|
|
И, всё-таки, давай о пустяках!
Иначе жизнь становится совсем печальной.
Мы не случайно здесь. И истина банальна – Везде слова, словами, о словах!
О пустяках... Да, именно о них.
Погоды нынче как-то очень переменны.
Но ввечеру уже теплеет непременно.
И ветер южный по утрам так тих!
Подслушивает нашу болтовню,
Забавно морщится и машет нам ветвями.
Дожди серебрятся над вешними полями
И засыпают – по сто раз на дню.
Так хочется красиво говорить – О пустяках, о вещих снах, о счастье вечном!
На стуле загрустил наряд мой подвенечный,
А в воздухе танцует солнца нить.
В альбомы пару слов опять о том – О милых пустяках. Расшит кисет на память.
И не краснеть, а лишь по-детски имя cлавить,
Случайно прикоснувшись рукавом.
И не дыша – мгновенный полувзгляд,
Улыбка в зеркале. И шепотом – признанье!
Постой! Не отвечай! Разрушится касаньем
Наш разговор. «Не обернись назад!»
Не торопись сентенцией о том,
Что признаваться барышням негоже первым,
Гасить их пыл! Ты Ларину читал наверно?
И, снисходя, прощал ей этот тон?
Не будем же с тобой о пустяках!
Да и к чему нам кружева плести манерно?
Я признаюсь! И пусть я буду снова первой!
Ведь смерть – молчанье, жизнь всегда в словах!
Мальвина отжила – и роль и век
и грим и платье
уже затуплена игла
которой кружева
плелись
чтобы летать ей
голубоглазая судьба –
быть самой лучшей! –
командовала – Ать и два!
и правду – в уши
а мы-то – пальцы сведены
подагрой кривды
а мы-то – в жизнь ли
влюблены?
да где там – в рифмы!
а мы-то – по слогам едва
о чём-то тайном
а тайны – чуть! на дне ведра!
необычайно
заманчивые краски лжи
малюют души
черезвычайной красоты
тот мир вне суши
вне звезд, вне тихих вечеров
вне чаепитий
под лампой с бахромой
и вне – соитий
вне параллельности времен,
пересечений, судеб,
колен, колёс, оков, окон –
да то ли будет!
по нежной коже
слов стекло –
ну что, ворона?
и малахитным янтарем
чертить законы
законы о простой судьбе –
Луну бы с неба!
а то, что рядом
вновь не те –
так что же? хлеба
и зрелищ тем,
кто не вставал
с колен и даже
не был ни нищим, ни царём
и на продаже
не торговал собой
(коль нечем –
что уж, право)
терновый куст, горячий сон
и небо – лавой!
Мальвина потеряла бант
а бледный мальчик
опять о чём-то о своём,
порвав задачник...
- Читал, а руки исходили тремором.
- Нет, действительно, гулянки в Зазеркалье – это ловля в сети. Сети, сплетенные из жил, что вытянуты из солнечных закатных ожиданий и ночных серебристых дождей, вечно идущих в тайных местах отсутствия «да» и «нет».
- Елейно-адреналиновый сироп в сердце.
- А сегодня на танцульках, что, как всегда, по субботам в избе у деревенской фельдшерицы, две кошки драные выдирали друг у друга блюдце со сметаной. Блюдце было для котейки, а он уже так объемшись, что передние лапы поперек живота, а живот горкой между задними лапами. Котейка одним глазом вприщур на них, на драных.
- Морально растущий организм.
- А странно беседы вьются-льются, вроде бы как варенье чайной ложечкой, нет, не чайной – кофейной, серебряной, с витой ручкой, кукольной. Прозрачное варенье, из зеленого крыжовника, желейное, сладость с кислинкой, много не съешь, но разглядывать – радость для глаз.
Так и беседы вполголоса, пока драные сметаной котейку уговаривают. В четыре лапы уговаривают.
- Вербальная связь.
- Вязь. Вербная. Виртуальная? Непонятно. Лучше – крыжовенное ложечками. В блюдце, в маленькое, тоже из кукольного кофейного сервиза – голубого с золотенькими звёздочками. Кукол тоже рассадить – в бантах атласных, в кружевных юбках, в кофтах из розового маркизета. Марки и буква, – надо же! – и вдруг кофта.
Так вот – рассадить, локоны расправить, ресницы вверх, потом не выдержать, наклонить одну на спинку и она – «Ма-а-а-ма-а-а!» И ресницы вниз. И глазки спят. И пухлый ротик. И пухлые пальчики. И совсем они не драные. Котейка к ним. К их кружевным юбкам умильной мордой. Глаза вприщур. На бок, чтобы животу не так жестко, и спать.
Да, конечно, там баско, но это в другом Зазеркалье.
Вербно нынче. Снега легли, а сверху теплынь. Заденешь ветку, она живая – пахнет. Где тополем, где вербой. Снова весна, правда?
Варенье кончится, будет мать-и-мачеха. Листья снаружи прохладные, гладкие, с исподнего – мохнатые, тёплые. Ма-ма. Драные друг друга – за банты, за юбки, за кофты, не успокоятся, всё делят – чей? Котейка давно дрыхнет на спине, в животе – полно, не до драных.
Всё как в туманном зеркале. Как с мороза заходишь в избу, ресницы в инее, сразу и не разглядишь, чего там, внутри.
Так бы вот просто, у печки на корточках. Или лучше на низенькой лавочке. Пятки к печке, локти на коленки, огненные кони рвутся наружу, дерево светится внутренней душой, отдаёт то, чего много в нём.
А вот если без бантов и кофта не из маркизета, то куда? Как сухое дерево – в печку? И огненной золотинкой на ладонь?
А ты говоришь, адреналиновая атака...

Щекочет дождь машинам пятки,
Прибитой пылью пахнет ночь.
И придорожные рогатки
Своих корней включают мощь.
И, заскорузло-неживые,
Преображаются... К утру
Худые, чёрные, кривые,
Но все в зелёную искру...
И эта горькая улыбка,
Непобедимая, как жизнь,
От Бога майская открытка
"С любовью. С верою. Аминь."
/8.05.07/
Вдоль «Тропы здоровья» ямы…
То не ямы – то окопы,
То войны Великой раны.
Не дождались Пенелопы
Из советских городишек
Одиссеев. Здесь пропали
Вани, Яковы… Парнишек
С палкой к танкам отправляли.
То не ямы вдоль дороги,
То могилы встреч и свадеб.
Помолчи минуту, Гоги,
Может, здесь лежит твой прадед.
Ты, Тарас, в мундире новом
Честь отдай мундирам старым,
Что хранятся под покровом
Парков Киевских и паром
Частых утренних туманов
Выдыхают память века.
Не услышать звон стаканов.
Выпьем, вспомним Человека.

.
* * *
Памяти 6-й роты псковских десантников, павшей в бою под Улус-Кертом в ночь с 29 февраля на 1 марта 2000 г.
...Звезд на небе – миллиард! – Ночью с февраля на март... ...Стали горы нам тесны В ночь рождения весны... ...................................
...Уже нас осталось немного - Уже нас – не рота, а взвод, И молим напрасно мы Бога – Подмога уже не придет...
Упал мой товарищ и замер – Теперь уж не больно ему... Размытая злыми слезами, Дорога скрывалась в дыму..
...Стали горы нам тесны В ночь рождения весны... ...Проклиная и любя – "Вызываем – на себя!.."
...Но вдруг – под кромешным обстрелом, Среди изувеченных тел – Прекрасный – невидано-белый – Мне на руку голубь слетел...
Забыл про кинжальный огонь я – Застыл я на миг, не дыша: Смотрела в глаза мне с ладони Убитого друга душа...
................................
"...Прощай, мой дружок неразлучный, И счастлив, где б ни был ты, будь!" – Взлетел он, – и тут же – беззвучно – Осколок вошел в мою грудь...
И жизнь, отдаляясь, гремела По ближним горам и лесам... ...И голубь второй – белый-белый – Взлетел к голубым небесам...
...Проклиная и любя – "Вызываем – на себя!.." ...................................
...И печальна, и грустна, Овдовевшая весна...
.
Полыхает багровый закат
над полями невзросшего хлеба,
это кровью погибших солдат
пропиталась окраина неба.
К жесткой гриве степного коня
я горячей щекой припадаю...
Это было давно. До меня.
Но в лицо я их каждого знаю.
Ты неси меня, конь, по степи
да навстречу закатному стягу,
здесь солдат безымянный не спит,
он бессмертную принял присягу.
Рядовой, капитан и старлей,
нет у мужества знаков отличий,
вы лежите здесь, в горькой земле,
и о чем вы сегодня молчите?
Сколько рук у меня, сколько глаз,
сколько ран и смертей в моем сердце!
Я живу после вас, после вас,
и я вас не забуду, поверьте.
Над землей не тускнеет закат,
прикоснусь я к полыни ладонью...
Я не знаю имен тех солдат,
но я каждого помню, я помню.
 Страницы: 1... ...50... ...100... ...150... ...200... ...250... ...300... ...350... ...400... ...450... ...500... ...550... ...600... ...650... ...700... ...750... ...800... ...850... ...900... ...950... ...1000... ...1050... ...1060... ...1070... ...1080... ...1090... 1093 1094 1095 1096 1097 1098 1099 1100 1101 1102 1103 ...1110... ...1120... ...1130... ...1140... ...1150... ...1200... ...1250... ...1300... ...1350...
|