|
1
Сегодня встретил всех, кого не надо, всех осветила лунная лампада, в разрывах туч октябрьских юля. Обычно молчаливые болтали, без ног пришли, безрогие бодали, - тут были все, – лишь не было тебя.
Тут были все… Но где же ты? Мой шепот день незадавшийся с досадой штопал, но иглы слов ломались не о твердь, ведь где-нибудь глаза твои сияли, и в разницу пространств и расстояний где ты была, я б мог ещё успеть.
Но кто-то все пути перекорёжил, концы срубил, итоги подытожил, смешал финалы невесёлых пьес, погрыз мои орехи, выпил кофе, удавкой воздух подловил на вздохе, и в мою глотку водкою залез...
И получился день на жизнь похожий, которую я проживу, как прожил, - то так, то эдак, то вообще, никак… Лишить меня тебя, как кислорода лишить больного… Но удавка рока преследует, и осень его знак…
2
Глубокая осень становится глубже, была с полмизинца, а вот уж, по уши. Ещё заголилась к тому же…
Сжимается небо до сгустка зрачка. ПРОЩАЙ ЗПТ ТЕБЯ НЕТ ТЧК Спрямились извилины мозга,- то рано люблю я, то поздно.
Я выследил след твой в районе Луны, глаза на полнеба, волосья льняны… Твоя ли,- рванул я,- карета? А нет, обознался… Комета.
Мелькнула в окне, прошуршала листвой, ветром взвилась, обернулась лисой, со смехом ударила оземь, и, господи, вот уже – осень…
3
Я без тебя бы не прожил и дня. А, собственно, для чего созданы бабы?
Лучшую из них, с огнём играя, имена, к ней, именно, подбирая, я и втискиваю в свой стих.
Она бледнеет от злости, когда кличка не катит, психует, – Хватит! Ей хочется удовольствий
от собственных отражений во всех, во мне. Но не по моей вине я, как скаженный,
на разный лад склоняя её с любовью, её принимаю любою, не находя разлад
с самим собою, с гармонией мира… (Как милое ни назови, оно гранит твои дни с точностью ювелира.)
...
Исчезла она. Рыжая осень, проснувшись в восемь, ещё темна,
космы нечесаные на плечи небес рукой закинет, возьмёт луну в золотой корзине зари. Луна
уступает солнцу удобный путь небеса долу гнуть и смеётся.
Тебя нет… Ни впереди, ни сзади… Ночь натягивает в засаде месяца арбалет…
...
Признать фиаско, значит, себя привязать к понятью «судьба», а это опасно.
Это значит: ты – пыль, ничто, перед бездной лежишь ничком, пальцем зачат.
Все твои строфы тобою писаные – труха, блевотина плачущего стиха, катастрофа.
Не в сорок лет примерять одежды кем-то ношенные. (Между тем, что я не эстет).
...
Ночь… Где ты, там, как вспышки лезвий,- смысл желаний, любви, поэзий, игр, мечты..
Но меня там не поставят и мяч подать. Тем приятней о том мечтать. Номинантом.
...
Осень рыжие космы закинула на лоб, где Луна открывает Колумбом космос.
Хмурится, слёзы стоят в глазах, воздух прелью запах, улица
изогнулась горбом, леса насторожились, набрякли тучи, и вряд ли, кончится это добром.
Смоет багрянец, муть покрасит поля. Снегу бы, что ли, пора, но дождь начинает танец,
линией идя косой, после стеною серой, выгнувшись банкой консервной, над колбасой.
Не до…(вид действий) тебя. Мы разница или сумма? Истина неподсудна, где знаменатель – судьба.
...
Поздняя осень… Ночь телегой грохочет прочь, скрипя своей осью,
по колее. Млечпуть течёт золотою жижей, не становясь ближе, не отдаляясь ничуть.
Были: ночь, день, снова ночь. Осень сутки разбила оземь, а собирать лень.
Суетиться, шнырять между этими, теми... Есть ли на это время? Выход ли– лучше врать?
Нету, и всё мол, дней, ночей. Есть только осень, чей циферблат гол.
Время суток – это осенний лист, в темноте чист, в свете грязен. Ну, так
поживи, зеленея за лето, сентябрём залитый, в октябре-ротозее
сорвавшийся в никуда. Время суток осенью – это снизу холод, сверху вода. Тоска без сюжета.
…тебя нет нигде, ни впереди, ни сзади. Молитва тепла в распаде, чему не сказать, – К ноге!
...
Осень… Напополам холода и тепла, но хочется, даже странно, холода, не тепла.
Снега, сугробов бы, а? Рыжая б стала бела. Где ты? Молчит и эхо.
Будем же откровенны, правит не ангел, – бес. Капельница небес отключена от вены.
Осень безумье жжёт, ветви всё боле чёрны, сажа сыплет на кроны, горизонт ещё жёлт.
Небо сосёт синь рек, век, глаз и - синевой дразнит желчь пустынь.
...
Осень, прости, пора… Как колеса, пера скрип не очень-
то ластит слух привыкших к прозе. Едущим на паровозе в подозренье летящий дух.
Закругляюсь, как сама земля в безвоздушье, для чего знак
(зачем он, точно не ведаю, но в конце написанного заведено ставить точку)
что похож на суть всего я и ставлю в конце того, что возможно
и было смыслом осени, – жизни уже без тепла. И разницы нет, – точка это, петля. Или выстрел.
Если я уйду – забудешь
ты меня, мой друг любимый?
Сердце пылкое остудишь
легкой песней пилигрима?
Или сам скитальцем станешь
и, от горьких слез хмелея,
полетишь за птичьей стаей,
не прощаясь, не жалея?
Если я уйду, обрушишь
боль свою на мир немилый,
черным парусом закружишь,
горькой памятью гонимый,
по морям скитаться дальним
будешь ты, ветрам внимая,
и под стук костей игральных
забывать, что я – чужая...
Там, где буду я – не плачут,
но, твоей печали внемля,
опущусь к тебе на мачту
огоньком Святого Эльма,
я серебряным капризом
к парусам твоим приникну,
боль утешу лунным бризом,
пусть печали твои стихнут,
я твоей звездою стану,
чтобы ты с пути не сбился,
чтоб над черным океаном
свет любви моей пролился.
И тебя в краях далеких
пусть надежда не покинет,
в сновиденьях одиноких
ты мое услышишь имя,
за тобой луной и солнцем
я последую повсюду,
а когда твой бег прервется,
я твоею снова буду...
С лошадью своей на поводу
Я пройду и радость, и беду.
У меня в кармане сахар есть.
Пять кусочков – только для тебя.
Угощайся. Мы уже не здесь.
Птицы незнакомые летят.
Ты всхрапнёшь, как будто кто чужой
Над твоей пронёсся головой.
Мне привычна перемена мест.
Удивленье борется с тоской.
Мы проходим озеро и лес
И закат встречаем голубой.
И, ступая медленно, впотьмах,
Забываем, что такое страх.
Страх остаться в бездне, одному,
В познанной и гулкой тишине.
Я тебя за шею обниму:
Ты на ухо что-то шепчешь мне...
На юге страны гранаты цветут,
По югу страны солдаты идут,
Весёлые песни поют.
Раздавишь гранат – сок течёт по руке.
Раздавишь гранат – кровь плывёт по реке.
Затихла война вдалеке.
И странно и весело просто не быть.
В прозрачную воду войти и забыть.
Пилотку в траве обронить.
Смотри, не спускай с меня пристальных глаз.
Смотри на лежащих и радостных нас.
Ты спас меня, знаю, ты спас.
«…Уважаемые телезрители, не забудьте перевести стрелки ваших часов!»
Будучи законопослушным телезрителем и не любителем откладывать дело «на потом», Иван Ильич, кряхтя, поднялся и вышел на кухню, где на стене висели круглые часы, верой и правдой служившие много лет семье Величкиных. За свою долгую жизнь Иван Ильич повидал и пережил немало и к решениям, принимаемым наверху и с завидной постоянностью падающим на головы населения, относился без трепета, но с пониманием. Летнее время, зимнее время, приватизация, расприватизация, – все одно жить надо. Подойдя к часам, он разогнул указательный палец и прицелился. На часах было 9. Елки-палки, а в какую сторону переводить-то? Назад? Вперед? Вот дурень старый, главное прослушал! Иван Ильич согнул палец обратно и вернулся к телевизору, ждать следующего выпуска новостей.
В своей комнате самый младший член семьи Величкиных, отличник 2«а» Вовка Величкин запоем читал «Остров погибших кораблей». Вовкина мама, Людмила, несмотря на молодость, была уже кандидатом математических наук, а Вовкин папа, тоже Володя, был физиком и работал на очень важной работе, о которой говорил только с мамой, а Вовка с дедом пили чай и делали вид, что не слушают, потому что все равно ничего не понимали. В пять лет Вовка научился читать, в шесть без запинки выговаривал «темпоральное каналирование», в семь попробовал курить, был высечен без промедления и пристрастился к миру приключений. Единственным на сегодня Вовкиным недостатком была сквернейшая, по словам мамы, привычка обгрызать ногти, за что он постоянно получал замечания, а то и подзатыльники, но в минуты сосредоточения и увлеченности процесс обгрызания делался неуправляемым и вовсе, вот как сейчас, например. Обкусив очередной ноготь, Вовка вдруг вспомнил, что их учительница говорила о переводе времени, кажется…в целях… оптимизации производительской жизни страны, да, точно, именно так! Проблемы страны Вовку пока не волновали, но он быстро сообразил, что ему – лично – это сулило немалую выгоду. Ведь если перевести стрелки назад, то он получает еще целый час времени, а значит – успевает дочитать книгу, и тогда завтра зануда-Маринка в обмен на книгу отдаст ему диск с «Энциклопедией космоса», на который в классе была очередь. Недолго думая, Вовка подскочил с дивана, метнулся в кухню и, подставив табурет, сдвинул стрелку. Теперь часы показывали 8.
Людмила отвела уставшие глаза от ноутбука и задумчиво посмотрела в окно. Было темно. «Надо время перевести», – вспомнила Людмила, – кажется, на час вперед. А может быть, назад? Нет, все-таки вперед. Стоп, будем рассуждать логически. Если предположить, что сейчас конец рабочего дня, восемь вечера, а на улице темно как в 9, то, чтобы соблюсти равновесие системы субъектно-объектного взаимодействия, темноту за окном нужно «узаконить», следовательно, перевести стрелку часов вперед». Людмила больше всего на свете ценила здравую логику и без особых усилий подчиняла ей окружающий мир.
- Володя!..
- М-м?..
- Пожалуйста, отложи ненадолго журнал, встань, пойди на кухню и переведи стрелки наших часов, что висят на стене справа от двери, на один час вперед! А мне нужно закончить бы сегодня, работы на час и осталось…Владимир, ты слышишь?
- Да, зайчонок, конечно…
Людмила недовольно поморщилась, она не любила всяких «зайчонков», «белочек», «рыбок», но тратить время на выражение неудовольствия позволить себе сейчас не могла, тем более, что по ее решению вечер в семье сегодня будет сокращен на целый час. Поэтому она больше ничего не сказала и вернулась к работе.
Муж Володя (на работе Владимир Иванович), приняв к сведению слова жены, уже приподнялся было, но следующий абзац в журнале, где была напечатана статья его оппонента Плюхова, настолько его ошарашил, что он медленно опустился обратно в кресло и впился глазами в строки, сразу обо всем забыв.
Тем временем Иван Ильич, подремывая, дождался очередных новостей, услышал нужное и быстренько, чтобы не забыть, устремился к кухонным часам. Разогнул палец. Прицелился. На часах было 9. Иван Ильич замер. Он хорошо помнил, что когда час назад он подходил к часам, они уже показывали 9! Значит, сейчас должно быть 10, а указание по телевизору означало перемещение стрелки на 11! Разумным объяснением было то, что час назад часы просто остановились. Иван Ильич установил 11 вечера, подкрутил завод, удовлетворенно полюбовался своей работой и зевнул, – Однако, поздно уже, спать пора…
Из-под двери комнаты внука пробивался свет.
- Вовчик, хватит читать, на горшок – и спать!..
- Деда… мне чуть-чуть осталось, да и рано еще, – заканючил Вовка.
- Какое там – рано! Одиннадцать уже, время-то передвинулось! Чтоб через пять минут спал, читатель…
Восемь лет назад Иван Ильич потерял жену и, оставшись один с двумя студентами и их ребенком на руках, вышел на пенсию, хотя мог бы еще работать, здоровье позволяло. Во внуке он души не чаял, поэтому его строгость Вовку нисколько не обманывала.
Одиннадцать? Вовка удивился. Неужели он по ошибке не в ту сторону стрелку сдвинул? Он на цыпочках пробрался по коридору и заглянул в кухню. Так и есть, одиннадцать!.. Маринка без книги ни за что диск не даст, Леха перехватит, а у него потом фига с два выпросишь! Вовка был сыном своей мамы и тоже любил рассуждать логически. Если он передвинул второпях стрелку вперед, а не назад, как было задумано, и то же самое после него сделал дед, да час прошел, то плюс три вперед дают минус два назад! Вовка, гордый своей сообразительностью, не замедлил воплотить математические вычисления в механику и шмыгнул в свою комнату – дочитывать.
Иван Ильич вышел из туалета и решил перед сном водички глотнуть. Зашел на кухню, налил кипяченой воды из графина и поднес стакан ко рту. Взгляд его упал на настенные часы. На часах было 9. Он медленно поставил стакан и столь же медленно опустился на табурет, не сводя глаз со стены. Часы бодро тикали и минутная стрелка показывала уже начало десятого. В чертовщину Иван Ильич не верил, но на пенсии увлекся чтением научной фантастики, освоил терминологию, благодаря чему иной раз даже понимал сына, когда тот вел долгие споры по телефону или обсуждал что-то с Людмилой. Иван Ильич понял, что попал в петлю времени. О парадоксах времени Иван Ильич читал немало и не то чтобы безоговорочно всему верил, но, памятуя о том, что нет ничего, что могло бы не быть, встревожился и даже чуть-чуть запаниковал. «Кривизна времени… гравитационные аномалии… терминал входа…», – закрутилось у него в голове. Ни с того, ни с сего его, убежденного материалиста, потянуло перекреститься. Иван Ильич взял другой стакан и достал из холодильника графинчик с водкой. Налил в стакан на два пальца водки, подумал, долил еще. Еще подумал и накапал в водку корвалола, от невестки, чтобы запах отбить, та была категорической противницей алкоголя, и Иван Ильич ее немного побаивался. Напиток взбодрил и обнадежил. Надо посоветоваться с сыном, решил Иван Ильич.
Из-за неплотно прикрытой двери комнаты Володи и Людмилы доносилось глуховатое бормотание. Иван Ильич прислушался. «…за пределами развертки трехмерного пространства-времени…континуум свернутый до уровня квазиодномерного пространства…так-так-так…изменение геометрии среза лишает смысла точки бифуркации…. Однако перенастройка цепочки квантовых осцилляторов параметрической волны, которая, как известно, распространяется в направлении, противоположном естественному направлению времени, позволяет…». Иван Ильич вздохнул и решил повременить с разговором, если он действительно попал в петлю времени, то спешить нет смысла. Он вернулся и, принципиально не глядя на часы, повторил напиток. Пьющим Иван Ильич никогда не был, но сегодня ему было не по себе. Перенастроив таким образом цепочку квантовых осцилляторов, но полный самых мрачных мыслей, Иван Ильич пошел к себе, решив через час проверить свои предположения.
Владимир Иванович (дома Володя), продолжая то мысленно, то вслух горячий спор с оппонентом Плюховым о правомерности смещения реперных точек в предлагаемой модели и от волнения проголодавшись, начал перемещение своего худощавого физического тела в сторону холодильника. Ассоциативная цепочка «голод-холодильник-кухня» вывела его мысли на просьбу жены о переводе времени. Откусывая от батона и продолжая мысленно оппонировать Плюхову, Владимир привалился плечом к стене и свободной рукой начал прокручивать стрелку на часах. Вправо, влево, еще влево, полоборота вправо, вводим переменную по оси зет… Эврика! Чуть не поперхнувшись батоном, сверкая взглядом, Владимир бросился в комнату и стал судорожно набрасывать схему, одновременно внося исправления в сделанные вычисления, – потрясение основ фундаментальной науки было его мечтой.
В кухню выглянул Вовка. Посмотрел на часы и шмыгнул носом. Вот это да!.. Восхитительно запахло анархией и безнаказанностью.
Людмила закончила, наконец, работу над новым учебником, захлопнула ноутбук и, подойдя к мужу, чмокнула того во взъерошенную макушку.
- Пойду приму душ – и спать. Ты еще долго?
- Да-да…, – рассеянно отозвалась макушка, – конечно…
Людмила знала, что общение с мужем, когда он в таком состоянии, занятие совершенно бесполезное, а она не любила ничего бесполезного, поэтому только понимающе вздохнула и пошла в ванную комнату. По дороге она завернула на кухню, потому что тоже вспомнила о переводе времени, и решила проверить, выполнено ли ее распоряжение. Увиденное ее несколько удивило. Короткая стрелка стояла между 3 и 4 часами, а минутная на 11. Получалось без пяти половина четвертого. В этом было что-то неестественное, а Людмила неестественного не любила тоже. Прикинув, что она работала час-полтора, Людмила начала выворачивать стрелки на девять часов. Стрелки сопротивлялись, но куда им против Людмилы! Справившись с часами, она, неодобрительно нахмурившись, убрала графинчик с водкой в холодильник, и скрылась в ванной.
Счастливо дочитав «Остров погибших кораблей», Вовка вовсю использовал неожиданную свободу, он открыл программу Photoshop и заканчивал портрет своей учительницы, которую обожал наравне с дедом. Сейчас он приделывал ей усы, скопированные с дедовой фотографии. Елизавета Родионовна была очень молода и очень красива, и многие ученики относились к ней, по Вовкиному мнению, недостаточно почтительно, что его задевало, поэтому усы должны были поправить дело, придав любимой учительнице недостающую солидность. Портрет выходил на славу, и Вовка собирался в понедельник повесить его в школьном фойе.
В кухню с партбилетом в руке вышел Иван Ильич. Партийный билет был для Ивана Ильича символом ясности, порядка и честности. Порой, насмотревшись окружающую его действительность, которая рушилась и разлагалась, наслушавшись страшных репортажей о катастрофах и убийствах, он доставал свой партбилет, фотографию жены и на некоторое время обретал душевное равновесие, черпая его в ясном прошлом своей семьи и в том времени, когда страна его была великим государством, а не отхожим местом на рынке.
Иван Ильич развернулся лицом к стене, на которой висело его сегодняшнее проклятие и посмотрел ему прямо в глаза. «Проклятие» показывало 9 часов. Последняя надежда рухнула. «Вовка!.. А что теперь с Вовчиком будет?! Затронуло ли его?..» – Иван Ильич с заколотившимся сердцем кинулся в комнату внука.
Вовки в комнате не было. Так и есть, Вовка, любимый Вовка, его умница Вовка – остался в другой реальности, и другой Иван Ильич встречает его после уроков, ведет его домой, и они пьют чай, и ведут свои любимые вечерние разговоры, и, несмотря на всю свою смышленость, внук не догадывается о подлой подмене… Иван Ильич обессиленно опустился на вертящийся стул и тяжело облокотился на стол. Локтем он задел компьютерную мышь, засветился монитор, выйдя из «спящего» режима. На экране Иван Ильич увидел себя, в женском обличьи, молодого, но с матерыми усами. Икнув, Иван Ильич стал сползать со стула, но тут в кухне что-то не очень громко упало.
- Деда, тут часы сломались! – раздался Вовкин голос. Ничего более радостного никогда в жизни Иван Ильич не слышал.
- Вовчик… Вовка… ты здесь! Я уж думал – всё…
Вовка, приготовившийся получить нагоняй от деда, неуверенно заулыбался. – Дед, я их не трогал, они сами…
На полу валялись стрелки от часов, в конце концов не выдержавшие насилия над собой в течение всего вечера и ночи. Циферблат, лишенный стрелок, выглядел умственно отсталым и пах корвалолом.
На шум вышла проснувшаяся Людмила, выслушала сбивчивый рассказ деда и Вовки и предприняла ряд мудрых действий. Она сняла со стены сломанные часы (купим новые!), похвалила Вовку за портрет деда ( нестандартное видение!), второй раз в жизни назвала Ивана Ильича дорогим папой (первый раз это было на их с Владимиром свадьбе) и отправила всех спать, потому что, скорее всего, уже была глубокая ночь, а в воскресенье они всей семьей собирались на электричке за город дышать кислородом и наблюдать природу.
Папа Володя остался в стороне от развязки. Внеся свой вклад в драматические события этой ночи, он крепко спал, зажав в руке недоеденные пол-батона и снился ему деревенский дом, и бабушка ругала его за то, что он замусорил весь темпоральный переход и ей теперь к колодцу не пройти, а за изгородью стоял Плюхов и глумливо щелкал сходящимися векторами…
Если вы знакомы с семьей Величкиных и бывали у них в гостях, то вы, конечно, видели у них новые электронные часы в кухне, на стене, справа от двери, а рядом – необычный портрет. Только не спрашивайте у них ничего, со временем они, может быть, сами расскажут вам эту историю, которая, несомненно, станет их семейным преданием.
Примечания.
Реперные точки – совокупность трех(двух) векторов с общим началом, не лежащих в одной плоскости (на одной прямой) и взятых в определенном порядке.
Бифуркация – приобретение системой новых качеств при незначительных изменениях параметров.
Темпоральное каналирование(гип.) – термин, введенный в квантовую теорию, характеризующий квантовые состояния объекта в прошлые моменты времени, см. Темпоральный переход.
Темпоральный переход – развертка персонального времени в физическое время, перенастройка персонального трехмерного пространственно-временного континуума, выход в гиперпространство… понятно?
05.11.2006
Лунный луч,
чуть касаясь ресниц,
проникает из штор,
как росток.
Поцелуй,
как слияние лиц...
В пальцах лёгкий мерцающий ток,
повторяющих каждый наклон
твоих сильных и чувственных плеч.
Ангел мой!
То ли явь, то ли сон,
и так ласково-сбивчива речь.
Снова дождь,
снова с неба вода
тихим шелестом бьётся в окно.
Ты умеешь быть нежным, когда
два дыхания слиты в одно...
Отмечена тайна пространства
четвертою мерою времени.
С безделицой постоянства
Искрами в брызги кремени
в зажигалке у некурящего.
Выбор времени – ветер,
колышущий нечто вящее.
Клонит в очаг и на север,
просится в настоящее:
к вечеру со свечами,
к будущности, изнеженной
приятными мелочами,
по духу и слову, замешанному
на капле вина красного
у морщинки твоей улыбки,
с дурманом порочно-прекрасного
в истоках загадочно-зыбких...
Загнанность быстротечностью
запутана временем в точку.
Изнеженность вышла беспечностью,
застряла памятью в ночке.
А в истоках тайны пространства
четвертое сходит ко времени
с безделицей постоянства
брызгами искр от кремени
в зажигалке у некурящего...
Ты ночью выйди в поле,
Какой безумный вид!
Немой всемирной болью
Над нами свод висит.
Всем правит тайна ночи,
Зовущих звезд почин.
А, коль, дознаться хочешь –
Мужайся и молчи.
Но постигаешь сердцем
(И никогда умом)
Весь этот мир на срезе,
На острие самом.
Он не дает забыться,
Тревожа и дыша.
Ведь в нем твои границы,
В тебе – его душа…
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1100... ...1150... ...1190... ...1200... ...1210... ...1220... ...1230... 1235 1236 1237 1238 1239 1240 1241 1242 1243 1244 1245 ...1250... ...1260... ...1270... ...1280... ...1290... ...1300... ...1350...
|