягкому, потом твердым по твердому и, наконец, пред нетерпеливые взоры заскучавших уже было литераторов явился Главный.  

– Ну-с... Все пришли? Вижу-вижу, что не все, что же это вы, голубчики, я надеялся на вас, а вы как-то несерьезно подходите к нашей работе, – с легкой укоризной, но жизнерадостно Главный оглядел присутствующих.  

– Сейчас еще голый будет, он переписывать побежал, – раздался чей-то робкий голос, но Главный не отреагировал. Он прижмурил пиратский глаз и привычным жестом потер руки.  

– Давайте всё сюда, давайте-давайте, робеть не надо, не вы первые и последние – не вы! Складывайте, складывайте! Ложьте, ха-ха! – Главный любил пошутить.  

Бумажная гора у его ног взбухала на глазах, топорщилась мятыми углами, шуршала и норовила рассыпаться.  

– Всё? – Главный ловко сгреб все бумаги и, продолжая сыпать скороговоркой что-то веселое и нестрашное, стал лепить из поданных сочинений ком. Ком получался большой, плотный и даже круглый.  

– Славно, славно... А вы, голубчики, идите себе, я тут уже сам, вы свое дело сделали, теперь моя работа, придумал правила – выполни их наравне со всеми!- Главный благожелательно кивнул всем, поплевал на ладони и, покряхтывая, покатил ком в Гору.  

Некоторое время литераторы завороженно смотрели в спину Главного, кто-то даже скрестил пальцы в кармане, но скоро созерцание спины и крутого затылка их притомило, и они тихо разбрелись кто куда.  

Главный осторожно глянул через плечо и, убедившись, что внизу никого нет, остановился. Он отер пот со лба, достал из редакторского кармана фляжку (у каждого редактора должен быть карман)и с видимым удовольствием сделал большой глоток. Потом задрал голову:  

– Эй, наверху! Давай!  

Негромко заработал моторчик, вниз скользнула платформа и остановилась точно рядом с бумажным комом. Главный подпихнул ком, закрепил его на подъемной площадке и уселся рядом.  

– Вира помалу!.. – Он еще разок приложился к фляжке и, болтая ногами и посвистывая, тихонько поехал вверх.  

– Так-то, милые мои,- добродушно думал он (он вообще был очень добродушен), – вы думали, что если вы ручками, то я – ножками? Я пусть и не Юпитер, но… вашу писанину и Юпитер без лебедки не вытянет!  

Он любовно похлопал по испытанному техсредству, снял табличку «Запрещается» и сунул ее в редакторский карман. Пригодится!  

07.09.2006  

ПОСЛЕСЛОВИЕ  

Дорогие друзья!  

Во избежание будущих и устранение существующих недоразумений позвольте сделать некоторые пояснения, ставшие необходимыми.  

Движимая любовью и великой симпатией ко всем участникам проекта, а также бесконтрольным собственным чувством юмора, я написала небольшую сценку, сделав героями некоторых знакомых нам авторов. Они выписаны нарочито узнаваемыми, для чего я использовала только те моменты, которые были обнародованы на сайте ими собственноручно, ни граммом больше. У Nefed^a- герой из его юморески «Семь сентенций об одинокой женщине"- Натуралист, у MashsaBerni(рыжая поэтесса)- стих "Рыжа!», Eldemir -конечно, ежик,по фото на его страничке, Sisiphus(Главный) – вопросов не вызывает, критики в красном и зеленом – уважаемые Mif и TatyanaGrin – по цвету их рубрик, Antik – соответственно в античной тоге, член союза писателей – уважаемая Людмила Валентиновна, чей учительский взгляд – от ее логина Uchilka, сама я узнаваема(надеюсь) в кучке оружия с воплем «неприлично», а игрушечность оружия – символ безобидности.  

Но сюжет потребовал введения дополнительных персонажей, и они были созданы, совершенно абстрактно, не имея реальных прототипов. Это мужчина с коляской, дама рядом с ним, Стиляга и Голый. Они – никто, чистый вымысел.  

И главное. По первой же просьбе первого же автора, вошедшего в число моих героев, я, конечно же, удалю произведение не только из конкурсной темы, но и совсем.  

13.09.2006