|
|
* * *
Я не любитель воевать:
в гробу видал я долг солдата,
мне на награды наплевать,
и не по нраву звон булата
и канонада аркебуз,
и звуки труб и барабанов...
Пусть говорят мне, что я трус, –
и возражать на то не стану:
трус? – что же, пусть... Но не баран,
бегущий за козлом на бойню!
Хоть я сейчас слегка и пьян,
но помню, что такое войны:
кровь, смрад, убогая жратва
(зато – пир блохам, вшам, воронам!)...
А жалованье? Чёрта с два:
ах, как забывчива корона!
Зверьё двуногое вокруг,
дерьмо всего людского рода!
Коль сыщется единый друг –
скорей, и он будет уродом:
в бою он, может, и спасёт, –
а ночью пустит кровь по пьяни!
А уж святой здесь – это тот,
кто тебя в кости не обманет...
Зной, холод, мокрые штаны,
понос, тоска, французский насморк...
В бесправии тут все равны
(конечно, коль ты не принц Габсбург!).
Но вот – всё это позади:
осада, штурм, бой... победа!
У ног град вражеский лежит –
награда воину за беды.
Но мне и даром не нужна
такая подлая награда, –
видать, брезглив не в меру я:
все признаки земного ада
в награде этой налицо
я вижу... Буйство пьяной банды,
потеха гнусных подлецов,
пир всех их низменных талантов, –
вот что такое «город – наш!»:
кровь, слёзы, стон, грабёж, насилье,
над беззащитными кураж...
Кошмар, земною ставший былью!
Мне одного такого дня
хватило постареть на годы...
Всё это – грязная война.
Но есть война иного рода.
Хочу с тобой я воевать
(но биться только в рукопашной!),
чтоб нам на пару обладать
твоей волшебной жаркой пашней.
Подобно рыцарям, что шли
в Святую Землю беззаветно,
взыскую я твоей земли,
чтоб воцариться в ней победно.
Войну ту буду я вести
по древним правилам искусства
(уж крошку похвальбы прости:
тебе со мной не станет грустно!):
я лаской буду воевать,
ещё – учтивым обхожденьем;
такой войне и лесть под стать,
коль честным вызвана влеченьем.
Хотя я страстью обуян
к сей вожделеннейшей победе,
не бойся! Избежишь ты ран,
а несколько почётных метин –
то не урон твоей красе,
но знак Венерина призванья!
Дороги изучу я все
к предмету моего желанья, –
без жертв ненужных обойтись
и вовсе воевать бескровно...
О предвкушенья миг, продлись!
Все чудеса, что так укромно
ты берегла в своей стране –
равнины, горы и ущелья, –
подвластны сделаются мне
(нет, то отныне – совладенье)!
Что, нет в твоей стране дорог?
Всласть поплутаю без дороги!
Как щедро сотворил всё Бог –
глаза, живот, грудь, губы, ноги,
ложбинка посреди спины,
густых кудрей лихая грива,
что с непокорностью волны
щекочет щёки мне игриво!..
И нежной шеи белизна,
и сладкое твоё дыханье,
и, как чуть слышная струна,
стук сердца под моею дланью...
Последний переход... Кусты,
подстриженные жестковато:
в саду блюдёшь порядок ты!..
Не ожидала супостата?
Или, напротив, так ждала,
что приготовила сад к встрече?..
Воспрянь, мой милый враг, пора,
уж бранный пир наш недалече –
отрада всех земных отрад:
ведь в мире нет желанней дива,
чем ты, награда из наград! –
И вот заветная та нива!
И, стоя на краю её,
о том лишь я прошу в молитве,
чтоб преломить на ней копьё
в решающей победной битве!
Копьё иль плуг?.. Не всё ль равно!
Копьём пахать – что ралом биться:
влюблённому всё в прок дано,
в страде Амура всё сгодится!
И мы сразимся раз, и два,
и три, и... сколько не устанем!
И, подкрепившись сном едва,
возобновим бой утром ранним.
И ночь за днём, за ночью день
желал бы я с тобой так биться:
ни слабость, ни разврат, ни лень
ко мне не смогут подступиться!
И, совершая наравне
с тобой в Любви земной открытья,
на благородной сей войне
не прочь и голову сложить я.
Смерть всё равно не обмануть:
придёт и в дверь не постучится,
произнесёт: «Пора, друг, в путь!», –
и мне придётся покориться.
Но я мечтаю, чтоб она
пришла забрать меня в час краткий,
когда, провоевав без сна
всю ночь (иль день) с тобою, сладкой,
я вновь победу одержу
и разделю её с тобою,
и веки тяжкие смежу –
сил накопить пред новым боем
в твоих объятиях...
И вот
в тот миг, как буду не при деле,
тогда – пусть Смерть меня берёт!
Но только прямо из постели!
(10.06.2006)
Куда стремишься ты, душа,
в какие светлые пределы ?
Не поспевает , чуть дыша,
навек сроднившееся тело.
Прожить в ладу с самим собой –
такое тонкое искусство...
Не быть обиженным судьбой
отсутствием шестого чувства.
Однажды вспомнишь, как звала
небес распахнутая млечность...
Жизнь – только краешком крыла
задетая в полёте вечность...
* * *
Я не любитель воевать:
в гробу видал я долг солдата,
мне на награды наплевать,
и не по нраву звон булата
и канонада аркебуз,
и звуки труб и барабанов…
Пусть говорят мне, что я трус, –
и возражать на то не стану:
трус? – что же, пусть... Но не баран,
бегущий за козлом на бойню!
Хоть я сейчас слегка и пьян,
но помню, что такое войны:
кровь, смрад, убогая жратва
(зато – пир блохам, вшам, воронам!)...
А жалованье? Чёрта с два:
ах, как забывчива корона!
Зверьё двуногое вокруг,
дерьмо всего людского рода!
Коль сыщется единый друг –
скорей, и он будет уродом:
в бою он, может, и спасёт, –
а ночью пустит кровь по пьяни!
А уж святой здесь – это тот,
кто тебя в кости не обманет...
Зной, холод, мокрые штаны,
понос, тоска, французский насморк...
В бесправии тут все равны
(конечно, коль ты не принц Габсбург!).
Но вот – всё это позади:
осада, штурм, бой... победа!
У ног град вражеский лежит –
награда воину за беды.
Но мне и даром не нужна
такая подлая награда, –
видать, брезглив не в меру я:
все признаки земного ада
в награде этой налицо
я вижу... Буйство пьяной банды,
потеха гнусных подлецов,
пир всех их низменных талантов, –
вот что такое «город – наш!»:
кровь, слёзы, стон, грабёж, насилье,
над беззащитными кураж...
Кошмар, земною ставший былью!
Мне одного такого дня
хватило постареть на годы...
Всё это – грязная война.
Но есть война иного рода.
Хочу с тобой я воевать
(но биться только в рукопашной!),
чтоб нам на пару обладать
твоей волшебной жаркой пашней.
Подобно рыцарям, что шли
в Святую Землю беззаветно,
взыскую я твоей земли,
чтоб воцариться в ней победно.
Войну ту буду я вести
по древним правилам искусства
(уж крошку похвальбы прости:
тебе со мной не станет грустно!):
я лаской буду воевать,
ещё – учтивым обхожденьем;
такой войне и лесть под стать,
коль честным вызвана влеченьем.
Хотя я страстью обуян
к сей вожделеннейшей победе,
не бойся! Избежишь ты ран,
а несколько почётных метин –
то не урон твоей красе,
но знак Венерина призванья!
Дороги изучу я все
к предмету моего желанья, –
без жертв ненужных обойтись
и вовсе воевать бескровно...
О предвкушенья миг, продлись!
Все чудеса, что так укромно
ты берегла в своей стране –
равнины, горы и ущелья, –
подвластны сделаются мне
(нет, то отныне – совладенье)!
Что, нет в твоей стране дорог?
Всласть поплутаю без дороги!
Как щедро сотворил всё Бог –
глаза, живот, грудь, губы, ноги,
ложбинка посреди спины,
густых кудрей лихая грива,
что с непокорностью волны
щекочет щёки мне игриво!..
И нежной шеи белизна,
и сладкое твоё дыханье,
и, как чуть слышная струна,
стук сердца под моею дланью...
Последний переход... Кусты,
подстриженные жестковато:
в саду блюдёшь порядок ты!..
Не ожидала супостата?
Или, напротив, так ждала,
что приготовила сад к встрече?..
Воспрянь, мой милый враг, пора,
уж бранный пир наш недалече –
отрада всех земных отрад:
ведь в мире нет желанней дива,
чем ты, награда из наград! –
И вот заветная та нива!
И, стоя на краю её,
о том лишь я прошу в молитве,
чтоб преломить на ней копьё
в решающей победной битве!
Копьё иль плуг?.. Не всё ль равно!
Копьём пахать – что ралом биться:
влюблённому всё в прок дано,
в страде Амура всё сгодится!
И мы сразимся раз, и два,
и три, и... сколько не устанем!
И, подкрепившись сном едва,
возобновим бой утром ранним.
И ночь за днём, за ночью день
желал бы я с тобой так биться:
ни слабость, ни разврат, ни лень
ко мне не смогут подступиться!
И, совершая наравне
с тобой в Любви земной открытья,
на благородной сей войне
не прочь и голову сложить я.
Смерть всё равно не обмануть:
придёт и в дверь не постучится,
произнесёт: «Пора, друг, в путь!», –
и мне придётся покориться.
Но я мечтаю, чтоб она
пришла забрать меня в час краткий,
когда, провоевав без сна
всю ночь (иль день) с тобою, сладкой,
я вновь победу одержу
и разделю её с тобою,
и веки тяжкие смежу –
сил накопить пред новым боем
в твоих объятиях...
И вот
в тот миг, как буду не при деле,
тогда – пусть Смерть меня берёт!
Но только прямо из постели!
10.06.2006
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки…
О.Мандельштам
------------------------------
…Где без тепла и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках…
А.Городницкий
* * *
Я жилы рвал, себя во всём виня,
Хребет подставив в стык стальным эпохам,
Казалось мне: зависит от меня
Хотя бы что-нибудь – и то неплохо.
Я алкоголем кровь отогревал
И никотином жёг сомнений порчу,
Наотмашь сёк лицо Девятый вал,
Десятый до удушья мял и корчил.
А я терпел, теряя позвонки,
Искал удел в труде невыносимом,
Но стало слыть атлантом не с руки –
Иссякла вера, оскудели силы.
Чудак-романтик в прошлом. Инвалид,
Прожжённый циник поневоле ныне,
Где ныло раньше сердце – не болит,
А только по ночам в кошмарах стынет.
. . .
Стопой нещадной время передряг
Прошло по мне, ломая и увеча,
Сменив девизы, лозунги и флаг,
И видно, что пока ещё не вечер.
* * *
Когда б уверовать я смог,
То выбрал бы такую веру,
В которой боги – или бог –
Не требуют от нас сверх меры,
Поскольку любят нас таких,
Какими сами сотворили...
Тогда я попросил бы их,
Чтоб они мне тебя вручили.
И я в язычество бы впал,
Тебя в объятья заключивши.
Не ел бы я, не пил, не спал, –
Иную я вкушал бы пищу:
В постели храм бы я воздвиг
И в нём служил, как жрец ретивый,
Не отвлекаясь ни на миг
От приношенья жертв Единой.
Не надобны кумиры мне
И золочёные иконы,
Коль в воплощённом естестве, –
Со мной, сейчас! – твои ладони,
Твой аромат, пьяней вина,
Что отшибает напрочь разум
(Я не Сократ, но я б до дна,
Узнав, что смертию наказан,
Свой кубок с ядом осушил,
Коль пахнуть будет он тобою:
Представлю, что тебе я мил, –
И встречу смертный миг хвалою!),
И водопад твоих волос,
В котором впору захлебнуться,
И твой смешной задорный нос,
И ниточка биенья пульса!..
(Но не рискну перечислять
Всё, чему стал бы поклоняться,
А то мне мнится: аки тать,
Я должен поскорей убраться,
Коль не хочу попасть под кнут
И под клеймо подставить щёки, –
Боюсь тебя я оттолкнуть,
Сии читающую строки).
...А как почувствую, что стар
Уж для такого я служенья, –
Тогда б я кришнаитом стал
И так обрёл бы возрожденье.
На карму я бы не роптал:
Чем стать назначит – тем и стал бы.
Я воплотиться б мог в коралл,
Добытый из морского сада,
Чтоб на цепочке грудь ласкать, –
Ту, что не смею прикоснуться;
Я стал бы всем, я мог бы стать
Обутою туристской бутсой
На ножке, коя в путь идёт
По узенькой тропинке горной:
Я был бы рад впитать твой пот,
Чтоб не мешал шагать упорно
К вершине, что тебя влечёт,
Как мне увлечь не доводилось...
Удачам не ведя учёт,
Я принимал бы всё как милость.
Взобравшись на вершину ту,
Узрела б ты внизу долину
С потоком голубым по дну...
И тут бы я тебя покинул,
Но ненадолго – лишь успеть
В ту воду перевоплотиться
И раскидать соблазна сеть:
Ведь ты захочешь мной умыться
И ноги освежить во мне,
И, сбросив все свои одежды,
Как в сказочном волшебном сне,
Осуществить мои надежды.
Вбежишь со смехом ты в поток
(То есть в меня, хотел сказать я),
Который, начиная с ног,
Тебя обнимет без изъятья, –
Как я пока что не посмел
По робости своей природной,
Страшась остаться не у дел
И получить отказ холодный.
Но жалок трус, что лишь в мечте
Готов отдаться воле Рока!
PS. Се – моя исповедь тебе:
Не осуди её жестоко!
(Начало 2002)
Послушайте! Я поднимаю пласт.
Тяжелый пласт заветных наших страхов.
Слепые маски окружают нас,
И злые боги восстают из праха.
В цветных морях, наполненных вином,
Таится ужас, дикий, бесконечный.
В вельботе утлом, с жалким гарпуном
Я выхожу чудовищу навстречу.
Я выбираю самый трудный путь,
Я одержим проигранной войною.
И кто меня посмеет упрекнуть
В предательстве и лжи перед собою?
И в богохульстве? Тварь без языка
Меня зовет с непостижимой злобой.
Мой гнев, моя печаль, моя тоска –
Всего лишь этот призрак белолобый.
Я знаю, на другом конце линя
Не просто кит – мое отмщенье бьется.
И если солнце оскорбит меня,
Я буду ненавидеть даже солнце!
Лишь мутный след, куда бы я ни плыл,
Лишь белый след струится за кормою.
Мой ангел равнодушен и бескрыл,
Мой дьявол лишь смеется надо мною.
Но я не отступлюсь, пусть эта плоть
Сгниет в утробе твари бессловесной!
Храни меня…
Храни нас всех, Господь!
Храни безумцев, замерших над бездной.
Походкой гордой и свободной
иду по улице пустой,
но хищный шаг и взгляд голодный
ловлю сведённою спиной.
В мгновенье ока: королева –
объект, добыча, жертва, дичь,
забор – направо, стены – слева,
а за спиной – победный клич.
Защита – сумочка? Проклятье!..
животный страх как липкий жгут...
я проклинаю «шпильки», платье,
но здесь и джинсы и не спасут!
Безмолвны каменные джунгли,
подъезд!...черт, кодовый замок...
и, уподобясь мягкой кукле,
сползаю вниз, не чуя ног...
Когда, в какой момент зачатья
был мир коварно рассечён
на две неравных анти-части
и возведён Инстинкт в Закон?
Кто прав – безропотная Ева
иль непокорная Лилит?
Где раньше рухнет – справа? слева?
и кто за этим всем следит?
Лукав философ, возвестивший
о равноправии полов,
и заигравшийся Всевышний
пока к ответу не готов.
Неравновесность для системы –
её развития залог.
Но...стены справа, слева – стены,
и чертов кодовый замок.
Ах, не цвели нам пышные сирени,
Не полоскали кудри на ветру!
Уже по баночкам последнее варенье
Расфасовали, в баночки икру
Уж отметали, отмечтав на грядке,
Бесхвостые горбуши кабачков,
Загомонили школы меж звонков,
И осень поощрила беспорядки:
Холодными руками поискала
Отметины печальные чела...
Нашла, нашла. Ещё подрисовала.
Точнее паутинного лекала
Летящая морщинка пролегла.
Потом зима, метельный этот праздник.
И есть ли злее месяц, чем февраль?
Он не апрель – с рогаткой безобразник,
Красноречивый циник он и враль:
Звенит капелью солнечными днями,
А ночью лакирует гололёд.
Он и вслепую запросто убьёт
И грязными прикроет простынями.
Возможностью рождения второго –
Вот аргумент, которым вертит бес! –
Вытаивает мусор из сугроба,
Реальная непостоянность крова
Мечтам мифологических небес.
И даже вживе, здесь – на перекрёстки
Опаздываем эрой, веком, днём...
Живём. Живём... Разбрасываем блёстки
Ума, удачи... А потом умрём.
Имели место мы – местоименья,
И наша жизнь... вдруг тенью от крыла
Глагол в прошедшем времени – была,
Чтоб существительное стало тенью.
Утонет всё в реке забвенья, Лете,
Февральский день и мутный этот стих...
Никто из нас привычно не заметит,
Когда наступит час, и на рассвете
Распустятся сирени для других.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1200... ...1220... ...1230... ...1240... ...1250... ...1260... 1261 1262 1263 1264 1265 1266 1267 1268 1269 1270 1271 ...1280... ...1290... ...1300... ...1310... ...1350...
|