|
|
Учителя беседуют о Борхесе.
А больше им и не о чем беседовать...
Ведь не ругать же клятое правительство,
и цены непомерные,
и прочие
сомнительного качества достоинства
их жизни.
Не обсуждать же всякие товары,..
и где они дешевле продаются,..
а где – ещё дешевле...
Всё равно –
не хватит денег.
И не хватит их опять...
О, Боже! Ни на что не хватит денег!
Так может им беседовать о жёнах?
(мужьях...) – ненужное зачеркивать
настолько жирно,
насколько вы друг-другу не нужны...
Перебирать по памяти рецепты
приготовления чудесных блюд,
которых очевидно не попробовал
глухой библиотекарь из Айреса...
И уж конечно вовсе не о том,
как бешено несутся дни...
И даже годы...
И дети ужасающе растут,
своим взросленьем неожиданно пугая...
И погружая
в неизведанные бездны
бесплодных,
безнадёжных
размышлений
о том, как мы...
Да что тут говорить...
Как раз об этом говорить нельзя.
И даже неприлично:
разве можно
верёвку без конца упоминать
там, где... Ну вам известно где...
Не надо разговаривать “о прошлом”...
Перебивать друг-друга, вспоминая,
да торопясь,
да брызгая слюной,..
ведь кажется, что это интересно.
смешно
и очень поучительно.
Смешно...
Не нужно пересказывать сюжет
животрепещущего телесериала,
который тем мучительно любим,
что вносит видимость сюжета
в нашу жизнь...
И придавая ей
подобье смысла –
Латин-американского.
Единственного из доступных смыслов.
И можно оправдаться,
что даже этот Борхес был
всего лишь навсего
презреннейший “латинос”:
седой, носатый, аргентинский жид...
Который почему-то нам остался
единственною темой для бесед.
И потому –
с утра
учителя,
аж запершись в учительской на ключ,
азартно,
друг-друга торопясь перекричать,
беседуют.
Беседуют о Борхесе.
И напряжённо ждут
звонка.
Яркий солнечный день. Джунгли-мангры. Бешеная зелень. Оголтелый гомон птиц. Крики, рычание, визги, хрипы и пр.
На дереве, ухватившись одной рукой за ветку, висит Обезъяна и ест банан. Камера вниз: под деревом огромная куча банановых шкурок. Камера вверх: крупным планом блаженно-задумчивое выражение морды лица Обезъяны. Банан, банан, опять банан – о-о-о, как быстро исчезают они в пасти! Наконец, Обезъяна начинает косить глазами, веки смыкаются и с недоеденным бананом в лапе она падает вниз, мордой в банановые шкурки.
Следующий кадр. (Размытый контур экрана и немного «плавающее» изображение дают зрителю понять, что это сон). Камера по кругу, вид сверху и сбоку, объезжает особняк. Фонтаны, парадная лестница, дворники, управдомы и пр. Камера въезжает внутрь дома.
Наш герой перед зеркалом повязывает галстук. Сзади жена не отрывает восхищенного взгляда, держит пиджак. Входит сын, протягивает дневник. Обезъяна просматривает дневник, довольно треплет детеныша по макушке, кладет в протянутую лапку несколько банкнот. Все довольны.
Смена кадра. Большой кабинет, огромный рабочий стол, на заднем плане стеллажи, на столе батарея телефонов, папки и пр. Наша Обезъяна в костюме, причесана, побрита, сидит за столом. Подписывает бумаги. Разговаривает по телефону. По двум телефонам. По трем телефонам. Сногсшибательная секретарша вкатывает столик с…(см.меню бизнес-ланч категории люкс.)
Смена кадра. Шикарный Кадиллак. За рулем Обезъяна. Откинутый верх, рядом блондинка (не жена). Гаишники почтительно кланяются, спотыкаясь бегут репортеры. В пасти Обезъяны толстенная сигара. Звучит музыка из «Шимбургских зонтиков».
Смена кадра. Вручение Гобелевской премии. Рукоплещет зал. Крупным планом – сумма премии. Банкет. Автографы. Столы ломятся от закусок. Вереницей блюда, напитки и поздравляющие. Крупным планом: изможденно-усталое лицо морды лауреата. Веки смыкаются и лауреат падает …м-м…головой в салат. Сон:
Голый, лохматый, без очков и галстука он висит на дереве и ест банан. Под деревом куча банановых шкурок… (см. начало сценария).
.
* * *
Как улыбаешься ты хорошо!..
Как говорила о брате ты гордо...
Десятиклассница. Белый флажок
В переплетениях древнего города.
Выросли. Боже мой, где та черта? –
Заняты парки другими – моложе нас;
Детство мороженым тает у рта,
Мир открывается строчкой Волошина...
Что-то уходит с приходом весны.
На Руставели срезают платаны...
(За целомудренность щек и ресниц
Думаю я о тебе благодарно...)
На выпускном пошатнутся ряды
Рослых красавцев – соседей по парте;
Завтра же мама расскажет родным
Как ты прекрасна была в белом платье...
1980,
Тбилиси
Что может быть, кроме Тебя,
Твоим врагом?
Сознание – Твоя тюрьма,
Сознание – Твоя свобода.
Эмили Дикинсон
Свобода от себя.
Возможность не дышать,
Когда желанья нет.
Уменье
Во всем живому подражать.
Копируя старательно движенье
Мышц, изображать улыбку.
А если постараться
И не лениться на сто первую попытку –
Дерзай, дружок! – удастся рассмеяться.
Свобода от всего.
Не жди меня, работа,
Я больше не тружусь.
С сегодняшнего дня
Мое все время – вечная суббота.
Ты, долг навязчивый, оставь меня!
Забота, спрыгни с плеч!
Тревога, прочь в болото!
Месье, возьмите меч –
Наследство Дон-Кихота
Не нужно больше мне.
Я съедена тюрьмою страсти.
А там, при входе, прямо на стене,
Написано: Свобода, здравствуй!
Я в камере, как в клеточке ядро,
Все суечусь, подобно мыши.
Свобода от себя – свобода от всего! –
Углем души сгоревшей
узник пишет.
Э, врешь!
Раз пишешь – ты в долгу у Музы.
Ты хочешь людям что-то доказать –
какой искус!
Стряхнув, как моль, последнюю обузу,
Попробуй паузу – ее приятен вкус!
К чему слова?
Глупец ли тот скупец,
Что копит злато?
Больший идиот
Пытается собрать из слов венец.
Свобода! О, заклей мне скотчем рот,
Надень повязку на глаза мои,
Не дай листа бумаги и пера!
Свобода от себя. Свобода от любви.
Возможность не дышать, когда ты умерла
Начало листопада.
Но еще
Луч солнца бабочкой уселся на плечо.
Еще малиновой кипрейной пеной
Мне, Афродите, гладит луг колени.
И у ограды, как герой-любовник,
Цветет роскошно пламенный шиповник.
Похожа пижма на опавшую ромашку,
Сестренка – Золушка, цыганка, замарашка.
И лишь похож на лето август месяц.
Фонариками яблоки развесив
И георгинами сады украсив,
Меня зовет на свой последний праздник
Король дождя. Но я всего лишь гостья,
Хозяйка бала – золотая осень.
Король – не мой. Мой – шут и безобразник
Полынный принц, моя с горчинкой радость.
Он превращает тыкву мне в карету,
Рябины грозди дарит мне в букетах.
Из льдинок туфельки, из алых листьев платье.
Полынный принц, не долго это счастье.
Готов украсить серебром мороз
Кипрейный луг и рощицу берез.
И в маске домино мир станет черно-белым.
И платье алое листвой в костре сгорело.
Кареты нет. Лишь туфельки остались.
… И на губах полынью горькой август…
Ты ставишь старую пластинку:
«Шумят и шумят в саду…»
Ты лёгкая, как паутинка,
Я рядом с тобой иду.
И чья-то старинная пара
Идёт, как всегда, впереди
По золоту тихого парка –
И время стоит в груди.
А потом ты зачем-то спросила:
Куда подевались они.
Словно книгу, ладони закрыла,
И посыпались жёлтые дни.
Смотрю я на старое фото...
Где с тобою идём вдвоём.
«Мы с тобой не умрём?» – Ну что ты…
Мы с тобой никогда не умрём.
Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1070... ...1080... ...1090... ...1100... ...1110... 1112 1113 1114 1115 1116 1117 1118 1119 1120 1121 1122 ...1130... ...1140... ...1150... ...1160... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|
